Так, с книгой в руках, не ожидая ничего дурного, он и вышел из комнаты в подвале, которую снимал в спальном районе Тбилиси и считал своим домом.

Во дворе студента-пятикурсника ждала черная «Волга» и двое незнакомых мужчин с непроницаемыми лицами. Обычные люди на таких машинах в Советском Союзе не ездили. Степану объяснили, что его якобы срочно вызывают в университет.

В сталинские годы многие из тех, кого подобным образом неожиданно забирали из дома, уже никогда не возвращались. Со смерти кровавого тирана прошло два десятилетия, но поездка на черной машине с эскортом по-прежнему не предвещала ничего хорошего – даже для человека, ни разу не замеченного в стремлении словом или делом пошатнуть советский режим.

К несчастью, студент-пятикурсник Степан Пачиков к числу этих прекрасных людей не относился. Когда водитель взял не тот поворот, Степан понял, что надежды нет.

«А мы ведь не в университет едем, а в комитет госбезопасности?» – спросил он. Сопровождающие не стали спорить и даже похвалили отличника за сообразительность.

Следователь на допросе сразу выложил карты на стол: им известно все. Это он, студент второго курса экономфака НГУ Степан Пачиков, вместе с подельником Израилем Шмерлером четыре года назад в августе 1968 года написал на стене торгового центра в Новосибирском Академгородке: «Чехию – чехам» и «Руки прочь от Чехословакии».

Поступок этот не был рядовым хулиганством. Это была антисоветская пропаганда, направленная на подрыв устоев социалистического государства. И ответить за нее предстояло по всей строгости закона.

Степа Пачиков рос вполне нормальным советским школьником, пока не попал в физико-математическую школу, открытую под эгидой Сибирского отделения Академии наук СССР под Новосибирском.

В то время Сибирское отделение Академии было самым молодым научным центром страны. Его создали только в конце 1950-х как альтернативу главному, московскому научному кластеру – для тех ученых, которые готовы были променять столичные блага и привилегии на возможность сделать что-то по-новому.

Сибирский Академгородок построили с нуля в тридцати километрах от Новосибирска посреди березовой рощи. Это была советская Кремниевая долина своего времени. Из-за живописной осени его даже называли Золотой долиной.

Место это отличалось не только сногсшибательными пейзажами и высокой концентрацией выдающихся ученых. Благодаря отдаленности от Москвы и молодости организации обитатели Академгородка пользовались редкой в СССР привилегией ходить с остальной страной не в ногу.

Дух свободы был заложен тут по проекту. Вместо того чтобы расчертить заранее дорожки и выставить привычные советским людям таблички «по газонам не ходить», здесь позволили гражданам самим протоптать удобные им маршруты – а потом уже засыпали их гравием.

Пока в 1960-е советские граждане ходили строем на демонстрации с красными флагами под лозунгами «Мир. Труд. Май», студенты и преподаватели Академгородка устраивали карнавалы, на которых под плакатом «Свобода, свобода» шествовали мушкетеры с перьями на шляпах и полуголые неандертальцы в шкурах.

В столовой номер семь в Академгородке работал неформальный клуб «Интеграл» для «свободного обмена знаниями». Устраивали и концерты – причем не только знаменитых исполнителей классической музыки, но и не слишком любимых властью бардов. Даже на уроках литературы в школе, в которой готовили будущих студентов Новосибирского университета, официальную программу проходили бегло, а основное время изучали произведения научных фантастов.

Степан Пачиков, простой школьник из Красноярска, попал в восьмой класс физико-математической школы Новосибирского Академгородка, заняв второе место по физике и третье по математике на Всесибирской олимпиаде, которую организовывали для поиска юных талантов. Победители соревнования получили право учиться в Золотой долине.

Уникальная атмосфера Академгородка произвела на Пачикова сильное впечатление и во многом изменила его мировоззрение – сначала как школьника, потом и как студента. Закончив школу, он продолжил обучение в Новосибирском госуниверситете. Но надолго задержаться там ему не удалось.

21 августа 1968 года советские войска вторглись в Чехословакию.

Как и семь других европейских государств, эта страна входила в Варшавский блок, который после окончания Второй мировой войны контролировался Советским Союзом. Однако ее лидеры почему-то посчитали, что могут действовать, не оглядываясь на Большого Брата. Они упразднили государственную цензуру, ввели многопартийность, разрешили гражданам собираться группами и говорить о чем вздумается.

Введя войска в Чехословакию, Советский Союз положил конец всем этим «контрреволюционным» реформам. Официальная пропаганда называла военную операцию «неотложной помощью» братскому государству.

Для людей, родившихся в СССР, но не утративших чувства гордости и вкуса к свободе, Чехословакия была олицетворением перемен. Тем августом 1968 года она превратилась в символ крушения надежд.

В студенческом общежитии Новосибирского Академгородка события в Чехословакии обсуждали до поздней ночи. После посиделок двое наиболее активных участников дискуссии – Степан Пачиков и Израиль Шмерлер – отправились на дело.

Им удалось раздобыть банку желтой краски, но кисточек не нашлось, поэтому выводили буквы пальцами, надев резиновые перчатки. Потом бежали через ночной лес, потому что к магазину, на стене которого они написали провокационные лозунги в поддержку Чехословакии, почти сразу подъехала какая-то машина. Убегая, они разбрызгивали за собой одеколон, чтобы собаки не взяли след.

Затем сообщники разделились. Под утро Пачиков заявился к преподавателю, генетику Раисе Львовне Берг, с дочерью которой дружил. Там его уложили на диван, выставив на тумбочку градусник и таблетки, чтобы обеспечить алиби – якобы накануне он был в гостях, почувствовал себя плохо, поднялась температура, и пришлось оставить его на ночь.

У Раисы Берг и самой были проблемы с властями. Незадолго до того как Советский Союз вторгся в Чехословакию, в Москве осудили очередных диссидентов, самиздатовцев Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашкову. За распространение сведений о другом судебном процессе – над писателями Синявским и Даниэлем – четыре москвича получили от одного до семи лет тюрьмы. Большинству граждан СССР, конечно, судьбы диссидентов были до лампочки… Однако не обитателям Академгородка: сорок шесть ученых и сотрудников академии и университета подписали письмо в поддержку осужденных. В их число входила и Берг.

Когда Пачиков заявился к ней прятаться от преследователей, она уже сидела на чемоданах и готовилась к отъезду из Новосибирска. Подписантов «Письма сорока шести» не посадили, но подвергли обструкции и лишили должностей, припомнив им все уже имевшиеся грехи перед советской властью.

Всю ночь хозяева и нежданный гость прислушивались к шагам на лестничной площадке, а утром Раиса Львовна выдала Степану дамские туфли, чтобы собаки не подхватили след. В них он и вернулся в общежитие.

Одеколон и дамские туфли, видимо, сделали свое дело: ни Степу, ни Изю не задержали. Однако жизнь тогда разделилась для Пачикова на «до» и «после». И не только для него одного.

Как раз незадолго до этих событий на фестивале бардов в Академгородке с аншлагом прошел первый и единственный «официальный» концерт барда Александра Галича.

В то время вся страна распевала шлягер Марка Бернеса «Я люблю тебя, жизнь» – про человека, устало идущего с работы домой и с благодарностью вспоминающего солдат, которые погибли, защищая эту прекрасную жизнь. А под Новосибирском тянули вместе с Галичем: «Где полегла в сорок третьем пехота без толку, зазря, там по пороше гуляет охота, охота, охота…»

Все это было уже слишком. После разгрома «Пражской весны» в 1968 году вольнице Золотой долины тоже пришел конец. Бардовские концерты запретили. Закрыли и кафе-клуб «Под интегралом». Даже студенческий карнавал вскоре сошел на нет – и уже никогда не повторился с былым размахом.