Артур поднял меня к себе на колени. Я свернулась калачиком у него на груди и плакала о четырех потерянных жизнях. Четыре жизни, которые были моей семьей, которую я любила. Отнятые так жестоко, так быстро.

И мой ангел, моя мама, которую забрали у меня так рано.

Руки Артура прижались к моим щекам и приподняли мое лицо. Его большие пальцы смахнули слезы, и он наклонился, целуя соленые следы на коже. Он целовал меня и защищал от всего мира, пока мое тело тряслось от напряжения, от эмоций, вырвавшихся на свободу. Он целовал каждую мою слезу. Забирал мою печаль, отнимал мою боль.

Я задыхалась, грудь болела. Когда мои рыдания стихли, и слезы начали высыхать, Артур встретился со мной взглядом.

— Ты не одна, принцесса.

Я смотрела ему в глаза, нуждаясь в большем. Рубашка Артура была мокрой, и сквозь прозрачную ткань я видела линии его татуировки. Я знала, что мои щеки красные и покрыты пятнами, но мне было все равно. Меня наполняло пугающее спокойствие, но внутри все еще беспорядочно кипело ощущение печали и горя.

— Я не думала, что можно чувствовать такую потерю, — прошептала я и позволила Артуру откинуть с моего лица мокрые от слез пряди волос. Я прижала руку к груди. — Не думала, что здесь можно чувствовать такую пустоту. — Я судорожно втянула воздух. — Прямо в сердце.

Пронзительный взгляд Артура поймал мой и не отпускал. Крепче сжав мои щеки, он повторил:

— Ты не одна.

Каждое его слово было как бальзам. Открылась дверь, которая была заперта на засов. В мерцающем свете вспыхнула надежда.

— Не одна? — прошептала я.

Артур прижался своим лбом к моему. Его губы скользнули по моим.

— Нет.

Я схватила его за запястья, ощущая тепло его рук на своем лице.

— Я… — я отстранилась, чтобы видеть его лицо. — Мне кажется, я сломлена, — призналась я, чувствуя, как правда этих слов отзывается болью в сердце. — Я не уверена, что когда-нибудь переживу это, эту потерю.

Руки Артура сжались на моих щеках, и я знала, что это был его способ сказать мне, что он знает, каково это. Конечно, он знал. Он видел, как вокруг него умирали те, кого он любил.

— Разве можно полюбить сломленную королеву? — спросила я, улыбаясь, хотя мое лицо онемело.

Артур внимательно посмотрел мне в глаза.

— Разве можно полюбить сломленного короля?

Я перестала дышать. Когда он смотрел на меня, я поняла, что он ждет моего ответа. Нет, ему нужен был мой ответ. Потому что Артур, мой Артур, только что впустил меня чуть больше.

Он тоже был сломлен. Этот человек, этот непоколебимый и непроницаемый титан, тоже был сломлен.

— Уже люблю, — сказала я, мой исповедальный шепот окутал нас в пустой комнате.

Артур вздохнул.

— Тогда не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответ.

Его грубый ответ остановил мое сердце. Артур отвел от меня взгляд, но тут же снова посмотрел на меня, и его завуалированное признание проникло мне в душу. Он тоже любил меня. Это было самое близкое, что он мог сказать вслух.

Этот сломленный король любил свою сломленную королеву.

Я поцеловала его. Губы болели, щеки горели. Я целовала его и пыталась вложить в этот поцелуй всю свою любовь. Я отстранилась и посмотрела на мишень. Бумага была испещрена пулевыми отверстиями. Артур поднял пистолет и протянул его мне.

— Твой, — сказал он. Когда я выхватила у него пистолет, он дернул меня вперед так сильно, что я ударила его в грудь. — Мне нужно, чтобы ты научилась им пользоваться. Ты должна его освоить. И использовать, когда это потребуется. Без каких-либо колебаний. — Дыхание Артура участилось, выдавая то, как сильно ему это нужно.

— Обещаю, — сказала я и была вознаграждена глубоким поцелуем.

— Поехали домой.

Я последовала за Артуром из склада в его машину. Всю дорогу домой он держал меня за руку. Опустившись на теплое сиденье, я наблюдала, как над Лондоном поднимается утренний туман. Продавцы на рынках просыпались ото сна, готовясь к утренней торговле. Мне нравилось это время. Затишье перед бурей. Когда было тихо и спокойно. Глубокий вдох перед выдохом дня.

Когда мы вошли в церковь, я почувствовала себя мертвецом. Эмоционально и физически истощеннной.

Когда мы проходили мимо гостиной, Артур сменил направление и втащил меня внутрь. Винни сидел у камина, глядя на пламя. Артур кивнул брату и налил мне большую порцию виски. Когда я взяла напиток и осушила половину стакана одним глотком, чувствуя, как горячая жидкость обволакивает мое горло, поняла, что кто-то наблюдает за мной.

Это был Винни. Его голова склонилась набок, когда он изучал мое лицо, как будто слушал кого-то, говорящего ему на ухо. Я улыбнулась ему, всегда чувствуя такую печаль к этому человеку и демонам, которые мучили его. К человеку, явно заблудившемуся в запутанном лабиринте жизни. Я поднесла стакан к губам, нуждаясь в обезболивающем действии алкоголя, когда Винни сказал:

— Они не винят тебя.

Моя рука замерла. Он кивнул на то, что я предполагала, было его галлюцинацией Перл. Винни глубоко вздохнул.

— Они вовсе не винят тебя.

— Кто? — спросила я, чувствуя, как Артур двигается позади меня. Он обнял меня за талию и притянул обратно к своей груди, как будто знал, что мне нужна его поддержка, чтобы не упасть.

— Твои подруги, — сказал он с той же легкостью, с какой говорил обо всем остальном. Сердце бешено колотилось в груди.

— Мои подруги. — Оцепенение пыталось задушить меня, защитить от новой боли. Но я отталкивала это чувство от себя. Я хотела это услышать. Мне это было необходимо.

— Они знают, что это не твоя вина, — сказал он. — Они просто хотели, чтобы ты знала. — Винни снова уставился на огонь, как будто не он только что вскрыл мою душу и дал мне то, чего, как я думала, никогда не получу. Прощение моих умерших подруг.

Мой спасательный трос.

— А мой отец? — спросила я, зная, что Винни никогда по-настоящему не видел мертвых, но все равно хваталась за предложенную мне веревку. Я знала, что это его болезнь, галлюцинации. И все же мне так отчаянно хотелось верить, что это правда, что я настаивала на большем. — Хьюго?

Артур крепче сжал меня при упоминании Хьюго. Но ему не нужно было ревновать. Я не любила Хьюго в романтическом смысле. Но я любила его, как друга, как свою семью. Я никогда не желала ему никакого вреда.

Винни склонил голову набок и непонимающе посмотрел на меня.

— Я их не слышу.

Мой желудок сжался.

— Пойдем, — сказал Артур, ясно видя, как усталость тянет меня вниз, к отчаянию. Он провел меня в нашу спальню, взял у меня из рук бутылку виски и поставил ее на прикроватный столик.

Потом раздел меня, но мои мысли были далеко. Когда он снял с меня одежду и надел через голову футболку вместо ночной рубашки, я спросила:

— Ты ему веришь? — я позволила своему вниманию переключиться на дверь и гостиную, в которой, без сомнения, все еще сидел Винни. — Что он разговаривает с мертвыми? — я проглотила комок в горле. — Что он только что разговаривал с Фрейей и Арабеллой? Что они… — я глубоко вздохнула. — Что они не винят меня. Что они хотели, чтобы я знала.

Артур разделся. Оставшись в одних боксерах, он подошел ко мне и запустил руки в мои волосы.

— Я уже давным-давно бросил попытки понять Винни. Поэтому скажу так: верь во что хочешь, принцесса.

— Но ты ему веришь? — я осторожно переспросила: — Насчет Перл. Ты веришь, что он действительно видит ее, или это просто галлюцинация, рожденная психическим заболеванием и стрессом от потери?

Артур стиснул зубы, и я поняла, что смерть его сестры и мамы были одним из демонов, с которыми ему еще предстояло столкнуться. От Бетси я знала, что это была единственная часть его жизни, о которой он никогда не говорил. Никогда. Не мог говорить об этом. Всегда отказывался.

— Я думаю, Винни верит, что она настоящая, и это все, что имеет для него значение. Не дает ему сойти с ума. Я знаю, что он болен. Это было подтверждено целой армией врачей. — Артур пожал плечами. — Но Эрик всегда верил, что Вин видит что-то еще, видит то, чего не видит большинство людей. Видит нечто большее.