Филип Хосе Фармер

Они сверкали, как алмазы

Все утро Джек Крэйн лежал в укромном месте среди кустов. Чтобы хоть немного размять мускулы и разогнать застоявшуюся кровь, он изредка двигался, но в основном оставался неподвижным и походил на груду ветоши. За все это время он не видел и не слышал агентов БОЗИПа, да и вообще все вокруг было совершенно тихо и спокойно. Предрассветная мгла помогла Джеку скрыться от глаз преследователей, когда он, задыхаясь, бежал из притона транси, прятался по задворкам от настигающих пронзительных свистов и окриков, полз на четвереньках по аллее и в конце концов спрятался в высокой траве среди кустов, окаймлявших внутренний дворик какого-то дома.

На мгновение сердце Джека забилось слишком уж громко, и он обреченно подумал, что не услышит своих преследователей, даже если те подойдут совсем близко, и что в конце концов люди из БОЗИПа выследят его. Приятель рассказал Джеку, что недавно построенный лагерь находится всего лишь в трех часах езды от города. Это означало, что агенты в черной униформе будут кишеть в округе, как пчелы в улье. Однако до сих пор вокруг не наблюдалось ни души. Пока Джек лежал, горячее и неутомимое солнце стало взбираться на небо. Гулкие удары сердца сменились бесшумными, но болезненными движениями в желудке.

Он сжевал шоколадку и пару засохших печений, подаренных домохозяйкой накануне вечером. Голод, терзавший Джека так, что казалось, будто в животе взад-вперед расхаживает разъяренный тигр, немного утих. Зверь припал к земле и сладко облизывался. Но его хвост застрял в глотке Джека, который явно чувствовал сухую шерсть, царапающую рот. Ощущения были пренепрятнейшие, но он уже давно привык к различным неудобствам. Ночь непременно придет. И тогда появится возможность утолить мучительную жажду.

Джека начала одолевать дрема, глаза его закрывались. Только он собрался немного вздремнуть, как случайным движением руки задел лист и обнаружил темную гусеницу, в центре некоторых сегментов которой красовались желтые пятнышки. Почувствовав себя лишенной укрытия, гусеница начала медленно уползать. Не успела она переместиться и на два дюйма, как ее накрыла движущаяся тень. Эту тень отбрасывала черная оса с оранжевым кольцом на брюшке. Быстрым плавным движением оса приблизилась к гусенице и бросилась в атаку.

Прежде чем оса успела захватить толстую шею намеченной жертвы, та начала быстро сворачиваться и разворачиваться, извиваясь из стороны в сторону. Какое-то мгновение полосатый агрессор никак не мог ухватить шею гусеницы. Острые челюсти осы соскользнули с судорожно дергающейся кожи, и тут утомленная жертва остановилась на долю секунды.

Пользуясь этим промедлением, оса поднялась высоко на ножках и оторвала голову гусеницы от земли, обнажив при этом желтую полоску на брюшке. В то же мгновение оса резко изогнулась и вонзила жало между двумя сегментами жертвы. По телу гусеницы пробежала дрожь, и она неподвижно застыла, словно тут же умерла.

Джек зачарованно смотрел на разыгравшуюся перед ним борьбу, переживая за гусеницу, как за выслеженного и затравленного товарища. Его собственная борьба в последние несколько месяцев была такой же отчаянной, хотя и небезнадежной, и...

Все мысли одновременно улетучились. Сердце снова бешено заколотилось. Краем глаза он заметил тень, упавшую на траву. Медленно и осторожно Джек повернул голову и увидел пару сияющих ботинок.

Он не промолвил ни слова. Что толку? Оттолкнувшись руками от земли, Джек рывком поднялся и угрюмо уставился в молчаливую пасть автоматической винтовки 38-го калибра, которая сказала ему, что бегство подошло к концу. И ответить такому собеседнику было абсолютно нечего.

II

Джеку повезло. Одним из последних его загнали в грузовик, который когда-то использовался для перевозки скота. И теперь, стоя лицом к задней решетке фургона, он хотя бы мог свободно дышать. Машина ехала навстречу солнцу. И беспощадные лучи не так обжигали Джека, как остальных пленников, настолько прижатых друг к другу, что они даже не могли отвернуться от бьющего в глаза солнца.

Сквозь полуприкрытые веки Джек рассматривал молодых парней, стоящих по обе стороны от него. За последние три дня, проведенных в притоне транси, парень, стоявший слева от Джека, приобрел все признаки странного состояния, в которое впадали все транси. Он бормотал что-то, был безразличен к пище, не слышал, что ему говорят. А сейчас шок от внезапного нападения и поимки ускорил все прогнозируемые процессы. Вытянув руки, словно богомол, парень, полусогнувшись, держался за решетку. И даже давка не могла изменить позу этого несчастного, застывшего, как бетонная статуя.

Человек справа от Джека что-то бормотал, но рев мотора и гул переключаемых на подъеме скоростей заглушали его голос. Он заговорил громче:

--_Cerea flexibilitas_. Состояние глубокого ступора. Вот что ждет всех нас.

--Дурак,-- сказал Джек.-- Только не меня. Я не псих и не собираюсь им стать.

Поскольку ответа не последовало, Джек решил, что говорил недостаточно громко и потому его не расслышали. Позднее, даже когда было тихо, оказалось, что многим трудно расслышать его слова. Это приводило Джека в тихую ярость.

Он закричал. Было уже все равно -- подслушают его или нет. Вряд ли кто-нибудь из пойманных мог оказаться агентом Бюро Охраны Здоровья и Психики. Да и вообще -- плевал он на это. Бозипские ублюдки не сделают ему ничего, что не запланировали заранее.

--Знаешь, куда мы едем?

--Конечно. ФРЛМ-три. Федеральный реабилитационный лагерь для мужчин номер три. Я провел в горах две недели, наблюдая за ним.

Джек окинул говорившего взглядом. Как и все остальные в грузовике, он был одет в обтрепанную рубашку, заляпанную и подранную куртку и сальные, грязные штаны. Щеки его покрывала черная довольно длинная щетина, завитки густых волос спускались на шею. Большую пыльную шляпу он надвинул прямо на глаза. Под тенью ее широких полей глаза парня блуждали из стороны в сторону с таким же страхом, который, как знал Джек, светился и в его собственных глазах.

Голод и бессонные ночи иссушили щеки и заострили подбородок этого человека. Его окружал практически видимый воздух; казалось, что горячая аура исходит из вен, полных лавы, и воспаленных глаз, излучающих жар, который невозможно уже сдержать внутри тела. Лицо парня было таким же, как у всех транси,-- лицо человека, сгорающего в лихорадке или же галлюцинирующего под воздействием сильных наркотиков.

Джек отвернулся и с несчастным видом уставился на пыль, вскипающую за колесами, словно в ее желто-коричневом экране отражалось удаляющееся прошлое.

--Что случилось с нами? -- проговорил он сквозь зубы.-- Мы должны работать на хорошей работе, быть счастливыми и уверенными в будущем. А мы -- всего лишь бездельники, бродяги, скитальцы, нищеброды, попрошайки и воры.

Его товарищ пожал плечами и бросил искоса тяжелый взгляд. Он, вероятно, ждал вопрос, который рано или поздно задавали каждому транси: "А почему ты избрал такой путь?" Никто не давал вразумительного ответа на такой вопрос. Каждый врал, не получая никакого удовольствия от своей лжи. И даже спрашивая о том же самого себя, любой транси знал, что не узнает правды. Но что-то заставляло всех их снова и снова спрашивать об этом.

Сосед Джека тоже уклонился от ответа.

--Я читал в журнале статью доктора Веспы, начальника Бюро охраны здоровья и психики,-- сказал он.-- Веспа написал статью сразу после того, как указом президента создали Бюро. Он, цитирую, "с тревогой и опасением", указывал на тот факт, что шесть процентов молодых людей в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет -- шизофреники, нуждающиеся в госпитализации. И он, цитирую, "был потрясен и напуган" тем, что пять процентов нации -- бездомные и безработные, три и семь процента из которых -- в возрасте от четырнадцати до тридцати. Веспа сказал, что, если шизофрения будет так прогрессировать, половина населения земли окажется в реабилитационных лагерях. Но если это произойдет -- погибнет другая половина населения. Общество вернется к каменному веку. И шизофреники тоже умрут.