Переводчик: Елена Ч.

Редакторы: Екатерина Г.

Обложка: Wolf A.

Вычитка: Настёна К.

1

Фордж

Двадцать пять лет назад

Моя сломанная рука обмякла, когда я прокрадывался через башни грузовых контейнеров, расставленных, словно Лего. Когда мне было шесть лет, я был так глуп, чтобы попросить Санту. Именно тогда дядя Рубен нашёл письмо, которое я написал. Он так сильно рассмеялся, что у него потекли слёзы, зачитывая мои просьбы:

«Ботинки, носки, тёплое пальто и Лего.

А также можешь ли ты дать дяде Рубену что-нибудь хорошее, чтобы он прекратил причинять боль тете Доре?»

Смех дяди Рубена оборвался, его глаза стали злыми, когда он добрался до последней части. Этот момент отчётливо воссоздался в моей памяти, когда я забежал за угол, чтобы спрятаться от одного из работников верфи.

— Ты кому-нибудь показывал это?

Я один раз покачал головой. Его рука замахнулась, и тыльная сторона впечаталась в моё лицо. Я отшатнулся в сторону. Он снова напал, на этот раз ударив кулаком, который повалил меня на пол.

— Никогда, блядь, не спрашивай меня об этих вещах. Миру насрать на таких детей, как ты. Ты пустое место. Грёбаное ничтожество, как твоя шлюха мать. — Он посмотрел вниз на скапливающуюся кровь под моей щекой на линолеуме тёти Доры, который она еженедельно очищала руками, стоя на коленях. — Прибери это дерьмо за собой, пока я не выбил твои грёбаные зубы.

Это был первый раз, когда он ударил меня. Первый, но не последний. Я стал его любимой боксёрской грушей, пока Дора была без сознания каждую ночь.

Но больше такого не будет.

Тётя Дора умерла. Мы похоронили её сегодня днём. И как только вернулись домой, Рубен нашёл бутылку.

Он плакал. Кричал. Проклинал Бога. Затем Рубен вышел на улицу, чтобы найти меня в сарае, где я пытался держаться от него подальше. Теперь, когда мне было четырнадцать, я стал сильнее и, чаще всего, был быстрее него. Но не тогда, когда меня загнали в угол, а он был в ужасной сверхчеловеческой стадии опьянения.

Когда костяшки Рубена ударили по моей челюсти, я поклялся, что это будет в последний раз. Он никогда больше не поднимет на меня руки. Я повторял это обещание про себя, пока он бил, пинал и снова бил меня.

Я лежал, истекая кровью на грязном полу, пытаясь не дышать и не двигаться, надеясь, что он, наконец, уйдёт, если я притворюсь мёртвым. Потеряв интерес к запихиванию своих ботинок в мои рёбра, Рубен вывалился из сарая и вернулся в дом.

Боясь пошевелиться, я остался лежать в течение пятнадцати минут, вдыхая затхлый запах грязи и медный — крови. Потом я медленно встал, стараясь не выблевать еду, принесённую женщинами в церкви, и схватил сумку, которую спрятал две недели назад, зная, что моё время придёт точно также, как у тёти Доры, упокой господь её душу.

Рак Доры съедал её изнутри. Каждый божий день, становясь слабее, она умоляла меня бежать. «Спаси себя, Джерико», — сказала бы она, но я не мог позволить ей умереть наедине с Рубеном. Никто не заслужил этого. Особенно не моя тётя. Дора пахла корицей и крепко обнимала, пока её руки не стали слишком слабыми, чтобы поднять их.

Когда тётя сделала последний вздох, я держал её за руку и говорил, что она собирается в лучшее место. Именно это я имел в виду. Ничто не может быть хуже, чем ад, который она пережила.

Теперь настало время сделать то, что она просила. Спасти себя.

Я просунул свою измученную руку через лямку рюкзака, чуть не плача: моё плечо горело, будто кто-то засунул в него раскалённую кочергу.

Больше никаких слёз. Никогда. Я не доставлю Рубену такого удовольствия.

Когда я крался из сарая, то в последний раз взглянул на дом. Все лампы были включены, но тени не двигались. Рубен, должно быть, валяется в отключке к этому времени.

Больше всего на свете я хотел, чтобы у меня хватило смелости взять баллон с газом из сарая и поджарить этого сученыша, чтобы Рубен мог жариться в аду. Но я не мог. Дора не хотела бы этого.

Тётя была единственным хорошим, что когда-либо было в этом доме. Я не помнил свою маму, но Рубен не пропустил ни одного дня, говоря мне, каким куском дерьма она была, когда оставила меня и уехала.

Может быть, у нас с ней было что-то общее, потому что я исчез в темноте и никогда не возвращался.

Своим телом, кричащим от боли, я совершил четырехмильный поход в доки, где работал Рубен. Я знал, как прокрасться и где спрятаться в рядах грузов, потому что иногда он занимался хреновой контрабандой и заставлял меня помогать.

Вот, где я сейчас был, ожидая, пока охранники заступят на свою смену, чтобы я мог продолжать двигаться.

Луч света пересёк ряд контейнеров, и я снова спрятался в тень.

— Ты что-то там видишь, Сэм?

Я не знал парня, который говорил, но опять же, у Рубена было не так уж много друзей, появляющихся здесь. Он пил в одиночку.

— Не, чувак. Но я только что видел крысу размером с моего шнауцера. Клянусь, сейчас эти ублюдки едят друг друга, чтобы выжить.

— Пиздец как отвратительно.

Гравий хрустел, когда они уходили. Я молился, чтобы они продолжали идти, и мне не пришлось бежать. Я не знал, сможет ли моё тело выдержать это.

Парень, который не был Сэмом, сказал что-то в свою рацию о том, что будет загружаться следующим. Звук металлического крана стал ближе.

— Ты уже погрузил то дерьмо?

— Да, всё там.

Ну. Видишь, дядя Рубен? Ты был не единственным контрабандистским дерьмом, желающим подзаработать.

Я поднял голову и увидел, как к контейнеру, который я использовал для укрытия, спустились когти. Блядь. Моё укрытие вот-вот исчезнет.

— Ты запер его снова? Это дерьмо должно выглядеть идеально. Никто не должен найти его, пока он не будет выгружен, или нам не заплатят.

— Чёрт побери. Крыса отвлекла меня прежде, чем я успел его закрыть. Замок в моём грёбаном кармане.

Дерьмо. Ты, должно быть, шутишь.

Их шаги изменили направление, и звук хрустящего гравия стал громче, по мере продвижения в мою сторону. Я отступил назад и заметил незапертую дверь, к которой они, видимо, направлялись.

У меня было пятнадцать секунд, может, десять, чтобы принять решение.

Если я побегу, они наверняка поймают меня и отправят обратно к Рубену. Так что, на самом деле, выбор был не большой.

Я никогда нахрен не вернусь.

Я проскользнул между открытыми дверями контейнера в кромешную тьму. Внутри воняло гнилыми фруктами и мочой.

Используя свою здоровую руку, я ощупал перед собой. Гладкие закругленные края говорили мне, что он был заполнен пластиковыми бочками. Стиснув зубы от боли, я втиснулся плечом между двумя рядами за секунду до закрытия двери, отсекая любые следы света.

Металл чиркнул об металл, когда парень запер его. Через секунду контейнер затрясся, когда зацепился кран. Как только контейнер поднялся над землей, мой желудок снова взбунтовался.

Я скоро умру.

Контейнер качнулся в воздухе. Я представлял, как кран отпускает его, и он падает на землю.

Я нахрен умру.

Но я не умер. Через несколько минут я больше не раскачивался. Металл поцарапался, контейнер заскрипел, когда остановился.

На корабле. Напраляющемся чёрт знает куда.

Я не собирался таким образом плыть «зайцем», когда проскользнул через забор. Шоколадные батончики и вода, засунутые в сумку, дадут продержаться не больше недели. Один лишь господь ведал куда, чёрт возьми, эта штука идёт и сколько времени потребуется, чтобы туда добраться.

Это означало, я мог оказаться прав. Моя смерть близка.

Я обнял своей здоровой рукой рюкзак, говоря себе, что это лучше, чем позволить Рубену забить меня до смерти.