— Ты не крушение поезда, — сказала Эллисон. — Ты кажешься мне милым.

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Он повернулся на кровати, словно пытаясь получше разглядеть ее. — Ты здесь не для того, чтобы пялиться на меня? — спросил он.

— Я хочу поговорить с тобой. Говорят, у тебя не так уж много посетителей.

— Их вообще нет.

— Тебе здесь не нравится?

Он слегка повернул голову, словно пытаясь найти более удобное положение на подушке.

— Они хорошо ко мне относятся, — сказал он.

— Это не ответ на мой вопрос, — заметила она.

— Отель «Калифорния», — сказал он. — За исключением того, что отсюда нельзя уехать.

— Ты любишь музыку? — спросила она.

— Уборщица всегда включает музыку, когда приходит. Семидесятые на радио «Сэвен». Много Иглз. Кому нужны успокоительные, когда у тебя в ушах слышится рев?

Эллисон рассмеялась.

— Попрошу, чтобы ради тебя включали Бейонсе.

— Пожалуйста, — сказал он. — Все, что угодно.

— Ты всегда связан? — спросила она.

— Там есть комната, — сказал он. — Для занятий. Там я могу ходить.

— Ты вообще выходишь на улицу?

— Они выводят меня в кресле.

Он кивнул в угол комнаты, где у стены стояло сложенное кресло.

— Как тут еда? — спросила она.

— Нормально, — сказал он. — Я так часто прикусываю язык, что мне трудно есть.

Заметив ее вопросительный взгляд, он пояснил: — У меня приступы. Им приходится класть мне кое-что в рот, чтобы я его не откусил.

— Кое-что?

— Защиту. Я особенный. Майки говорит, что это старая школа «Пролетая над гнездом кукушки».

— Он здесь твой друг?

— Мы говорим о девушках. Поговорим о тебе.

— Да, пожалуйста, — сказала она. — Мне очень жаль, что ты здесь.

— Это не твоя вина. Вот дерьмо.

— Что?

— Я засыпаю, — сказал он. — Я не хочу. Продолжай говорить со мной.

— Я буду говорить с тобой, о чем хочешь, — сказала она.

— Ты действительно была в том доме? — спросил он. — С доктором?

— Да, — ответила она. — Через пару лет после твоего отъезда.

— Что он с тобой сделал? — спросил Антонио.

— Ничего.

— Не может быть, — сказал Антонио. — Если ты была в том доме, он определенно что-то сделал с тобой.

Антонио снова зевнул, и Эллисон испугалась, что он заснет до того, как она получит ответы.

— Антонио? Можешь рассказать, почему ты здесь? Тебя ведь покалечили? Из-за операции?

— Меня… — широко зевнул Антонио.

— Что? — спросила она.

— Искромсали.

Это слово вызвало у Эллисон инстинктивную реакцию. Она скорее почувствовала это, чем услышала.

— Искромсали, — повторила она. — Доктор Капелло? Он это сделал?

— Он пытался меня вылечить, — сказал Антонио, снова зевая. Она тоже зевнула, не удержавшись. — Как кота.

— Подожди. Он пытался вылечить тебя, как кота? Хочешь сказать, что он тебя кастрировал?

Антонио рассмеялся. У него был приятный смех, теплый мужской смешок. Ей было почти больно держаться от него на расстоянии. Этот мужчина с таким смехом был прикован к больничной койке на пятнадцать лет… Ей хотелось провести руками по его волосам, обнять его, поговорить с ним, как с любым другим.

— В доме бы кот, — сказал Антонио. — Кот Картофель.

— Брайен, — сказала она. — Картофель О'Брайен. Он все еще жив.

— Он рэгдолл¹⁷, - сказал Антонио. — Они сказали мне это.

— Да, доктор Капелло взял Брайена для Дикона, чтобы тот заменил ему умершего кота.

Антонио фыркнул, словно она сказала какую-то глупость.

— Ты идиотка, — сказал он. — Ты ничего об этом не знаешь.

Эллисон постаралась, чтобы это замечание не задело ее. Майкл предупредил ее, чтобы она не принимала замечания Антонио на свой счет.

— Тогда скажи мне. Я хочу знать. А как же Брайен?

— Он был испытанием, — сказал Антонио. — Кошка Дикона умерла не так, как умирают обычные кошки — например, из-за глупости, попав под машину или что-то в этом роде. Он убил ее.

— Кто ее убил?

— Дикон убил ее. Заколол ножом, отрезал голову, содрал кожу. И соседского кота. И соседскую собаку. Маленький засранец. Даже я не убивал собак.

Сначала Эллисон не могла говорить. Она была потрясена и молчала.

— Скажи что-нибудь, — сказал Антонио. — Ты выглядишь глупо, просто сидя здесь.

— Дикон убивал животных.

— Я только что это сказал.

— Откуда ты все это знаешь?

— Они сказали мне, — ответил он. — Прежде чем порезали. Они сказали мне, что так мне станет лучше, сказали, что раньше это помогало другим детям. Дикону, например. — Антонио ухмыльнулся. — Он был таким же чудовищем, как и я. Потом он перестал им быть.

— Чудовищем? Как ты мог быть чудовищем? — спросила Эллисон. Она пододвинула стул и села прямо напротив лица Антонио.

— Я был плохим… — прошептал Антонио. — Я причинял боль девочкам.

Она попыталась представить, что мог сделать ребенок, чтобы причинить боль другим детям.

— Причинял им боль? Ты их толкал? Бил? Дергал за волосы?

— Нет, я кое-что делал с ними…

— Что, Антонио? — спросила она.

— Я начал отрезать им волосы, когда они не обращали на меня внимания, — сказал он. А потом я их вырывал. — Эллисон наблюдала, как его рука разжалась и сжалась в кулак, а потом он резко дернул рукой, словно выдергивая клок волос. — И еще кое-что.

— Что еще?

— Я сел на одну девочку, — сказал Антонио. — Поймал ее на детской площадке. Учитель подошел до того, как я успел начать.

— Господи, — сказала Эллисон, в ужасе зажимая рот рукой.

— Ты выглядишь глупо, — сказал он. — Все, что я говорю, заставляет тебя выглядеть глупо. Это не твоя вина. Я связан. Я тоже выгляжу глупо.

Она медленно опустила руку. У нее закружилась голова. Свело желудок.

— Почему ты причинял боль всем этим девочкам?

— Я не мог остановиться, — сказал он. — Не знаю, почему. Хотел бы знать, почему. Если бы знал, возможно, мне не пришлось бы ложиться под нож.

— Тебе сделали операцию на мозге, потому что ты причинял боль другим людям?

— Больше ничего не помогало. — Он не столько произнес эти слова, сколько пропел. — Таблетки не помогли. Врачи не помогали. Выбить из меня дерьмо не получалось.

— У тебя была опухоль мозга? — спросила она. Она вспомнила, как Роланд рассказывал ей о знаменитом пациенте с опухолью головного мозга, который из-за этого превратился в сексуального хищника и вернулся к нормальной жизни, как только опухоль была удалена.

— Так мне сказали. Может, и так. А может, и нет. Но они вытащили что-то из моей головы, и какое-то время это работало, но потом у меня случился инсульт, и проводка сгорела… — Он пошевелил пальцами в беспорядке, словно клубок пряжи, запутавшийся в тысяче узлов. — Теперь я здесь навсегда.

— Ты сказал, что он вылечил тебя, как кота, — сказала Эллисон.

— Кот, я забыл про кота, — сказал Антонио. — Это все таблетки. Я не так глуп, как кажусь. Кот. Это кот породы рэгдолл. Они милые. Их разводят такими. Кошки-хищники, но у рэгдоллов забирают их инстинкт убийцы, поэтому они не кусаются. Нельзя вывести человека, чтобы они не кусались, но можно отрезать что-то в его голове, чтобы он не кусался. — Он улыбнулся ей. — Милые кошки не смогут выжить в дикой природе, ты же знаешь. Когда отрезаешь кошке когти или выводишь породу, чтобы она была ручной, ты делаешь это не ради кошки. Ты делаешь это для хозяина кошки. — Глаза Антонио дрогнули. — Я больше не кусаюсь, — сказал он. — Если только языком.

Он замолчал и ровно задышал, словно уснул.

— Антонио? Тони? Ты спишь?

— Нет, — сказал Антонио, просыпаясь. — Кот был испытанием. Проверкой, чтобы убедиться, что Дикон больше не убьет кошку.

Статья.

Статья на стене. Что там было написано? Один из детей, которых воспитывал доктор Капелло, специально вредил животным и детям.

Это был Дикон?

— Поверить не могу, — сказала Эллисон.

— Поверь, — сказал Антонио. — Я не умею лгать. Может быть, он и это из меня вырезал.