Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Погребение на монастырском кладбище не обязательно свидетельствовало о религиозных заслугах, но подтверждало высокий социальный статус. Социальные различия закреплялись в средневековых погребальных практиках, и погребение рядом с церковью или святыми (ad sanctos) было основным их показателем. На кладбищах существовали различные социальные зоны; под стенами церкви хоронили элиту, а на периферии – сервов и прокаженных. Во многих англо-норманнских монастырях богатые люди и семьи могли купить сотоварищество с монахами98. В обмен на богатый вклад в обитель им обещали погребение и поминание в молитвах вместе с усопшими братьями. Пример договора сотоварищества сохранился в епископских письмах и грамотах, и не исключено, что он относится к семье самого Уильяма99. Мать Уильяма была похоронена на монастырском кладбище Норвича, возможно, согласно некоей форме сотоварищества, хотя Томас Монмутский пишет: «Почитая сына, мы с честью погребли его мать на своем кладбище»100.

Описание Томасом перенесения тела Уильяма на монастырское кладбище (чего он сам не видел) соответствует похоронным обрядам для знатного лица101. Тело обмыли, приготовили и положили на одре в центре собора; была отслужена заупокойная месса, после чего тело должны были положить в простой деревянный гроб и похоронить на кладбище под стенами капитула102. Когда копали могилу, нашли каменный гроб, и Уильяма похоронили в нем. Такие саркофаги, сохранившиеся со времен поздней античности, повышали статус усопшего и придавали ореол преемственности и легитимности гробницам аристократов XII века103. Обычно при перенесении святых мощей главную роль играл список приглашенных лиц, и вся церемония продумывалась самым тщательным образом104. Нет никаких сведений о том, что на заупокойной службе по Уильяму присутствовали какие-то высокопоставленные персоны.

Насильственная смерть Уильяма (кто бы ни сотворил это насилие) также сыграла свою роль в процессе его канонизации. У англосаксов была старинная традиция связывать неожиданную насильственную смерть со святостью105. В 1147 году в Португалии во время Второго крестового похода англичане прославляли своих соотечественников, павших в битве, как мучеников (вопреки учению церкви) и сразу после смерти сообщали о чудесах, совершавшихся вокруг их тел106. В Рочестере в графстве Кент в 1201 году пекарь Уильям из Перта попал в засаду и погиб, когда отправлялся в паломничество; вокруг его тела происходили всяческие чудеса. По народной традиции, святость останков определяется не личностью убийцы, а тем, как человек умер107. Однако Томас Монмутский утверждал, что на самом деле стоит на той же богословски правильной позиции, что и его оппоненты: «Причина страстей, а не сами муки, творит святого»108.

Самый красноречивый контекст, в котором следует рассматривать утверждения о святости Уильяма, вышел из-под пера аббата Гвиберта Ножанского. Гвиберт, кроме своих воспоминаний и трудов по истории и богословию, также написал трактат о святых и мощах в северной Франции. За два десятилетия до смерти Уильяма Гвиберт (ум. в 1124 году) высмеивал господствующее представление о том, что мальчика из хорошей семьи, погибшего на Пасху, должно автоматически считать особенно святым:

Я воочию видел, о чем со стыдом рассказываю, как обычный юноша, связанный близкими кровными узами с неким знаменитым аббатом и бывший (по слухам) оруженосцем некоего рыцаря, умер в деревушке совсем рядом с Бове в Страстную Пятницу, за два дня до Пасхи. Тогда, ради святого дня, в который он умер, люди начали приписывать умершему юноше неоправданную святость. Когда об этом пошли слухи среди селян, всегда развешивающих уши в ожидании чего-то новенького, к его могиле крестьяне со всей округи понесли пожертвования и восковые свечи. Что тут еще говорить? Над его могилой воздвигли надгробие, окружили ее каменным строением, и даже из Бретани стали приходить огромные группы крестьян, хотя знатных людей не было. Мудрый настоятель и его набожные монахи, видя все это и соблазнившись множеством приносимых даров, терпели измышление фальшивых чудес109.

Гвиберт описывал ситуацию, необычайно похожую на историю Уильяма из Норвича. Как и юноша из Бове, Уильям происходил из уважаемой семьи; считалось, что Божий перст указал на его истерзанное тело в Страстную пятницу, а обнаружили его на следующий день, в Великую субботу; местные монахи впоследствии поддержали почитание Уильяма. Но жители Норвича проявили тот же скептицизм, который выказывал Гвиберт относительно юноши из Бове. Судя по тому, как часто и рьяно Томас Монмутский в «Житии и страстях» обличал своих неназванных противников, многие сомневались в правоте Томаса. «Они готовы обличать и не желают восхвалять <…> они вредят репутации [Уильяма], унижая растущие хвалы усопшему… и тем самым преследуют его, унижая его, – жаловался Томас на своих противников, добавляя: – Они называют самонадеянностью именовать святым того, кто таковым не является. Мы же утверждаем это без тени сомнения».110

Интерес к насильственной и внезапной смерти Уильяма – каковы бы ни были ее причины – указывает на пылкую веру в освящающие последствия смерти невинных и юных. Такое отношение характерно для англосаксонской и языческой традиций, и оно просуществовало до рубежа XI–XII веков; англичан еще долго завораживали плотская чистота и невинность юных мучеников111. Отдельные средневековые жертвы немедленно удостаивались некоторой славы, их сразу горько оплакивали семьи и соседи, но мало кто из них становился объектом подлинного почитания, когда на них устремлялось внимание церковных властей. Уильям из Норвича, как и пекарь из Перта и юноша из Бове, вначале пользовался только мимолетной местной славой; понадобятся несколько лет, одобрение епископа и поддержка приората, чтобы возвести Уильяма в чин святого.

Один из наиболее удивительных аспектов смерти Уильяма связан с положением и личностями его многочисленных родственников, о которых нам, хотя и отрывочно, сообщает Томас Монмутский. В пересказах истории Уильяма он постоянно именуется бедным юным ребенком. Брат Томас описывает Уильяма невинным, юным и ранимым и подчеркивает его наивность; позднейшие читатели полагали, что он родился в крестьянской семье, а закончил свои недолгие дни городским оборвышем, кое-как перебивающимся с хлеба на воду112. Но якобы нищая семья Уильяма – это часть позднейшей литературной традиции его почитания. При ближайшем рассмотрении оказывается, что он был заметным членом норвичского общества.

Сохранившиеся малые крохи документальных свидетельств показывают, что Уильям родился в видной семье, сравнительно богатой и образованной, пустившей в Норвиче глубокие корни. Из документов того времени ясно, что его семья была связана с городом Бери, чудесами св. Эдмунда, она владела церковью в Норвиче, и ей покровительствовал кафедральный приорат. Одним словом, хотя Уильям был англосаксом и не принадлежал к правящему норманнскому классу, члены его семьи являлись представителями церковной элиты Восточной Англии, и перед самим Уильямом открывалось многообещающее будущее.

В опубликованном в 1896 году комментарии к труду Томаса Монмутского М. Р. Джеймс пишет, что про отца Уильяма Венстана «мы узнаем только, что он жил в деревне и был зажиточным земледельцем»113. Джеймс заключает об этом на том основании, что семья Венстана называется «деревенской» (ruri). Томас Монмутский упоминает десять ближайших членов семьи святого, в том числе родителей Уильяма и его старших братьев, но никто из них не именуется земледельцем или крестьянином. В начале «Жития» говорится только: «Его отцом был некий человек по имени Венстан. Его мать звали Эльвива, и они вели зажиточную жизнь в деревне, имея достаток во всем необходимом»114. Имеющиеся сведения о том, что семья Уильяма стояла на социальной лестнице выше крестьян, заставляют предположить, что слова «от скромных родителей» (ab infimis parentibus), которыми Томас характеризует происхождение будущего святого, говорят не столько об их реальном социальном статусе, сколько о снобизме самого Томаса115. Такое суждение норманна об англосаксонской семье определяется точкой зрения, а не подлинным общественным положением юноши.

вернуться

98

Своего рода «монашество в миру». – Прим. перев.

вернуться

99

См. подробнее о его семье ниже.

вернуться

100

Vita. V, xxi, 142.

вернуться

101

Vita. I, xviii, ff.

вернуться

102

Dinn R. «Monuments Answerable to Mens Worth»: Burial Patterns, Social Status and Gender in Late Medieval Bury St. Edmunds // Journal of Ecclesiastical History. 1995. Vol. 46. P. 237–255. P. 240: «Богатые горожане использовали как церемонию, так и место погребения, чтобы утвердить свой статус в глазах живых, и этот статус сохранял свою значимость и после смерти».

вернуться

103

Valdez del Alamo E. Lament for a Lost Queen: The Sarcophagus of Dona Blanca in Najera // Art Bulletin. 1996. Vol. 78. № 22. Дель Аламо цитирует Серафина Моралехо (Moralejo S. La reutilizacion e influencia de los sarcofagos antiguos en la Espana medieval // Colloquio sul reimpiego dei sarcofagi romani nel medievo. Marburg-an-der-Lahn, 1984. P. 189–190.

вернуться

104

Епископ Валкелин и Ранульф, капеллан короля, присутствовали при перенесении мощей св. Эдмунда в 1095 году, а епископа Норвичского Герберта Лозингу на эту церемонию демонстративно не пригласили. Вместо этого он произнес проповедь при переносе мощей св. Этельдреды в Или в 1106 году. Ранульф, который стал епископом Даремским, в свою очередь, руководил перенесением мощей св. Кутберта в 1104 году в Дареме.

вернуться

105

Hayward P. A. The Idea of Innocent Martyrdom in Late Tenth- and Eleventh-Century English Hagiology // Wood D. (Ed.) Martyrs and Martyrologies. Cambridge: Ecclesiastical History Society, 1993. P. 81–92.

вернуться

106

Lay S. Miracles, Martyrs and the Cult of Henry the Crusader in Lisbon // Portuguese Studies. 2008. Vol. 24. № 1. P. 7–31.

вернуться

107

Общенародное излияние скорби после смерти принцессы Дианы в автомобильной аварии в Париже в 1997 году говорит о том, что в английской культуре сохраняется аналогичная реакция на внезапную насильственную смерть.

вернуться

108

Vita. II, xii, 96.

вернуться

109

Guibert of Nogent. De sanctis et eorum pignoribus // Patrologia Latina 156 (1853): col. 621. Английский перевод см. в: Coulton G. G. Life in the Middle Ages. Cambridge: Cambridge University Press, 1928. P. 1, 15. См. также: Morris C. A Critique of Popular Religion: Guibert of Nogent on the Relics of the Saints // Popular Belief and Practice. Cambridge: Ecclesiastical History Society, 1972. P. 55–60.

вернуться

110

Vita. II, I, 60–61.

вернуться

111

Хейуорд (Hayward P. A. The Idea of Innocent Martyrdom in Late Tenth- and Eleventh-Century English Hagiology. P. 82, 90) разбирает истории св. Этельберта и Этельреда Рэмзийского, Этельберта Херефордского, Эдварда мученика, Кенельма и Вигстана, жития которых по большей части были написаны между 1050 и 1130 годами, отмечая, что в них намеренно преуменьшали и без того юный возраст мучеников.

вернуться

112

См., например: Utz R. The Medieval Myth of Jewish Ritual Murder: Toward a History of Literary Reception // Utz R. The Year’s Work in Medievalism. 1999. P. 23–36. Утц ошибочно пишет, что Уильяму было семь лет. Дж. Дж. Коэн отмечает, что «этот бедный маленький оборванец кое-как добывал средства к существованию у кожевников», а на с. 61 он пишет, что «в тексте Томаса постоянно подчеркивается, что семья Уильяма была нищей» (Cohen J. J. Flow of Blood. P. 46). Ярроу, напротив, отмечает связи Уильяма с городским и купеческим истеблишентом Норвича (Yarrow S. Saints and Their Communities. P. 161).

вернуться

113

J Jessopp A., James M. R. The Life and Miracles of St. William of Norwich. P. LXV.

вернуться

114

Vita. I, i, 10. В переводе Джессопа и Джеймса: «Они вели честную жизнь в деревне, будучи довольно хорошо обеспечены всем необходимым и даже располагая некоторыми излишками».

вернуться

115

Vita. I, i, 10.

8
{"b":"712644","o":1}