Как указывалось в документе о дарении, и мужа, и жену должны были похоронить на монастырском кладбище157. В рукописном списке грамоты Годвина и Эдивы, хранящемся в сокровищнице собора, слова «душа моей жены» (anima uxoris) подчеркнуты – это говорит о том, что впоследствии с грамотой сверялись, возможно, когда в соответствии с документом была затребована привилегия погребения вместе с иноками158. Не исключено, что и мать Уильяма предприняла аналогичные шаги и что ее, как и ее брата и золовку, похоронили на монастырском кладбище по заранее заключенному договору, вне зависимости от посмертных чудес, якобы совершаемых ее сыном. Поэтому вероятно, что у семьи Уильяма были более сложные и глубокие связи с приоратом, чем это следует из сохранившихся документальных свидетельств. Хотя вышеуказанные отождествления весьма интригующи, они являются предположительными. У нас больше оснований просто сказать, что семья Уильяма была семьей клириков, как говорится в «Житии и страстях» Томаса Монмутского. Особо тесные связи с церковью давали им определенные привилегии. Среди родственников Уильяма имелось три священника, два монаха, а его мать похоронили на монастырском кладбище159. Возможно, в какой-то момент и самого Уильяма предназначали для церковной карьеры. «Он с великой охотой часто ходил в церковь, – пишет Томас. – Он научился грамоте, выучил псалмы и молитвы и с великим трепетом поклонялся всему, что было связано с Господом»160. Явившись в видении, Уильям особо просит, чтобы его похоронили под местами для мальчиков в помещении капитула. И «прежде всего мальчики и юноши» приходили увидеть тело Уильяма в Торпвуде, пишет Томас. Поскольку среди них был брат Уильяма Роберт, возможно, это были ученики школы при приорате, основанной, как утверждается, епископом Гербертом161. У семьи Уильяма имелись надежная работа и доход, они были образованными людьми. Должно быть, семья могла позволить себе щедрый вклад на постриг Роберта. Как отмечалось выше, он принял монашество, когда монастырь еще не получал доходов от мощей его брата. Семьи других монахов предлагали большие дары, чтобы тех приняли в обитель. Сэр Мэтью Певерел, например, подарил земли в Большом Мелтоне и Норфолке по случаю пострига своего брата Питера162. Эрме де Феррар сделал щедрый вклад на постриг своего брата Ричарда или вскоре после того; племянник Ричарда сделал затем вклад в память приора – своего дяди163. Один из тех, кому позже помогло заступничество св. Уильяма, Сибальд, сын Брунстана, подарил земли в Коунсфорде в Норвиче, когда его племянник Грегори постригся в монастырь св. Бенета в Хольме164. Возможно, что мать Уильяма, а также его брат подарили нечто ценное за дарованные им привилегии – может быть, нечто более осязаемое, чем потенциальный доход от чудотворных мощей. Иллюстрацией к тому, как трудно было постричься в монахи без значительного вклада, может стать произошедшая в начале XIII века история с «Крестом Господним из Бромхольма». Во многих монастырях Восточной Англии сочли предложенный вклад, состоявший из этого креста и других реликвий, недостаточным, чтобы разрешить дарителю, бедному клирику-крестоносцу, и его двоим сыновьям принять постриг. Клирика с его дарами из Святой земли, включавшими частицу Креста Господня, приняли только в обедневший Бромхольмский приорат в Норфолке. Едва заполучив Крест, приорат, не теряя времени, распространил весть о том, что там хранится столь драгоценная реликвия, о чем упоминается в «Петре Пахаре» и в «Рассказе Мажордома» Чосера; монастырь стал важным паломническим центром позднесредневековой Англии. В этой истории любопытно, с какими трудностями столкнулся бедный местный клирик, пытаясь стать монахом в любом монастыре, но не имея средств сделать достаточный вклад на постриг. Нет никаких намеков на то, что семья Уильяма сталкивалась с подобными трудностями.
Отец Уильяма, носивший необычное имя Венстан (Винстан), умер за много лет до своего сына. Возможно, он также держал земли от аббатства Бери-Сент-Эдмундс. В записях конца XII века в списке держателей земли фигурирует некий Эльфвин, сын Венстана, державший четыре акра и плативший налог в четыре пенса165. Одним из немногих Венстанов, упоминающихся в Англии XII века, был чеканщик монеты, работавший в Гастингсе в начале правления Стефана166. Не было ничего необычного в том, что клирик занимался чеканкой монет, поскольку в семьях священников тоже имелись потомственные менялы и чеканщики167. Чеканщики часто отправлялись в дальний путь и работали в разных уголках страны, и семейное дело переходило из поколения в поколение168. Если чеканщик Венстан был отцом св. Уильяма, это многое объясняет: в частности, знакомство Уильяма с евреями Норвича – а он часто имел с ними дело, за что его ругали дядя Годвин и землевладелец Вульвард169. В то время евреи нередко занимались чеканкой и обменом денег, а также давали ссуды. Предположение о том, что чеканщик Венстан был покойным отцом Уильяма, также объясняет богатство и статус семьи: чеканщики, которые по большей части являлись англосаксами, по статусу уступали только королевским чиновникам и принадлежали к высшему слою городского общества – но после чисток среди чеканщиков 1124 и 1158 годов (во время первой чистки чеканщикам отрубали руки) они могли и обеднеть170. В середине XII века существовало много чеканщиков, хотя монеты их работы и не сохранились (до нас дошла монета Юстаса, чеканщика из Норвича, упоминающегося в «Житии»). Наверняка можно сказать только, что у отца Уильяма было по крайней мере трое сыновей, из них двое занимались работой, далекой от сельского хозяйства. Это говорит о том, что основным источником дохода их отца было не земледелие. При англо-норманнских королях чеканка монеты являлась протоптанной дорожкой к богатству171. Евреи Норвича, возможно, заинтересовались Уильямом потому, что он был отличным кожевником, или благодаря тому, что он знал несколько языков. Томас Монмутский называет несколько причин, по которым они ему покровительствовали, и одна противоречит другой: «Они полагали, что он им подходит более всего либо потому, что считали его простоватым и умелым работником, или потому, что, понукаемые скупостью, думали, что могут платить ему меньше, чем другим»172. Возможно, еще одна причина состояла в том, что двенадцатилетний подмастерье знал французский. Евреи в англо-норманнской Англии говорили на норманнском французском, писали на иврите и, возможно, также понимали латынь; маловероятно, что они свободно говорили на английском, а это значит, что от основного населения страны их отделял языковой барьер173. Аналогичным образом мало кто из англосаксов, даже взрослых, говорил по-французски: этот факт сочли достойным упоминания в «Житии». На примере Вульфрика Хейзелберийского видно, что знание французского давало англичанину большие преимущества174. Годрик Финчейлский, еще один святой, чье «Житие» включено в тот же кодекс, что и жития Уильяма и Вульфрика, также немного знал французский; начатки формального образования норфолкский купец получил только тогда, когда, уйдя на покой с поприща международной торговли, стал ходить на занятия вместе со школьниками175. Напротив, подмастерье Уильям уже в юном возрасте знал грамоту и псалмы176. вернутьсяМейсон (Mason E. A Truth Universally Acknowledged. P. 182) отмечает, что сотоварищество «не включало в себя автоматически погребение в самом аббатстве». вернутьсяDodwell B. (Ed.) Charters of Norwich Cathedral Priory. I. № 106. P. 57. вернутьсяСын самого Годвина, двоюродный брат Уильяма Александр, пошел по церковной стезе, как и его отец. В 1150‐х годах Александр упоминается среди монахов Норвича – он засвидетельствовал епископскую грамоту касательно мельницы в Педеме (это единственный Александр, фигурирующий в сохранившихся норвичских грамотах). См.: Harper-Bill С. Norwich Episcopal Acta. № 128. P. 105 (1150–1159). Возможно, позже он стал монахом – между 1144 годом, когда Томас называет его дьяконом, и приблизительно 1159 годом, когда, по всей видимости, и была засвидетельствована грамота. Будучи дьяконом, он рассчитывал получить бенефиции и приход своего отца (см.: Blomefield’ s Norwich. P. 19). Поэтому он был в аббатстве вместе со своим кузеном Робертом, братом Уильяма, который тоже постригся в монахи в приорате где-то после 1144 года. Vita. II, x, 91. Томас Монмутский также упоминает троюродную сестру Уильяма Хатевису, дочь Тавершемского священника Эдвина: «Она, побуждаемая, как я полагаю, их родством, страдая от искривления и слабости конечностей, пришла к гробнице святого как к родственному убежищу, и немедленно обрела вожделенное исцеление». Vita. VII, xv, 275. вернутьсяВ норвичской школе готовили не только юношей, которые хотели стать монахами, но и давали формальное образование тринадцатилетним мальчикам под руководством учителя. Goulburn E. M., Symonds H. The Life, Letters, and Sermons of Bishop Herbert de Losinga. P. 70; Greatrex J. Biographical Register of English Cathedral Priories. Oxford: Clarendon Press, 1997. P. 470: «Еще до 1272 г. там, несомненно, существовала монастырская школа; сами монахи считали, что ее начало восходит к их основателю епископу Лозинге, который лично передал книги в дар библиотеке». Во многих письмах епископа Лозинги отражается его забота об обучении мальчиков. вернутьсяBlomefield F. Norfolk, Topographical History. London, 1805. P. 5.19. № 4. Мэтью фигурирует в казначейских реестрах эпохи Генриха I – он владеет землями в Эссексе и Норфолке; в знаменитой грамоте короля Стефана от 1141 года часть его владений была передана Жоффруа де Мандевилю, см.: Douglas D., Greenaway G. W. (Eds.) English Historical Documents. London: Routledge, 1966. P. 466–467. вернутьсяGreatrex J. Biographical Register of English Cathedral Priories. P. 508; см. также: Jessopp and James. Life and Miracles. P. 142. вернутьсяWest J. R. (Ed.) St. Benet of Holme, 1102–1210. London: Fakenham, 1932. P. 203. вернутьсяСписок нанимателей есть в Феодальной книге аббата Самсона. См.: Douglas D. C. (Ed.) Feudal Documents from the Abbey of Bury St. Edmunds. VIII. P. 27. Мать Уильяма овдовела где-то между 1135 и 1144 годами. Оригинал, с которого был сделан список, был явно составлен гораздо раньше. Ibid. P. XLVI. Даты, связанные с Эльфвином и его отцом Венстаном, соответствуют возрасту отца Уильяма и одного из его старших братьев, имена которых нам не сообщают. вернутьсяMack R. P. Stephen and the Anarchy, 1135–1154 // British Numismatic Journal. 1967. Vol. 35. P. 38–112: таблица чеканщиков, монетных дворов и изображений на монетах. вернутьсяStewart I. Moneyers in the 1130 Pipe Roll // British Numismatic Journal. 1991. Vol. 61. P. 4, в списке чеканщиков из казначейского реестра 1130 года: «Сперлинг был олдерменом в Лондоне, а Элгар – каноником в соборе св. Павла». См. также: Stewart I. The English and Norman Mints, C. 600–1158 // Challis C. E. (Ed.) A New History of the Norman Mint. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 71: «семью из восемнадцати монетных дворов, перечисленных [в Винчестерском реестре] за 1115 г., владел Роберт, сын пресвитера Вимунда, который сам был чеканщиком с 1080‐х гг.». вернутьсяСтюарт (Stewart I. Moneyers in the 1130 Pipe Roll) отмечает, что многие чеканщики работали на нескольких монетных дворах сразу. Например, Эдрик чеканил монету в Стаффорде, Бристоле и Херефорде; Товий, механик, освобожденный от налогов, ставил свое клеймо на монетах, которые он, как чеканщик Тови, изготовлял в Оксфорде, Стэмфорде, Твинэме, Винчестере и Лондоне. вернутьсяVita. I, iii, 13. Adler M. Jews of Medieval England. London: Edward Goldston, 1939. P. 65: «Monetarii, чеканщики или работники монетных дворов, жили в еврейском квартале, и интересно отметить, что одним из таких работников был Николас, крещеный еврей, которого упоминают еще в 1181 г. <…> и этот monetarius, возможно, также был монахом. Монетный двор принадлежал местному кафедральному собору». вернутьсяNightingale P. Some London Moneyers, and Reflections on the Organization of English Mints in the Eleventh and Twelfth Centuries // Numismatic Chronicle. 1982. Vol. 142. P. 34, 48; Stewart I. The English and Norman Mints. P. 69. См. также: Brand J. D. The English Coinage, 1180–1247: Money, Mints and Exchanges. Special Publication. № 1. British Numismatic Society, 1994. P. 21. вернутьсяНорвич был вторым по величине городом в Англии, там располагалось несколько монетных дворов и известных нам чеканщиков. Среди чеканщиков, чьи монеты дошли до нас, был некий Эдстан, который был должен деньги за то, что, как гласил казначейский реестр за 1130 год, к нему перешло дело Ульчетелла. См.: Farrer W. Honours and Knights’ Fees. 3 vols. London: Spottiswoode, Balantyne and Co., 1923–1925. Vol. 1. P. 360, где приводятся его возможные семейные связи. Некоторые чеканщики работали и на город, и на епископа, который имел право держать церковный монетный двор. См.: Brand J. D. The English Coinage, 1180–1247. P. 22, n. 39. До нас дошли сведения о ряде людей XII века, которые были чеканщиками, хотя их монеты не сохранились, и среди них норвичский чеканщик Юстас, упоминаемый в «Житии» (Vita. III, xxii, 100). Изображение одной из отчеканенных им монет см. в: Rubin. Life and Passion, иллюстрация после Р. 1. Stewart I. Moneyers. P. 2: «Линкольнский клад добавил по меньшей мере 15 новых комбинаций чеканщиков/изображений на монетах из Линкольнского монетного двора: изображения с VII по XV [эти монеты чеканились при короле Стефане]. Любой анализ работы отдельных чеканщиков может по необходимости быть только весьма условным, и вполне вероятно, что его придется радикально пересматривать в свете последующих открытий». вернутьсяStacey R. C. Jews and Christians in Twelfth-Century England: Some Dynamics of a Changing Relationship // Signer M., Van Engen J. (Eds.) Jews and Christians in Twelfth-Century Europe. Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 2001. P. 341. Основываясь на том, что в христианских источниках того времени еврейские имена скорее переводились, нежели транслитерировались, Хайэмс (Hyams P. The Jewish Minority in Medieval England, 1066–1290 // Journal of Jewish Studies. 1974. Vol. 25. P. 273) заключает, что евреи обычно были по меньшей мере билингвальны. Не сохранилось источников, которые подтвердили бы, что евреи владели английским: Beit-Arié М. Medieval Hebrew Book. P. 132. Самый ранний манускрипт, созданный в Англии, – Вальмадоннское пятикнижие. Стоит отметить, что Бейт-Арье опровергает утверждение Рота, будто бы рукописный словарь иврита, хранящийся ныне в колледже св. Иоанна в Кембридже (Ms. l.10), изначально был в норвичском кафедральном приорате, поскольку таким видом письма пользовались сефарды, скорее всего в Провансе. вернутьсяMayr-Harting H. Functions of a Twelfth-Century Recluse. P. 341. Английский приходской священник, который прислуживал отшельнику из Хейзелбери, пришел в отчаяние, когда Вульфрик благословил какого-то пришлеца умением говорить по-французски: «Я служил тебе все эти годы, а сегодня я понял, что все было напрасно. Пришлецу, которому достаточно было разомкнуть уста, ты дал дар говорить на двух языках, а мне, вынужденному немотствовать в присутствии епископа и архидьякона, ты не дал овладеть ни словом по-французски». вернутьсяОн начал учиться грамоте вместе со школьниками, через много лет после успешной карьеры купца. Tudor V. Reginald of Durham and St. Godric of Finchale: Learning and Religion on a Personal Level // Robbins K. (Ed.) Studies in Church History: Religion and Humanism. Oxford: Ecclesiastical History Society, 1981. P. 43: «Зарождается подозрение, что, хотя он знал буквы, с помощью своих знаний он расшифровывал первые несколько слов, например, молитвы, а потом полагался на свою память в том, что касалось остального текста. Поэтому если Годрик и не был неграмотен, он вряд ли продвинулся много дальше алфавита». вернутьсяМейр-Хартинг (Mayr-Harting H. Functions of a Twelfth-Century Recluse. P. 341) полагает, что Годрик знал французский, потому что он жил в доме Уолтера Фиц-Уолтера. Умение Уильяма говорить на языке, на котором говорили в доме архидьякона (или выучить его), делало его привлекательной кандидатурой на роль слуги. |
