– Рядом с ним наши секвойи все равно что одуванчики, – заметил Голт. – Верно, буря постаралась, та самая, которая нас обошла стороной.

– И что с того?

– Такая громадина заставляет задуматься…

– А денег на ней заработать можно? – криво усмехнулся Мэлпри.

Голт посмотрел на него с осуждением:

– Эх ты, циник. Идем дальше.

– Зря мы оставили Жутика одного на корабле.

– Слушай, почему ты никак от мальца не отвяжешься? – спросил Голт.

– Мне не нравятся придурочные.

– Не пори чушь, Мэлпри. Пантейль умен, просто он… своеобразный. Может, ты это ему прощать не хочешь?

– У меня от него мурашки.

– Нормальный парень, всегда рвется помогать…

– Ну да, – состроил мину Мэлпри. – Рваться-то он рвется, но не особо…

Оглушенное падением сознание дерева постепенно восстанавливалось. Случайные сигналы все чаще прорывались сквозь какофонию призрачных импульсов от искалеченных датчиков…

Давление на нуле… Давление сто двенадцать и растет… Давление отрицательное…

Колебания исходят от… исходят от…

Температура сто семьдесят один градус… Температура минус сорок градусов… Температура двадцать шесть градусов…

Сильное излучение в синем диапазоне… в красном диапазоне… в ультрафиолете…

Относительная влажность максимальна… ветер северо-восточный, скорость не определяется… ветер вертикальный, скорость не определяется… ветер с востока и запада…

Наконец древесный мозг решительно отключил все сбесившиеся нервные окончания и сузил восприятие до анализа общей ситуации. Короткой проверки оказалось достаточно, чтобы оценить степень повреждений.

Дерево отнюдь не стремилось к продолжению личного существования. Но требовалось предпринять некоторые срочные меры для распространения спор в чрезвычайных условиях, поэтому древесный мозг мгновенно перешел в режим выживания. Капилляры расширились, целенаправленно гоня жизненные соки к мозгу. Синапсы запульсировали, стимулируя нейронную деятельность. Сознание мало-помалу распространялось по системе основных нейроволокон, которые затем распределяли его крупицы по индивидуальным участкам через соединительные сосуды.

Вот турбуленция молекул воздуха вокруг поврежденных тканей; вон волновая структура света, падающего на открытые поверхности. Микроскопические фрагменты стягивались, предотвращая обезвоживание гигантского израненного организма.

Древесный мозг сосредоточился, принялся сканировать невероятно сложную клеточную структуру. Там, среди общей сумятицы, обнаружилась упорядоченность – в бесконечном и неустанном перемещении частиц, в токе жидкостей, в затейливых изгибах альфа-спирали. Древесный мозг аккуратно перестроил эту функциональную мозаику, чтобы приступить к порождению спор.

Мэлпри вдруг остановился и заслонил глаза рукой от света. В тени ветвей, на склоне холма, виднелась стройная человеческая фигура.

– Похоже, мы повернули обратно вовремя, – проговорил он.

– Черт! – Голт ускорил шаг, а Пантейль спустился им навстречу. – Я же велел тебе оставаться на корабле.

– Я все сделал, капитан. Вы ведь не сказали…

– Ладно, понял. Неприятности были?

– Нет, сэр, но я кое-что вспомнил…

– Позже, Пантейль. Давай сначала вернемся на корабль. У нас полно работы.

– Капитан, вам известно, что это такое? – взмахом руки Пантейль указал на поваленное дерево.

– Еще бы – это дерево. – Голт покосился на Мэлпри. – Идем…

– Конечно дерево, но какой именно породы?

– Я что, похож на ботаника?

– Капитан, это очень редкая порода. Вообще-то, считается, что такие деревья вымерли. Вы когда-нибудь слышали о Янда?

– Нет… Хотя да. – Голт пристально посмотрел на Пантейля. – Хочешь сказать, это оно?

– Я уверен, сэр. Это очень ценное дерево, капитан.

– Деньжат срубить можно? – Мэлпри бросил взгляд на Голта.

– Не знаю. Что в нем особенного, Пантейль?

– Это раса разумных деревьев. Юные Янда – животные, бродят и охотятся, потом они пускают корни, врастают в почву и становятся деревьями. Очередной способ природы обеспечить конкуренцию в естественном отборе, а дальше сознательный выбор места обитания.

– Как нам на нем заработать?

Пантейль посмотрел на огромный ствол, сотню или даже две сотни футов в диаметре, на скопище переломанных и скрученных ветвей. Кора выглядела гладкой и почти черной. Листья, каждый около фута в поперечнике, отливали разными цветами.

– Это великое дерево… – начал Пантейль, явно собираясь произнести прочувствованную речь.

Мэлпри нагнулся и подобрал обломок треснувшего корня.

– Отличная деревяшка, – проворчал он, – как раз подойдет вышибить тебе мозги.

– Заткнись, Мэлпри! – велел Голт.

– Думаю, оно бродило по планете десять тысяч лет назад, когда еще было животным, – поведал Пантейль. – Инстинкт привел его сюда, чтобы оно могло завершить природный цикл. Только представьте, как это древнее создание ступает по земле, как оно прощается с прежним миром накануне своего превращения…

– Бред! – фыркнул Мэлпри.

– Ему была уготована участь всех особей мужского пола в их роду, проживших достаточно долго, – врасти в какую-либо вершину и вспоминать на протяжении мириад лет краткую славу юных дней. Он превратился в памятник самому себе.

– Откуда ты набрался этой белиберды? – язвительно осведомился Мэлпри.

– Здесь его место, – закончил Пантейль. – Здесь ему суждено умереть.

– Так, хорошо, – поморщился Голт. – Очень трогательно. Ты упомянул, что это ценная порода…

– Капитан, это дерево еще живо, оно еще не умерло. И даже когда сердцевина отомрет, оно продолжит жить. Новые побеги прорвут кору, причем это будут безмозглые твари, никак не связанные с древним мозгом; они паразиты, пожирающие труп, сходные с теми животными, к числу которых когда-то принадлежал и этот великан. Мы наблюдаем закат миллионов лет эволюции…

– Ближе к делу, Пантейль.

– Мы можем вырезать сердцевину дерева. У меня есть книга, там описаны подробности анатомии Янда. Главное – сохранить ткани живыми. Когда вернемся домой, мы попробуем возродить дерево заодно с мозгом. Правда, это будет небыстро.

– А если продать древесину?

– Разумеется, любой университет хорошо заплатит…

– Долго возиться?

– Вряд ли. Если пустить в ход бластеры с узкой апертурой…

– Ясно. Тащи свою книгу, Пантейль. Попробуем разжиться товаром.

По всей видимости, отметил мозг Янда, прошло очень много времени с того момента, когда порождение спор было стимулировано близостью носителя. Погруженное в свои интровертные грезы, дерево не обращало сознательного внимания на разрыв призрачного контакта со спорами и на уход новых носителей. Но теперь оно усилием воли оживило накопленные впечатления. Было понятно, что никакой самки ожидать не приходится. Раса Янда погибла. Лихорадочный инстинкт пробудил к жизни механизмы порождения спор в чрезвычайной ситуации – но этот позыв оказался тщетным. Совокупность заново отрощенных зрительных органов оглядела приземистые джунгли (глаза еще не подстроились, поэтому изображение вышло расфокусированным). Бесчисленные нервные окончания, ждавшие контакта, бездействовали, хватательные конечности, готовые подтащить ближе очередного носителя, бессильно обвисли, а семенные мешочки опустели понапрасну. Сделано все возможное – зря, и теперь остается лишь ждать смерти.

Послышался отдаленный рокот, по громадному стволу прокатилась судорога. Рокот стих, повторился снова и уже не смолкал. Это ничего не значило, но дереву вдруг стало любопытно, и оно выпустило чувствительный отросток.

Боль! Агония!

Перепуганный древесный мозг поспешил разорвать связь. Ощущение повсеместного разрушения, невозможная термическая активность…

Древесный мозг в смятении осмыслял причины обжигающей боли. Это сигнал от поврежденных органов? Или отзвук страдания уничтоженных нервных окончаний?

Нет. Контакт был травмирующим, но данные сохранились. Древесный мозг изучил все синаптические вибрации, чтобы реконструировать пережитое. В следующее мгновение пришло понимание: это огонь глубоко проник в тело Янда.