— Те, о которых ты говоришь, любезный Критон, — сказал Сократ, — имели основание поступать так, как поступали, думая, вероятно, что это хорошо для них, я же думаю иначе. Я думаю, что, выпивши яд немного позже, я не выиграю ничего, кроме того, что сделаюсь смешным в собственных глазах. Поди и вели принести яд.

Критон, выслушав это, сделал знак стоявшему за дверью слуге. Слуга вышел и скоро возвратился, ведя с собой человека, который должен был дать Сократу яд.

— Тебе знакомы эти вещи, — сказал ему Сократ, — научи, что нужно делать. — Нужно только, — ответил тот, — выпивши, ходить до тех пор, пока не отяжелеют ноги; когда же отяжелеют, то лечь, и яд сделает своё дело.

Сказав это, он подал Сократу чашу. Сократ взял её и с весёлым видом, без малейшего страха, нисколько не изменившись ни в лице, ни во взоре, но, взглянув, по своему обычаю, пристально на тюремщика, спросил:

— Что ты думаешь относительно возлияния из этого питья в честь какого–нибудь божества: можно или нет?

— Мы приготовили, Сократ, столько, — ответил тот, — сколько считаем необходимым.

— Хорошо, — сказал Сократ. — Но всё–таки должно помолиться богам о том, чтобы переселение моё отсюда туда совершилось благополучно: об этом я и молюсь теперь.

Сказавши это, он поднёс чашу ко рту и, не отрываясь, без страха и колебания, выпил всё, что в ней было. До этой минуты мы удерживались и не плакали, но когда увидели, что он пьёт и уже выпил., то не могли долее удерживаться: у меня против воли полились слёзы; закутав голову в плащ, я плакал о себе самом: не его, а своё собственное несчастье оплакивал я, теряя в нём такого друга. Критон, который ещё раньше меня не мог удержать своих слёз, вышел. Аполлодор и прежде не переставал плакать, теперь же разразился рыданиями.

— Что вы делаете, удивительные вы люди? — сказал Сократ. — Я выслал женщин, чтобы они не сделали чего–нибудь подобного. Умирать должно в благоговейном молчании. Успокойтесь и будьте мужественны.

Сделав над собою усилие, мы перестали плакать. А он походил молча несколько времени, подошёл к кровати и, сказав, что у него тяжелеют ноги, лёг на спину так, как ему советовал речь служитель, принёсший яд. Он лежал неподвижно; служитель же время от времени трогал его ноги и голени. Сжав ему одну ногу, служитель спросил, чувствует ли он? Сократ отвечал: «нет». Потом он снова, нажимая руки на голени и ляжки, показывал нам, что Сократ холодеет и коченеет.

— Как только холод дойдёт до сердца, — сказал он, — тогда конец.

Холод доходил уже до нижней части живота, когда Сократ, вдруг раскрывшись — потому что он был накрыт, — сказал своё последнее слово:

— Не забудьте принести Асклепию в жертву петуха.

Очевидно, он хотел сказать этим то, что он благодарен богу врачебной науки, который посредством изобретённого им средства излечил его от жизни.

— Исполним, — ответил Критон. — Но не имеешь ли ты ещё чего–нибудь сказать?

На этот вопрос Сократ уже ничего не ответил, а спустя немного времени сделал судорожное движение, после чего служитель раскрыл его. Взор его уже был неподвижен. Критон подошёл к нему и опустил ему веки на открытые, остановившиеся глаза.