Марк со скучающим видом поправляет пшеничные волосы, изящным движением забрасывая в рот приторный финик, и безразлично наблюдает сверху – с императорской веранды – за мельтешащим на раскаленной улице простолюдом. С обеих сторон возвышаются служащие, покорно сложив руки перед собой, пока двое из них обмахивают большими пальмовыми листьями молодого правителя. Марк застыл в расслабленной полулежащей позе, закинув голые ступни на ложе и подперев подбородок тонМарки пальцами. Ему приносит некоторое удовольствие следить за своим народом в свободное от управленческих дел время, – вид с балкона открывается прямо на вечно забитый городской рынок, где, если не каждый день, то раз в трое суток что-нибудь интересное да происходит.

Марк слегка хмурится, от чего его тонкие брови сводятся к переносице, и кивает на свою пустую чашу, после чего слуга мгновенно спешит заполнить её высокосортным медовым вином. Марк обхватывает искусно сделанную ёмкость длинными смуглыми пальцами, собираясь пригубить, но останавливается на полпути, когда замечает неподалёку, на пыльной улице, большое скопление кричащих людей.

– Клаудиус, – окликает он. Названный – глава императорской прислуги, с которым Марк завязал весьма тесные дружеские отношения, быстро подступает ближе.

– Да, Просветлённый Аврелий.

– Тебе нет нужды звать меня столь официально, – тут же мягко поправляет Марк.

– Слушаюсь, Господин. Чего-нибудь желаете?

– Что там за гвалт? – рукой в сторону машет, указывая на растущую толпу.

Клаудиус прослеживает указанное направление, подходя ближе к краю балкона, и спешит объясниться, обращаясь к молодому правителю:

– Сегодня в город завезли новую партию рабов с Востока, насколько мне известно, мужчины оттуда крепкие, как сталь, и выносливые, словно буйволы. Мещане, полагаю, желают отхватить себе бойцов понадёжнее, а простой люд лишь собрался поглазеть, развлечения ищут, вот и образовалось такое скопище.

Марк хрипло мычит, играясь с золотыми наручнями, что обрамляют запястья, и неспешно поднимается, ровняясь с Клаудиусом и опираясь о перекладину. После продолжительного нахождения под навесом яркие лучи режут глаза, вынуждая зажмуриться и поднять ладонь, создавая тень. Воздух горяч, пропитан пряностью рыночных специй и тягучих сладостей, что вовсю продают прямо перед носом, а солнце беспощадно разогревает землю, заставляя снующих туда-сюда людей набрасывать хлопковые мантии на головы.

– Крепкие, говоришь, – тихо вторит Марк, пытаясь рассмотреть выставленных в ряд – на небольшой возвышенности – мужчин.

– Если этому слуге хватает сведений, – с лёгкой улыбкой отвечает Клаудиус, говоря о себе в третьем лице, чтобы подчеркнуть величайшее уважение к собеседнику.

– Ты так строг к себе, – бархатный голос служит ответом.

Слуга тактично пропускает фразу мимо ушей, подзывая стоящую в стороне девушку, чтобы та подняла банановый лист, накрывая Аврелия от жарких лучей.

– Господин желает приобрести несколько рабов для предстоящих боёв? – догадывается Клаудиус.

– Если так посмотреть, то вон тот, – Марк указывает на одного из мужчин, – выглядит очень впечатляюще. Из него вышел бы превосходный боец.

– Мне послать людей? Господину приглянулся кто-нибудь ещё?

Марк томно вздыхает, колыхая в чаше рубиновую жидкость, и наклоняет голову вбок, рассматривая привлекшего внимание парня.

– Не стоит, хочу сходить лично.

– Давно Вы не радовали своим присутствием городские улицы, – отзывается слуга, приказывая другим немедленно принести императору обувь и подготовить уличную тунику. – Мне отправиться с Вами или Его Светлости достаточно младших служащих?

– У тебя предостаточно дел, оставайся здесь, – ведает Марк, ступая босыми ногами по чистому мрамору. – Распорядись, чтобы к заходу солнца мне подогрели воду с маслом эстрагона, хочу отлежаться в купальне.

– Слушаюсь.

Марк вальяжно вышагивает по широкому проходу, с обеих сторон которого расположены лавки торговцев, сложив руки за спиной и взирая на окружающих с нежной отчуждённостью. Все проходящие мимо торопятся склонить голову в приветственной манере, и даже бесконечно шумящие дети шустро затихают, завидев гордо ступающего правителя. Трое служащих шли спереди, разгоняя особенно надоедливых и наглых, а двое кроковали позади, замыкая цепочку. Марк с хладнокровным величием спокойно становится около толпы, ожидая до тех пор, пока подчинённый наконец не выкрикивает громкое: «Император почтил это место своим присутствием, разойдитесь, если жизнь дорога».

Народ почтенно расступается, образовывая некую тропу, а с разных сторон начинают доноситься едва заметные толки – люди обожают сплетни и горячие обсуждения, а тут сам Аврелий снизошёл, не каждый день такое узреть сумеешь. Молодые девы прячут смущённые взгляды, исподтишка стреляя глазами в столь привлекательную особу, которая неизменно привлекает всеобщее внимание, а дети путаются в ногах у взрослых, снизу вверх смотря горящими глазами на сияющую поступь.

Марк замедляется в паре шагов от выставленных, словно товар – коим рабы и являлись, мужчин, которые рядами опущены на колени и закованы тяжёлыми цепями. При каждом движении наручни содрогаются с характерным звуком, а длинные серьги изящно покачиваются, из-за чего шаги императора сопровождаются тонМарк звоном. Марк оглядывается, ища глазами фигуру, что привлекла его внимание ещё с императорской веранды, а когда находит, то удивлённо вскидывает брови, потому что мужчина, совсем не страшась, глядит прямо на него, прожигая своими чёрными зрачками абсолютно беззастенчиво. Марк насмешливо хмыкает от подобной вольности и двигается в его сторону, а торговец, заметив столь бессовестный поступок со стороны раба, с размаху влепляет мужчине грубую затрещину, вынуждая опустить голову.

Аврелий плавно подступает к черноволосому, останавливаясь перед сгорбленной фигурой и оценивающе рассматривая: голая грудь, что размеренно вздымается, покрыта блестящим слоем пота, плечи широкие, набедренная повязка, скрывающая самое сокровенное, не отрезает зрительный доступ к мощным загорелым бёдрам, а заведённые за спину руки выглядят сильными и большими. Марк был прав – из него выйдет идеальный гладиатор.

Марк цепляет пальцем его острый подбородок, вынуждая посмотреть на себя, но мужчина скалится, вырываясь, из-за чего сковывающие запястья цепи мерзко звенят. Император не успевает опешить от такой откровенной дерзости, как один из его служащих бьёт непокорного в плечо, выпаливая грозное:

– Как смеешь, клятый раб, отбрасывать руку Его Просветлённого Величества?

Тот замахивается вновь, собираясь отрезвить черноволосого новым ударом, но Марк демонстративно вскидывает руку, останавливая его, и тянется к подбородку мужчины вновь, ухватывая более жёстко, заставляя настроить зрительный контакт. Черные глаза встречаются с песочными – Аврелия, и Марк высокомерно усмехается, вертя лицо раба в стороны, чтобы получше разглядеть. Черноволосый же, даже стоя на коленях в одной ободранной повязке, умудряется вселять своим взглядом нахальное непослушание, смотрит прямо, с вызовом, будто говоря: «Тебе меня не сломить». И Марку это нравится. Лицо этого мужчины недурно, даже, можно сказать, красиво, от чего интерес к нему просыпается ещё более сильный. Император вздёргивает аккуратный нос, слабо бьёт раба по щеке, наблюдая за тем, как корчится его лицо от подобного жеста, и, оставшись довольным, поворачивается к торговцу.

– Плачу́ три тысячи сестерциев* за него, – после сказанного по толпе проходится серия восторженных вздохов.

Торговец мнётся, чувствуя алчный прилив и проговаривая тихо, запинаясь:

– Но…

– Пять тысяч сестерциев, – сразу же перебивает Марк, замечая недобрый, жадный блеск в чужих глазах.

– Как Вам будет угодно.

Марк взмахивает рукой, приказывая служащим расплатиться, а сам хватает раба за смольные волосы, запрокидывая его голову. Мужчина рычит на это и безучастным взглядом осматривает правителя с ног до головы, облизывая сухие от жары губы и смахивая плечом с шеи влагу.