Стыд и отчаяние жгут, разливаясь под кожей кислотой, заставляя опускать глаза. Окруживший меня полумрак как будто напитан похотью, она повисла в воздухе, я дышу ею, чувствую ее каждым дюймом обнаженной кожи… И ничего не могу сделать. Не могу шевельнуться без чужого приказа: маг-менталист, стоя за кулисами этого жуткого театра, умело делает то, за что ему платят.

«Папочка, забери меня отсюда, пожалуйста», – вот что я думаю в эти мгновения. Других мыслей нет, разве что… Хочется умереть прямо сейчас, чтобы сердце разорвалось и чтобы я упала на помост поломанной игрушкой.

– Пятьдесят золотых крон! Кто больше? Уважаемые санноры, этот нежнейший цветок доставит вам ни с чем не сравнимое удовольствие!

Я в свете десятков свечей, словно муха в янтаре. По позвоночнику струится пот, мне нечем дышать, тоненький полупрозрачный пеньюар с совершенно неприличным вырезом липнет к телу. И я тону, уже перестав барахтаться, в мужских взглядах, таких плотных, почти осязаемых. Почему мое сердце не может остановиться прямо сейчас?

– Шестьдесят золотых крон!

Пульс в висках стучит, словно кувалда по металлу.

И тут менталист, что притаился где-то в потемках, приводит в движение мои руки. Я… не хочу делать то, что хочет он. Но тело непослушное, ватное. Другой человек сейчас управляет мной, заставляя выставить себя на продажу. Мне хочется плакать, кричать, проклинать, но все, что срывается с губ, – тихий всхлип в то самое мгновение, когда мои руки распускают на груди тонкие завязки, распахивая пеньюар и демонстрируя то, что и без того было почти видно. По залу проносится вздох.

– Семьдесят!

Я знаю: когда менталист отпустит меня, я тотчас упаду. Жаль, что не умру сразу же, – ни одна девушка из хорошей семьи не должна пережить подобное. Горло тут же перехватывает, и я как будто снова возвращаюсь в то утро, когда в собственном доме мне на голову накинули мешок.

– Обращаю ваше внимание, уважаемые санноры, эта прекрасная лань невинна, совершенно невинна!

Я давлюсь собственным плачем. Конечно же они проверили меня, прежде чем вывели на торги. Унизительно до дрожи, так, что умереть захотелось еще тогда. Но я даже не подозревала, что все это – только начало…

– А где гарантии, что она невинна? – выкрикивает кто-то из переднего ряда.

Я помимо воли вскидываю взгляд. Там, за пределами помоста, жирный и липкий мрак, оттуда и тянутся ко мне отвратительные щупальца чужих взглядов. И там же я успеваю заметить плечистый силуэт.

– Сертификат, заверенный мастером Фиери, – не без гордости отвечает аукционист.

Папочка, забери меня…

– Сто золотых крон!

Кажется, менталист немного отвлекся, и я роняю голову на грудь, пытаюсь накинуть пеньюар на плечи, как-то закрыться… В следующий миг меня дергает незримая сила, тело выгибается дугой, и то подобие одежды, что еще держалось на плечах, соскальзывает на пол.

– Сто двадцать! Кто больше, господа? Сто двадцать – раз…

Стоило прозвучать удару молотка, и менталист беззаботно меня отпустил. Колени ожидаемо подогнулись, и я упала, кое-как успев упереться ослабевшими руками в грязный дощатый пол. Дыхание застряло в горле, и я захрипела, пытаясь вдохнуть. В висках страшно стучал пульс. Нет, это все не со мной…

Сто двадцать золотых крон. Именно за такую сумму неизвестный купил единственную дочь покойного ныне адмирала Лайса. Дочь, от которой так ловко избавилась его молодая вдова.

Несколько мгновений я просто лежала, упираясь ладонями в пол, и просто дышала, жадно хватая душный воздух. Теперь мне было совершенно безразлично, кто и как на меня будет пялиться. Все. Продана. Искать никто не будет, вызволять – тоже. Наверное, я успею броситься под проезжающую карету… или наглотаться битого стекла, это кошмарная смерть, но лучше так, чем постельной игрушкой. Невольно дернулась, когда чьи-то тяжелые ладони легли на плечи.

– Поднимайтесь.

Я просто замотала головой. Нет, не хочу. Ничего не хочу. Пусть я исчезну прямо сейчас!

– Поднимайтесь, – повторил мужчина, – не заставляйте тащить вас силой. Вот плащ…

На меня опустилась бархатная мягкая ткань. Зубы начали выбивать дробь, я судорожно вцепилась в плащ, заворачиваясь в него, ныряя головой в капюшон. Не хочу, чтобы еще кто-то меня видел… Хотя – все желающие уже посмотрели, что там прятать?

– Давайте помогу. – Снова тот же голос.

Я едва не взвыла, когда он ловко подхватил меня под мышки, потянул вверх и на себя, все же поставил на ноги.

– Стоять можете? Ну же, посмотрите на меня.

И я посмотрела. Я не знала его, хоть торжественные приемы и балы составляли изрядную часть моей жизни… прежней жизни беззаботного мотылька. Он был не стар, лет тридцати, и хорош собой, холеный блондин, непривычно коротко, на военный манер, стриженный. Лицо показалось умным, приятным, только вот… глаза не понравились – светлые, колючие, словно стеклянное крошево, и зрачок маленький, как булавочная головка.

– Ну вот, все хорошо, – спокойно сказал он, – держитесь, недолго осталось. Только вот… вы правда… девственница?

Вопрос настолько огорошил, что я невольно кивнула не думая. Неужели только это его и волнует?

Он окинул меня задумчивым взглядом, затем взял за плечо.

– Идемте. Нам нужно поторопиться.

– Куда? – прошептала я.

Все же я оставалась Корой Лайс, дочерью адмирала Кардилии и прилегающих островов. Преданной, похищенной и проданной, но пока что не сломленной окончательно. Я все еще оставалась собой и отчаянно боролась со страхом, который уже запускал под кожу ледяные иголки.

– Вам это знать необязательно, – прохладно ответил блондин.

– А как… мне к вам обращаться? – Сиплый шепот застревал в горле.

Он пожал плечами.

– Потом разберемся. Идемте же, времени мало.

И тут меня словно обожгло внезапной догадкой. Сквозь пелену стыда и горя настойчивым ростком пробилась следующая мысль: человек, меня купивший, не смотрел на меня так, как обычно смотрят на женщин. Он взирал на меня с тем интересом, с которым наш семейный лекарь рассматривал лягушек, прежде чем начать их препарировать.

Некоторое время он просто тащил меня за собой, вцепившись в запястье, по темным и грязным коридорам того дома, где проходил аукцион. Я семенила следом, запахнув на груди плащ. Мысли плавали в голове медленно и лениво, точно золотые рыбки-вуалехвосты в аквариуме, когда они еще у меня были, до того как папа женился второй раз. Санна Теодора сразу объявила, что у нее сыпь от всяких там рыбок, и от хомячков, и от черепах… поэтому ничего такого у меня больше не было.

Куда он меня тащит? Понятное дело, что наружу. Наверняка там ждет экипаж. А потом? К себе домой? Попробовать столь удачное приобретение? От мыслей о том, что последует дальше, накатывала тошнота. Нет, я понимала, что рано или поздно меня выдадут замуж, но мечталось об ином: чтоб нас познакомили на балу и чтобы у нас… было хотя бы несколько танцев, чтобы поговорить, хоть немного узнать друг друга. Не так, как сейчас происходит со мной.

К тому же мне не давал покоя тот взгляд, которым смотрел на меня незнакомец, мой, выходит, хозяин. Так не смотрят на женщин. Так смотрят на вещь, которую собираются использовать… А как использовать – еще не ясно. Впрочем, у меня было слишком мало опыта в понимании мужских взглядов. Папа все хранил меня, берег… для чего-то хорошего. А все кончилось тем, что умер за завтраком, едва поднеся ко рту чашку с чаем.

Запыхавшись, я хватала душный, смрадный воздух этого проклятого дома. Ногти незнакомца больно впивались в кожу. В какой-то миг я наступила на что-то острое и невольно вскрикнула.

– Что такое? – Он сердито обернулся, остановился.

Я, прыгая на одной ноге, кое-как ощупала пятку – крови не было.

– Простите. Я наступила…

– Идем, – процедил он почему-то зло, – не тяни время.