Город умирал. Об этом не принято было говорить. Более того, скажи коренному горожанину, что Сомания умирает – и тот с жаром бросился бы доказывать обратное! Причем совершенно искренне доказывать. Соманийцы были самыми большими оптимистами из всех, кого только довелось встречать Брану. Были…

Теперь люди, случалось, уезжали целыми семьями. В подъезде, где проживал Бран, из двадцати квартир пустовала уже дюжина. Магазинчики и кафе, многие из которых работали даже во время войны, закрывались один за другим. На некогда многолюдной улице не было ни души, и один только ветер трепал на стене афишу двухлетней давности.

Ветер, кстати, был в то утро довольно сильный. Накрапывал дождь. Ветер на лету сгребал капли и швырял их в окна. В такую погоду лучше всего сидеть дома в уютном кресле с чашечкой горячего чая или стаканчиком чего покрепче и слушать, как потрескивают дрова в камине. Как говорится, остатки прежней роскоши. Не дрова, конечно, а камин. Хотя настоящие дрова тоже постепенно становились роскошью.

Бран налил себе стаканчик чего покрепче и поднял его перед замызганным окном со словами:

– Твое здоровье, Сомания.

Ветер словно бы в ответ швырнул в стекло горсть измороси.

– Я тоже тебя люблю, – проворчал Бран и опрокинул содержимое стакана себе в рот.

Потом посмотрел на бутылку и подумал, а не налить ли еще? По правде говоря, для второго стаканчика было рановато. Часы показывали всего десять часов утра. К тому же формально Бран был на работе, хотя раньше такие мелочи его никогда не останавливали. Вот и на этот раз его остановило другое.

На столе зазвонил мобильный телефон. Бран взял трубку и плюхнулся в кресло. Кресло жалобно скрипнуло. Бран был мужчиной крупным и, как пишут в романах, крепко сбитым. Его твидовый костюм – очень приличный и пошитый на заказ – резко контрастировал с армейскими ботинками, но единство стиля пришлось принести в жертву комфорту. Ботинки были утепленные, пошитые специально для горного корпуса. Для нынешней осени в самый раз.

– Слушаю, – сказал Бран.

– Привет, Бран, – ответил голос в трубке.

– Ну надо же! – Бран громко хмыкнул. – Майор Торек.

– Просто Торек. Война, Бран, полгода как закончилась, – голос замолчал на секунду, потом продолжил: – Я тут слышал, ты теперь частный детектив.

– Это верно, – подтвердил Бран.

– Отлично, – сказал голос в трубке. – У меня есть для тебя работенка. Если ты, конечно, согласен поработать на меня.

– Работа есть работа, – невозмутимо ответил Бран. – Приезжай. Адрес помнишь?

– Да, но лучше ты ко мне, – сказал голос в трубке. – Я тут рядом обосновался, в порту. Четвертый пакгауз. И это… поторопись, Бран.

Бран снова хмыкнул – на этот раз тихо и слегка озадаченно – и повесил трубку. Торек был настоящим, стопроцентным соманийцем. Если он сказал: "поторопись…", значит, всё уже очень плохо. Если вдобавок ко "всё плохо" требовался детектив, то цепочка рассуждений вырисовывалась довольно мрачная. Причем в Сомании сохранилась весьма неплохая полиция, и к частному детективу обычно обращались, когда "всё плохо" приобретало совсем уж неприличные формы.

Бран открыл верхний ящик стола и вынул оттуда револьвер. Это был редкий бельгийский "Франкотт" для левши, с правосторонним откидыванием барабана. На рукоятке красовалась наградная надпись: "лучшему стрелку Союза за демократию". Привычно проверив оружие, Бран спрятал его в кобуру подмышкой. Затем он накинул на плечи потертый кожаный плащ темно-коричневого цвета и вышел из квартиры.

Третий и четвертый пакгаузы вытянулись друг за другом вдоль четвертого причала. Это были старинные здания из красного кирпича с черепичной крышей. В передней части возвышалась квадратная башня в три этажа. Дальше располагалось складское помещение. Оно было пониже – всего в два этажа высотой и с пологой крышей, отчего казалось аж вдвое ниже башни.

Третий пакгауз стоял закрытый и покинутый людьми. Под крышей свили гнезда ласточки, а из разбитого окна грустно глядела серая кошка. Пространство между пакгаузами занимала широкая площадка. Раньше здесь разгружали контейнеры. По обеим сторонам до сих пор стояли портовые краны, грустно повесив носы-стрелы. На площадке выстроились в ряд автомобили: черный джип, белая "фифа" и синий "пазик" с надписью во весь борт: "полиция". Номера у "пазика" были не соманийские.

Бран припарковался поближе ко входу в башню и вылез из машины. Мелкий дождь все еще накрапывал. Бран огляделся. Взгляд привычно выцепил двоих мужчин с автоматами на углу под навесом и еще одного – с другой стороны. Все трое были одеты в коричневые плащи того же темного оттенка, что и у Брана. На левом плече у каждого белел наплечник в виде человеческого черепа.

Во время войны это был отличительный знак группировки "Черепа Сомании". Черепа были пластиковые. Ходили слухи, будто бы у самых безбашенных бойцов черепа были настоящие, но Бран не встречал таких даже во время боев. После войны группировка в полном составе влилась в охрану порта. Охраннички из них, как говорят, вышли так себе – собственно, они и на войне отличались редкой безалаберностью – но их репутация бешенных башибузуков отпугивала даже самых отчаянных мародеров.

Однако же репутация – это одно, это хорошо и даже полезно, а вот автоматическое оружие в руках людей с такой репутацией – это уже совсем другое дело. Настолько совсем, что даже оценка "всё очень плохо" не отражала в полной мере всей паршивости ситуации.

– Интересное кино, – прошептал Бран, и направился к пакгаузу.

Единственным входом в здание была массивная двухстворчатая дверь в торце башни. Прямо над ней хлопал на ветру мокрый флаг с гербом города Сомания. До войны полотнище было красным, но после победы восстания его сменили на синее, под цвет флага Евросоюза. А вот герб так и остался белым.

Левая створка двери была приоткрыта. За ней стоял Торек, подпрыгивая от нетерпения. С его комплекцией это выглядело забавно. Торек был невысоким, но весьма упитанным. Во время войны подчиненные называли его "наш мячик". Разумеется, только за глаза. Когда доходило до дела, обходительный господин Торек мгновенно превращался в сурового майора Торека, который относился к подчиненным как к ценному, но расходуемому ресурсу, и никому не хотелось оказаться первым в его списке на списание.

– Ну наконец-то! – воскликнул Торек, когда детектив подошел.

– И тебе привет, – отозвался Бран.

– Привет, привет. Заходи.

Торек посторонился и детектив шагнул через порог.

– У тебя там перед входом "черепа" с автоматами пасутся, – сообщил Бран.

– Да, это моя охрана на сегодня, – небрежно отозвался Торек, прикрывая за ним дверь и запирая ее на ключ.

Внутри пакгауз заметно обновили, причем совсем недавно. В воздухе еще витал легкий запах краски. Слева на стене висела лакированная табличка с надписью золочёными буквами: "киностудия Торека". Раньше была просто студия. До войны – а как Бран слышал от общих знакомых, и после нее тоже – Торек снимал одни только рекламные ролики. Хотя, справедливости ради, снимал он их на самом высоком уровне и до войны получил на разных фестивалях не меньше дюжины призов.

– Киностудия? – тихо произнес Бран.

– Теперь да, – с откровенным намеком на гордость в голосе отозвался Торек.

– Так ты меня позвал, чтобы похвастаться?

Гордость в голосе Торека уступила место столь же ярко выраженному недовольству:

– К сожалению, нет. Идём.

Торек манул рукой, показывая направление. Собственно, оно тут было одно. Через всю башню проходил коридор. Он был достаточно широким, чтобы два крупных мужчины могли спокойно идти рядом, но Торек всё равно держал дистанцию, чтобы капли воды с плаща Брана не попали на его дорогой костюм. Серый с отливом, он выглядел абсолютно новым.