Но мне при любом раскладе пить в ближайшее время не захочется и в голову уже ударило. Он мог знать, почему отец меня бросил. Бросил маму. Отец, который делал вид, что любит нас! Просто взял и одной ночью исчез, оставив маму в слезах, а нас – в растерянности. Она горевала месяц. Месяц не выходила из своей комнаты. Я, одиннадцатилетняя девочка ухаживала за Альби и Таном, убирала, готовила и дважды спасла маму от суицида. Как он мог бросить ту, что жизни без него не представляла? Что жила им, дышала им?
– Зачем вы искали меня? – голос сломался.
– Как я уже говорил, у меня никого не осталось. Все, что я имею – это память и деньги. Если позволите быть откровенным, я не очень хорошо обошелся с вашим отцом, но понял это, увы, когда оказалось непоправимо поздно.
Не вязался у меня образ Оуэна со злодеем. Впрочем, я была бы совсем не против, если бы он пару раз случайно или не совсем сбил моего папашу воларом. Или натравил на него пустынного мертвоеда. Или… Да много всяких вариантов и ни один не кажется мне достаточным, чтобы усмирить боль и обиду за неприятности и испытания, которые выпали по его вине на долю нашей семьи. Я уже не говорю о том, как гробила себя мама, чтобы прокормить троих детей. В моем мире, где каждая вторая бесплодна, наличие одного ребенка – радость, двоих – невероятная удача, а трое – это чудо. Так вот наша семья – чудо. А папаня начудил и смылся. Чародей аркхов!
– В отношении моего отца непоправимо поздно не бывает. Где бы он ни был, туда ему и дорога, – не удержалась и все же сделала на голодный желудок еще пару глотков вина. В голову действительно дало, и я с радостью приняла очередную ягоду в шоколаде.
– Понимаю. С вашей семьей он тоже обошелся дурно.
– Вам и это известно?
К счастью, бокал опустел, а добавить вина я постеснялась. Только это спасло меня от опрометчивого поступка, свойственного всем неуравновешенным девицам – напиваться вдрызг из-за неприятностей.
– Вижу, эта тема вам неприятна, – нахмурился он, коснувшись худыми пальцами губ.
– Неприятно мне было еще лет пять назад. Сейчас мне глубоко насрать. Уж прошу прощения за полное откровение.
– Для той, кому, как вы выражаетесь, глубоко насрать, вы слишком эмоционально выражаетесь, – он подался вперед и робко улыбнулся. – Александрин, я не хотел обидеть вас или заставить грустить. Мне хочется провести последние дни с вами, чтобы искупить вину перед вашим отцом. Если это вообще возможно.
– Вы верите в искупление? В то, что это необходимо?
– А у меня есть выбор? Мы все рано или поздно приходим к необходимости верить во что-то или в кого-то.
А ведь я совсем недавно, вот буквально вчера в Бога поверила, но делиться этой новостью не спешила.
– Поэтому я искал вас и рад, что нашел. Теперь, когда вы знаете мотивы, что мною движут – вполне эгоистичные, как вы сами понимаете, согласитесь ли быть моей сиделкой все время, что мне отпущено? Вы интересная, умная женщина, очень откровенная и непосредственная. Это подкупает. Мне легко с вами.
– Мне тоже нравится ваша компания, фет Сайонелл.
– Зовите меня по имени.
– Хорошо, но я при всем желании не могу принять ваше предложение. У меня пять работ с плавающим графиком, которым я пытаюсь жонглировать, как тот мужик в цирке. Только иногда еще и ноги подключать приходится, потому что рук на все не хватает.
– У вас недостаток в деньгах, я понимаю, – кивнул он. – Разумеется, ваши услуги будут оплачены должным образом.
Мне ли набивать себе цену? Проводить время в обществе интересного мужчины и получать за это деньги? Разумеется, при этом никакого интима. Даже, если кто-то из нас двоих и захочет, все равно ничего не выйдет, ниже пояса чувствительности у него никакой, да и возраст уже тот, когда состояние не стояния. Вы шутите? От такого грех отказаться! А уж мелочи вроде лечебного массажа, мытья и смены памперсов для меня вообще никакой проблемы не представляют!
– В таком случае… – и тут я вспомнила про балет, про Хартманов, про брата и сестру.
– Есть что-то еще?
– Мы все же должны обсудить график и мои обязанности.
– Александрин, меня устроит любой график. Я бы хотел проводить в вашей компании любое время, которое у вас найдется.
Нахмурилась. Слишком неправдоподобно, но что-то внутри меня не позволяло ему отказать: необъяснимая симпатия или его скорая и неизбежная смерть? Если уволюсь ради десяти дней с других работ, потом долго не найду им замену. Потом. Мысль о смерти Оуэна неприятно кольнула и все сомнения отступили.
– Хорошо. Я согласна.
Только сейчас, когда дала ответ, заметила, как распрямились его морщины и опустились плечи. Он опасался моего отказа. Я – какой-то странный шанс для этого мужчины исправить зло, причиненное человеку, которого я презираю, но который дал мне жизнь. Действительно, судьба удивительна!
– Фет, – заметив наиграно строгое выражение – мимика у него на удивление живая – я поправилась. – Оуэн. А мой отец…
Опустила взгляд на шелковую салфетку, которую расстелила поверх подола своего синтетического сарафанчика в крупный цветок. Стоит ли спрашивать? Хочу ли я узнать ответы? Возможно, лучше просто похоронить прошлое, вместе с его тайнами? С другой стороны, передо мной, возможно, единственный человек, который хоть что-то знает. Второго шанса не представится. Не в этой жизни.
– Мой отец, – повторила, собираясь с мыслями.
– Почему он вас оставил?
С облегчением вздохнула и подарила собеседнику взгляд, полный благодарности. Не думала, что будет так тяжело произнести это вслух.
– Вы знаете о своем деде? О родителях Антуана Георга?
– Мне было одиннадцать, когда отец нас бросил. Тогда казалось, что вся жизнь впереди. Я не думала ни о прошлом, ни о будущем. Жила беспечно, как у рысокоти под брюшком. Думала всегда так будет – тепло, мягко и безопасно, – откинулась на спинку кресла и глянула на хищную черноту Аклуа Плейз. – Тьма подкралась неожиданно. Когда я начала задавать вопросы, мама уже не хотела давать ответы. Вскоре я перестала интересоваться, а потом ее не стало и… Так что нет. О бабушке и дедушке мне известно лишь то, что ни я, ни Альби, ни Тан им не нужны и знать они нас не желают.
– Альбертина, Астанар и Александрин, – медленно, с присущим пятому дистрикту строгим рычащим акцентом повторил Оуэн Голд. Он знал полные имена нас всех. Должно быть и отца моего знал неплохо. – Ваш отец все время о вас говорил. Все время…
Вновь уставившись в пространство времени, задумчиво протянул собеседник. Затем он закрыл глаза, нахмурил лоб и вернулся ко мне:
– Возможно, вы не знали, но Антуан Георг из семьи великородных. К тому же, чистокровных арийцев.
Подавила желание раскрыть рот, но брови помимо воли поползли наверх. Великородный, да еще из чистокровной расы? В мире, где красный и желтый драконы перетра… эм, кровосмесили все народы и нации, добавив эпикантус почти всем прямоходящим – это, конечно, полный нонсенс! Точнее не так, это непостижимая редкость. Такое тщательно скрывают, чистота этого рода разве что не священна, а уж их силу я себе даже представить боюсь!
– Вы сейчас меня разыгрываете?
– Я бы не посмел. Только не в этом, – негромко произнес мужчина, и я поверила.
– Но… Мы жили довольно скромно. Конечно, у нас было все, но так живет любой искристый. Великородные живут совсем иначе!
– Верно. Потому что ваш отец скрывал свое происхождение. Не пользовался силой, которая выдала бы его.
– Но почему?
– Такова была воля его родителей. Антуан Георг был единственным сыном. И он предпочел чистоте рода брак со славянкой.
Я накрыла рот ладошкой и обомлела. Столько лет хаяла и ненавидела отца и даже мысли не допускала, что в этой истории мог потоптаться аркх! Единственный наследник чистокровных, великородный и бросил все ради искристой славянки! Тоже, кстати, чистокровной. Как ни крути, но мы с ребятами уже не чистокровные, в нас смешалась арийская и славянская кровь.
– Вижу, об этом вы не знали, – мотнула головой и потянулась к бокалу, но он оказался пуст. Фет Сайонелл наполнил другой мой бокал водой, которую я выпила тремя глотками. – Попросту говоря, ваш отец сбежал. Назвался другим именем, женился на вашей матери и подарил этому миру вас.
