— Почти, — сказала Эллисон, а потом процитировала стихотворение по памяти.

Под старость он меня не изобьёт

Волнистый ток, где лунный свет горел;

Не станет жалить жгут серебряных змей;

Года дадут мне пепел, лёд и мел:

Разбито сердце — счастье без затей.

Когда она закончила, доктор Капелло зааплодировал. Она сделала ему легкий реверанс.

— Сара Тисдейл, — сказала она.

— Миру нужны люди, которые могут читать стихи по памяти. Моя мама тоже могла. Кубла Хан была ее любимой поэмой. Ей нравились эти строки: «Где Альф, священная река, протекала / Сквозь пещеры, безмерные для человека…»

— Вниз к бессолнечному морю, — сказала Эллисон, закончив цитату за него.

— Ах, сладкие воспоминания. Тысяча из них вернулась ко мне с этими словами. — Он нежно погладил ее по лицу. — Ты ведь остаешься, не так ли? Я знаю очень хорошего молодого человека, который был бы в восторге, если бы ты это сделала, — сказал он, подмигнув.

— Ты хочешь, чтобы я осталась и увела Роланда из монастыря?

— Если не возражаешь, — сказал он. — Я бы оценил это.

— Я возражаю, — сказала она. — Это ужасно. — Она невольно рассмеялась.

— Я люблю своего сына, — сказал он. — И если мне придется играть в грязную игру, чтобы убедиться, что он счастлив, здоров и живет хорошей жизнью, поверь, я сделаю это.

— Что, если он счастлив в монастыре?

— Он прячется в монастыре, наказывает себя, и это убивает меня. Ты действительно хочешь этого для него?

— Ну… нет. Нет, если только это не так.

— Ты сказала, что помнишь тот день, когда я встретил тебя у мисс Уитни, верно?

— Правильно.

— Ты помнишь, что просила меня отвезти тебя домой со мной?

— Помню, — сказала она, кивая.

— И я это сделал, не так ли?

— Сделал.

— Теперь я прошу тебя об одолжении. Останься здесь ради нас. На несколько дней, неделю или месяц.

— Ты играешь в сваху. Это не сработает.

— Это уже сработало — сказал он. — И, да, я сваха. Без зазрения совести, Эллисон. Я не хочу умирать, зная, что мой сын проведет остаток своей жизни в тюрьме, которую сам же и создал. Меня тошнит от одной только мысли об этом. Его детство разбило ему сердце и мне тоже, и я не позволю ему провести остаток жизни, наказывая себя за то, что он сделал, будучи ребенком. Это мое последнее желание, куколка. Ты мне поможешь?

Эллисон сглотнула тяжелый ком при виде слез в глазах доктора Капелло. Он говорил серьезно. Его убивало то, что Роланд бросает мир ради монастыря. Как она могла отказать человеку, этому дорогому ее сердцу умирающему старику, который привез ее к себе домой, в рай для своих детей? И теперь, когда она знала, кто на нее напал, не было причин отказывать, разве нет?

— Это грязная игра, — сказала она.

— Мне не стыдно, — сказал он. — И я буду умолять, если придется.

— Хорошо, — сказала она. — Я останусь на пару дней. Но только ради тебя.

Он крепко ее обнял.

— Только ради меня? — сказал он дразнящим тоном.

— И Роланда. Совсем чуть-чуть ради Роланда.

— Только ради меня и Роланда? — спросил он.

— О, — сказала она, наконец сдаваясь. — Может быть, и ради себя тоже.

Глава 15

Имя. Наконец-то у нее было имя и это стало для нее огромным облегчением. Оливер. И теперь, когда она об этом думала, действительно думала, она находила во всем некий смысл. Они с Оливером никогда не были близки так, как с Роландом, Торой или Кендрой. Даже с Диконом они играли. Но Оливер… Он приехал сразу после Рождества в ее последний год в «Драконе», и они так и не нашли общего языка. Он был милым, но предпочитал держаться в стороне. Он сидел в одной комнате с ней и Роландом, когда они работали над домашним заданием или смотрели телевизор, но он никогда не общался с ней, никогда не шутил. Когда она пыталась его вспомнить, то помнила, что он молчал и держался сам по себе. Одинокий в доме, полном детей. Тогда она думала, что он просто скучает по дому, однако под маской депрессии скрывался гнев или наоборот. Грустил ли он, глядя, как она разговаривает с Роландом? Или был вне себя? Оливер был умен, очень умен, всегда приносил домой пятерки из школы. Она легко могла поверить, что он способен спланировать такую выходку, как позвонить ее тете и подделать голос. Это было несложно. Сильно плакать, тяжело дышать и кричать. Говорить недолго и повесить трубку, не отвечая на вопросы.

Итак, у Эллисон был ответ.

Тайна раскрыта. И теперь у нее есть очень веская причина остаться — и она этого хотела — и совсем не было причин уезжать. Ей больше нечего было бояться.

Так почему же ей до сих пор было страшно?

Конечно, из-за Роланда. Она и близко не была готова к новым отношениям. Ее бросили всего три дня назад. Остаться здесь было ошибкой. Она знала, что это ошибка. Но эта ошибка была честной, потому что она действительно хотела остаться, особенно теперь, когда знала, что в своем старом доме она в безопасности. По крайней мере, ее тело было в безопасности. Роланд улыбнулся ей, когда она вернулась в дом под руку с доктором Капелло, и она поняла, что ее сердце в смертельной опасности.

На обед Роланд приготовил простую еду — томатный суп и сыр на гриле, — и она наслаждалась каждым кусочком. На несколько минут она снова стала ребенком, в безопасности дома, с семьей, и ей не о чем было беспокоиться. Дикон пропустит обед из-за работы, как он сказал, а Тора была очень нужна ему в магазине.

— Можно мне пойти с тобой? — спросила Эллисон, когда он совершил марш-бросок в кухню, чтобы стащить сэндвич с корочкой с тарелки отца.

— Хочешь посмотреть магазин? — спросил Дикон, уплетая тост.

— Если никто не против, — сказала Эллисон.

— Иди, — сказал Роланд. — Папе все равно надо вздремнуть — Он уже выводил доктора Капелло из кухни, положив большую руку на слишком худое плечо отца.

— Видишь, куколка? — спросил доктор Капелло. — А ведь раньше я это делал. Никогда не старей, Эллисон. Никогда не старей.

— Не буду, обещаю, — сказала она, наблюдая за тем, как Роланд поднимается по лестнице вслед за доктором Капелло.

— Она разрешила тебе купаться нагишом? — услышала она, как Роланд спрашивает своего отца.

— Нет, черт бы ее побрал, — сказал доктор Капелло.

— Хорошо. Если тебя арестуют за неподобающее поведение, то мы оставим тебя в тюрьме, — сказал Роланд. — Я люблю тебя, но никто не должен это видеть.

— Ты ходишь нагишом, — сказал доктор Капелло, — Потому что я не могу.

— Я пытаюсь произвести впечатление на Эллисон, — сказал Роланд. — Холодная вода — не друг человека.

— Если бы молодость знала, если бы старость могла.

— А мудрость растрачивается впустую на стариков, поскольку ты явно не пользуешься своей.

Словесная перепалка продолжалась до самого третьего этажа. Глаза Эллисон горели от едва сдерживаемых слез, пока она слушала, как спорят отец и сын.

В этом доме она была в опасности, но не из-за жесткости, а из-за своих собственных чувств. Это была семья, о которой она мечтала всю свою жизнь. Это была любовь без огранки — алмаз, но не бриллиант. Не было ничего красивого в том, что умирающий мужчина опирается на сына, который не может его спасти, хотя и отдал бы за это свою правую руку. Эллисон почувствовала теплоту, разливающуюся по телу. Этот момент был всем, что она когда-либо хотела от МакКуина, но никогда не получала, потому что никогда не просила. Эллисон поспешно вытерла слезу со щеки, но было уже слишком поздно. Ее поймали на месте преступления.

— Жалко, — сказал Дикон. Эллисон обернулась и увидела, что тот стоит в дверях кухни и качает головой.

— Знаю, — сказала она, сморщив нос. — Но они такие милые.

— Они напуганы, — сказал Дикон. — Скрывают это друг от друга.