Тогда в он сел и написал ей письмо:
"Дорогая Мари! Я не настолько богат, чтобы любить тебя так, как я сам бы того хотел, но и не настолько беден, чтобы быть любимым только так, как хочешь ты. Поэтому давай забудем все: ты - имя, которое тебе скорее всего безразлично, я - счастье, которое стало для меня невозможным. Излишне говорить, как мне жаль, ибо ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Итак, прощай. У тебя слишком нежное сердце, чтобы не понять, почему я пишу тебе, и слишком острый ум, чтобы простить мне это письмо. Mille souvenirs. А. Д.".
Через много лет после смерти Мари Дюма вернул себе это письмо, купив его на аукционе. Он подарил его Cape Бернар, которая играла роль Маргарита в его пьесе, вместе с экземпляром романа, основанного на истории его отношений с Мари Дюплесси. "Именно этот экземпляр уникален, - писал он Бернар, - так как подлинник письма, который вы обнаружите на обороте страницы 212, почти полностью идентичен письму, напечатанному на указанной странице. Это письмо было написано реальным Арманом Дювалем примерно сорок лет назад... Это письмо - единственное подлинное свидетельство той истории. Я чувствую, что оно должно принадлежать вам по праву, потому что вы своей игрой возвратили мне молодость и жизнь".
Мари Дюплесси, получив упомянутое письмо, не ответила на него. И вскоре она оказалась слишком занята и слишком больна, чтобы вспомнить о нем. Ей оставалось жить семнадцать месяцев. И она прожила их в полную силу: она встретила великого композитора и влюбилась в него.
Ференц Лист, в свои 30 лет уже ставший гордостью Европы, давал в Париже концерты. В антракте, увидев его в фойе театра, Мари представилась ему, и они проболтали все третье отделение там же, в фойе. Друг Листа, наблюдавший эту встречу, говорил, что Лист был очарован ею. Он слушал её "с восхищенным вниманием", наслаждаясь "плавным течением полной мыслей беседы, манерой её разговора - одновременно высокопарной, выразительной и мечтательной". Позднее Мари настояла, чтобы её врач, знавший Листа, привел его на один из её приемов. Врач повиновался, Лист пришел и к концу вечера стал её последним завоеванием.
Лист звал её Мариэттой и испытывал к ней глубокую любовь; она отвечала ему тем же. Как-то он признался другой своей любовнице: Мари Дюплесси "была первой женщиной, которую я любил". Своему биографу и доверенному лицу, Янке Волю, он сказал, что общение с Мари было самым приятным времяпрепровождением в Париже и уточнил: "Я не горячий поклонник Марион Делорм и Манон Леско. Мари Дюплесси - исключение. У неё необыкновенное сердце, изумительная живость духа, я считаю её уникальной в своем роде. Дюма очень хорошо её понял. Ему и не надо было долго трудиться, чтобы воссоздать её образ: она - наиболее полное олицетворение женщины, когда-либо существовавшее".
Когда Лист собрался уезжать, чтобы продолжить гастроли, Мари написала ему: "Я знаю, что мне недолго осталось жить. Я странное создание, я не могу дальше так жить, вести этот единственный образ жизни, который знаю, и с этим я не могу примириться. Увезите меня. Увезите куда вам будет угодно. Я не доставлю вам беспокойства. Целый день я сплю, вечером вы позволите мне пойти в театр, а ночью делайте со мной, что хотите". Он обещал к концу года взять её с собой в Турцию, но к тому времени её болезнь приняла серьезный оборот. После своего отъезда Лист больше никогда её не видел. Когда было уже слишком поздно, он сожалел, что не был у её постели. "Я должен был попытаться спасти её любой ценой", - сказал он.
Между тем давний благодетель Мари, виконт де Перрего, умолял её отказать всем остальным любовникам. Она отвечала: "Вы хотите навредить мне? Вы прекрасно знаете, что ваше предложение будет гибельно для моего будущего, которое вы решили, по-видимому, сделать несчастным и тоскливым". Де Перрего объяснил, что он имел в виду брак. В приступе жалости к самой себе, усиленном боязнью, что все остальные друзья покинут её из-за прогрессирующей болезни, она поехала с де Перрего в Лондон, где они зарегистрировали брак в Кенсингтонском отделении записи актов гражданского состояния 21 февраля 1845 года. Однако закон помешал исполнению её желания - стать порядочной. Поскольку де Перрего опасался, что члены его семьи могут вмешаться, узнав, на ком он женился, не было сделано церковного оглашения. В результате во Франции этот брак не был признан законным. Мари не была создана для брака. Кроме того, она не выносила де Перрего, и она оставила его, хотя и сохранила титул виконтессы и на её почтовой бумаге и столовом сервизе красовался герб де Перрего.
Замученная приступами кашля и усиливающейся слабостью, она поехала лечиться в Висбаден. Но это ничего ей не дало. Она вернулась в Париж и вверила свою судьбу двум известным врачам. Одним из них был Огюст Франсуа Шомель, личный врач французского короля Луи Филиппа, другим - Казимир Жозеф Давэн, которому принадлежит открытие, что болезни вызываются бактериями, и которым восхищался Пастер. Оба они пытались помочь ей. Среди их подробных назначений были следующие рекомендации госпоже Дюплесси: втирать под мышки мазь из йодистого калия; пить ослиное молоко, подслащенное сиропом, настоянном на папоротнике, и микстуру из сладкого и горького миндального молока на ночь; принимать сироп Караби во время приступов кашля; придерживаться строгой диеты, состоящей из "жидкого рисового супа, свежих яиц всмятку, слабо обжаренной рыбы, дичи, полупроваренных овощей, хлеба из муки высшего сорта, фруктовых салатов, джема, шоколада с молоком на второй завтрак" и разбавленного вина к обеду.
Ей становилось все хуже. Когда Мари в последний раз побывала в театре с неизменным букетиком камелий, она была бледна и на её щеках играл лихорадочный румянец.
Де Перрего её не забыл. На пороге смерти она умоляла его о прощении, и отныне он находился неотлучно у её постели, а она смотрела не отрываясь на икону Богоматери, стоящую на её туалетном столике. Узнав своего виконта, она прошептала: "Вы пришли увидеть меня. Прощайте. Я ухожу". Священник причастил её и удалился. Теофиль Готье так рассказывал о её конце: "Три дня, чувствуя, что летит вниз, в пропасть, ожидающую нас всех, она ни на минуту не выпускала руки своей служанки, будто та могла удержать её. И только когда ангел смерти пришел за ней, она отпустила её руку. В последнем порыве молодости, испытывая ужас при мысли о небытии, она поднялась на ноги, словно хотела убежать, затем три раза простонала и затихла навсегда".
Это произошло в три часа ночи 3 февраля 1847 года. Ей было всего 23 года.
Ее отпевали в церкви Мадлен. Она лежала в гробу, усыпанная камелиями. Среди тех, кто провожал её в последний путь на кладбище Монмартра, был старый русский граф, с двух сторон поддерживаемый слугой и сестрой Мари Дельфиной Паке. Менее чем через две недели после похорон де Перрего приобрел более дорогой участок на кладбище и более дорогой склеп и перезахоронил тело. Стоя под дождем, он наблюдал, как гроб с хрупким телом был помещен в теперь уже постоянную могилу и белый мраморный памятник с высеченными на нем камелиями навсегда занял свое место. На мраморе была сделана надпись:
Здесь покоится
Альфонсина Плесси,
родившаяся 15 января 1824 года,
скончавшаяся 3 февраля 1847 года
De Profundis
Александр Дюма-сын узнал о её смерти в Марселе, куда он прибыл после поездки в Испанию и Африку. Он помчался в Париж и как раз попал на широко разрекламированную распродажу роскошных вещей, оставшихся после Мари. Бесшумно бродя по комнатам его бывшей любовницы, он услышал голос аукциониста и понял, что продается любимая книга Мари. Впоследствии он вспоминал:
"Неожиданно до меня донесся громкий голос: "Книга в отличном переплете, с золотым обрезом, называется "Манон Леско".
За 100 франков Дюма приобрел книгу, некогда принадлежавшую его возлюбленной.
На аукционе для продажи были выставлены туфли, которые она носила, и вполне порядочные женщины дрались за них подобно тем, кто хотел влезть в туфельку Золушки. Было продано все, даже ветхая шаль, купленная три года назад, даже попугай ара с ярким оперением, повторявший одну и ту же грустную мелодию, которой его научила его хозяйка. Ее портреты, любовные письма, пряди волос - все было выставлено на продажу.
