Но… А вдруг Фортуна благоволит осмотрительным? Что, если Дин попытает счастья в последний раз, потратит деньги на вход в клуб, познакомится с девчонкой побогаче, у которой свое жилье… и она сбежит, как только он пойдет отлить? Такое уже случалось. Или в три часа утра Дина, пьяного вусмерть, выбросят из клуба на подмерзший заблеванный тротуар, а денег на дорогу как не бывало. И придется топать в Грейвзенд на своих двоих. На противоположной стороне Д’Арблей-стрит какой-то бродяга роется в мусорном баке под освещенным окном прачечной-автомата. А вдруг он тоже когда-то попытал счастья в последний раз?

– А вдруг все мои песни и вправду дрянь и фигня? – говорит Дин вслух.

«Вдруг я просто сам дурю себе голову? Какой из меня музыкант?»

Надо что-то решать. Дин снова вытаскивает шестипенсовик.

Орел – Д’Арблей-стрит и Грейвзенд.

Решка – Беруик-стрит, Сохо и музыка.

Дин подбрасывает монетку…

– Прошу прощения, вы – Дин Мосс?

Монета летит под бордюр тротуара и укатывается из виду. «Мой шестипенсовик!» Дин оборачивается и видит гомика-битника из «Этны». На нем меховая шапка, как у русского шпиона, а вот акцент похож на американский.

– Ох, простите, вы из-за меня монетку выронили…

– Ага, выронил нафиг.

– Погоди, вот она. – Незнакомец наклоняется и поднимает с земли шестипенсовик. – Держи.

Дин сует монету в карман:

– А ты вообще кто?

– Меня зовут Левон Фрэнкленд. Мы встречались в августе, за кулисами в брайтонском «Одеоне». Шоу «Будущие звезды». Я был менеджером «Человекообразных». А ты был с «Броненосцем „Потемкин“». Исполнял «Мутную реку». Классная вещь.

Дин вообще с сомнением принимает похвалу, особенно когда она исходит от вроде бы гомика. С другой стороны, конкретно этот гомик – менеджер музыкальной группы. А в последнее время Дина не балуют похвалой.

– Так я ее и написал. Это моя вещь.

– Я так и понял. А еще я понял, что вы с «Потемкиным» разбежались.

У Дина замерз кончик носа.

– Меня выгнали. За ревизионизм.

Смех Левона Фрэнкленда зависает рваными облачками мерзлого пара.

– Ну, это все-таки не творческие разногласия.

– Они сочинили песню о Председателе Мао, а я сказал, что это все фигня. Там был такой припев: «Председатель Мао, председатель Мао, твой красный флаг – не шоколад и не какао». Вот честное слово.

– Тебе с ними не по пути. – Фрэнкленд достает пачку «Ротманс» и предлагает Дину.

– А без них я в тупике. – Дин берет сигарету закоченевшими пальцами. – В тупике и по уши в дерьме.

Фрэнкленд подносит к сигарете Дина шикарную «Зиппо», потом прикуривает сам.

– Я тут невольно подслушал… – Он кивает в сторону «Этны». – Тебе сегодня ночевать негде?

Мимо проходят моды, разодетые по случаю вечера пятницы. Закинулись спидами и топают в клуб «Марки`».

– Угу. Негде, – отвечает Дин.

– У меня есть предложение, – заявляет Фрэнкленд.

Дин ежится:

– Да? А какое?

– В кофейне «Ту-айз» выступает одна группа. Мне хотелось бы узнать мнение музыканта об их потенциале. Если пойдешь со мной, то потом можешь заночевать у меня на диване. Я живу в Бейсуотере. Там не «Ритц», конечно, но теплее, чем под мостом Ватерлоо.

– Но ты же уже менеджер «Человекообразных».

– Бывший. У нас творческие разногласия. Я… – (Где-то разбивается стекло, звучит демонический хохот.) – Я ищу новые таланты.

Дин обдумывает предложение. Очень соблазнительное. Будет тепло и сухо. Вдобавок наутро светит завтрак и душ, а потом можно обзвонить всех знакомых из записной книжки. У Фрэнкленда наверняка есть телефон. Вот только чем придется расплачиваться за такую роскошь?

– Если боишься спать на диване, – с улыбкой говорит Левон, – можешь устроиться в ванной. Она запирается.

«Ну точно голубой, – думает Дин. – И знает, что я догадываюсь… Но если сам он этим не заморачивается, то и мне не стоит».

– Диван меня вполне устроит.

В подвале кофейни «2i’s» по адресу: 59, Олд-Комптон-стрит – жарко, влажно и темно, как в подмышке. Над сценой – низеньким помостом из досок, уложенных на ящики из-под молока, – висят две голые лампочки. Стены в испарине, с потолка капает. Всего пять лет назад кофейня «2i’s» была самым крутым местом в Сохо. Здесь начинались карьеры Клиффа Ричарда, Хэнка Марвина, Томми Стила и Адама Фейта. Сегодня на сцене «Блюзовый кадиллак» Арчи Киннока: Арчи – вокал и ритм-гитара; Ларри Ратнер – басист; ударник в футболке (ударная установка едва помещается на сцену) и высокий тощий нервный гитарист, рыжий и узкоглазый, с молочно-розовой кожей. Колышутся полы лилового пиджака, рыжие пряди свисают над грифом. Группа играет старый хит Арчи Киннока – «Чертовски одиноко». Дин тут же замечает, что у «Блюзового кадиллака» вот-вот отвалится не одно, а сразу два колеса. Арчи Киннок либо пьян, либо укурился в хлам, либо и то и другое. Он по-блюзовому стонет в микрофон: «Мне черто-о-о-о-овски одино-о-о-о-око, крошка, мне черто-о-о-овски одино-о-о-о-око», но путается в аккордах. Ларри Ратнер не попадает в ритм и, подпевая: «Тебе то-о-о-оже одино-о-о-о-о-о-око, крошка, тебе то-о-оже одино-о-о-о-о-око», отчаянно фальшивит, а на полдороге вдруг орет ударнику: «Че так тянешь?!» Ударник морщится. Гитарист начинает соло с витой гулкой ноты, держит ее на протяжении трех тактов, а потом превращает в утомленный рифф. Арчи Киннок снова вступает на ритме: ми-ля-соль, ми-ля-соль, а гитарист подхватывает мелодию и чудесным образом отзеркаливает. Второе соло еще больше завораживает Дина. Зрители тянут шеи, зачарованно глядят, как пальцы летают по грифу, скользят по ладам, щиплют, прижимают, гладят и перебирают струны.

Как это у него получается?

После кавера Мадди Уотерса «I’m Your Hoochie Coochie Man»[4] звучит еще один номер Арчи Киннока, не такой хитовый, «Полет на волшебном ковре», который переходит в «Green Onions»[5] Стива Кроппера. Гитарист и ударник играют со все возрастающей живостью, а старые клячи, Киннок и Ратнер, еле плетутся следом. Лидер группы заканчивает первое отделение, обращаясь к двум десяткам зрителей так, словно только что отыграл на ура в переполненном Ройял-Альберт-Холле:

– Лондон! Я – Арчи Киннок! Я снова с вами! Не расходитесь, скоро второе отделение.

«Блюзовый кадиллак» уходит в подсобку сбоку от сцены. Из дребезжащих колонок раздается «I Feel Free»[6] с дебютного альбома Cream, и половина зрителей отправляется наверх, за кока-колой, апельсиновым соком и кофе.

– Ну как тебе? – спрашивает Фрэнкленд Дина.

– Ты привел меня посмотреть на гитариста?

– Угадал.

– Он классный.

Левон изгибает бровь: мол, и это все?

– Офигительно классный. Кто он такой?

– Его зовут Джаспер де Зут.

– Ничего себе. В моих краях за такое имечко линчуют.

– Отец – голландец, мать – англичанка. В Англии всего шесть недель, еще не освоился. Плеснуть тебе бурбона в колу?

Дин протягивает свою бутылку, получает щедрую порцию бурбона.

– Спасибо. Он просирает свой талант у Арчи Киннока.

– Точно так же, как ты – в «Броненосце „Потемкин“».

– А кто ударник? Он тоже классный.

– Питер Гриффин, по прозвищу Грифф. Из Йоркшира. Гастролировал по северу Англии, с джазом Уолли Уитби.

– Уолли Уитби? Который трубач?

– Он самый. – Левон делает глоток из фляжки.

– А Джаспер как-его-там и играет, и пишет музыку? – спрашивает Дин.

– Вроде бы да. Но Арчи не дает ему исполнять собственные композиции.

Дину становится немного завидно.

– В нем точно что-то есть.

Левон промокает взопревший лоб платочком в горошек.

– Согласен. А еще у него есть проблема. Он слишком самобытен, чтобы вписаться в существующий коллектив, вот как к Арчи Кинноку, но и сольная карьера тоже не для него. Ему нужна группа единомышленников, таких же талантливых, чтобы они подпитывали друг друга и работали на взаимной отдаче.