– Ты, Алексеева, на дуру-то не похожа, – ответила на это Гестапо. – Прописку московскую сделаешь, да и найдёшь от кого родить. Получится шик, блеск, красота.

– Но это нечестно!

– А то он не видит, с чего ему свалилась такая клубника со сливками? С него прописка, с тебя терпение. Ты ж совестливая, квадратные метры потом не оттяпаешь. Потерпишь, потошнишь, да дёру дашь, – резюмировала Гестапо. – Полюбила я тебя, Алексеева! Плохого не посоветую!

– В Москву хочу, но замуж боязно, – Валя словно попросила об отсрочке.

– Такой лотерейный билет раз в жисть попадает! – Гестапо подошла к шифоньеру, открыла ящик, показала Вале стопку открыток и кивнула на дверь, подразумевая женское население общежития. – Эти сучки меня Гестапой зовут, а я всех трудовых девок, хоть отсюда, хоть из тюрьмы, в хорошую жизнь вытолкнула!

И её выцветшие глаза потеплели:

– Вон сколько открыток написали! И ты напишешь! В Москве на ноги встанешь, мать заберёшь, дашь ей под старость пожить по-людски. Она ж тебя вырастила, выкормила вон какую. Тока до свадьбы ему не давай!

Комендантша словно посадила Валю с Юриком под свою ответственность в лодку и оттолкнула от берега. Валя ходила с ним гулять, слушала его рассказы о прекрасной Москве и его прекрасной семье, но при мысли о сексе паниковала. Успокаивало только то, что физически она сильней Юрика.

По распределению оставалось оттрубить ещё полгода, но Юрик спешил со свадьбой. И правильно делал, ведь все, кто видел Валю рядом с ним, пожимали плечами. Она была «девушка с веслом» и косой до пояса, строго глядящая огромными синими глазами из-под натуральной льняной чёлки. Да ещё строгих правил и с золотыми руками.

У парней при виде Вали появлялась охотничья кошачья пластика, а мужики постарше с тоской цокали языком. И тщедушный Юрик исступлённо целовал Валину шею и руки, смирившись с твёрдым: «Не знаю, как у вас в Москве, а у нас остальное после свадьбы!»

Валя защитила диплом «на отлично», хотела навестить бабушку и мать, но Гестапо велела начать со свадьбы и московской прописки. И пока Юрик хвастал на заводе фотографией невесты, Валя вкалывала за массажным столом детской поликлиники.

Надо было заработать на свадебный наряд, чтоб мать увезла в родной город пачку фотографий, иллюстрирующих Валино счастье. Она ведь специально слала матери и бабушке открытки, а не письма.

И их содержание по дороге к адресату успевал прочитать и оценить весь любопытный околоток и вся любопытная Берёзовая Роща. И чтоб то, что дочка «Володьки-пьяницы и Галки-подстилки» выходит замуж в Москву за инженера, завистливо обсуждалось всем миром.

Ведь если субтильного Юрика одеть в костюм с плечами, самой обуть туфли без каблука и прижаться к нему, ссутулившись, получится сносное фото, а слово «Москва» заслонит землякам всё остальное.

Работа в детской поликлинике была тяжеленная. Валя чуть не плакала, каких сложных деток приводили. Сплошные родовые травмы, словно акушеры-гинекологи круглосуточно спали на дежурствах. Детки были с повышенным тонусом, с повышенным внутричерепным давлением, парезами и даже с ДЦП.

Валя изо всех сил старалась поставить их на ноги. Учила мамаш пользоваться травами, рассказывала, что помнила из бабушкиных заветов, как носить, рожать и растить малыша.

Делая массаж, диктовала мамашам, что до шести недель малыша нельзя никому показывать, чтобы не сглазили. Что он быстрей заговорит, если помыть в стакане серебряную ложку, да напоить этой водой. Что вечером его нельзя поднимать выше своей головы. Что, если целовать в пяточки, поздно пойдёт, а если щекотать пятки, будет заикаться. Что до года нельзя стричь. Что нельзя перешагивать через ребёнка, играющего или ползающего на полу и ставить его на стол, будет плохо расти. Что для притяжения здоровья и богатства ему в первые годы жизни надо класть в ванночку серебряное украшение или ложечку, подаренную «на первый зуб». Что счастлив будет мальчик, похожий на маму, и девочка, похожая на папу, а родившиеся вперёд ногами станут обладателями магических способностей.

Работа в детской поликлинике подтвердила, что Валя не зря выбрала профессию. Видя улучшения у малышей, она чувствовала себя ценным членом общества. Ведь кем она была до училища? Порченной милиционером девчонкой из плохой семьи, а теперь её руки спасали детей.

Уезжая с Юриком в Москву, Валя подарила Гестапо большую хрустальную вазу, та даже поцеловала её на пороге узкими сухими губами и добавила:

– Открытку оттудова напиши!

В купе Юрик, не веря своему счастью, держал невесту за руку, словно сбежит. На площади трёх вокзалов Валя остолбенела – никогда не видала таких великолепных зданий, а мраморные станции метро показались дворцами.

Однако всё, что Юрик рассказывал о семье, надо было делить на десять. Жил он в двухкомнатной квартире кирпичного дома неподалёку от «Автозаводской» с родителями и младшей сестрёнкой Леночкой. Будущий свёкор, старший Соломкин, такой же носатый и малахольный, как Юрик, всю жизнь подбивавший ботинки в соседней мастерской, при виде Вали издал свистящее:

– Ух ты! Руса коса до пояса!

Подросток Леночка онемела от счастья, что будет общаться с такой красавицей. Только будущая свекровь, полжизни мывшая полы на ЗИЛе, глянула на Валю зверем и сказала сыну:

– Куда ж ты, пень, смотрел? На хрен ты этой стату́е? На ней буквами горит, что она за пропиской.

Свекровь была тоже маленькая, сухонькая, носатая, и главными её жизненными достижениями являлись квартира, полученная от ЗИЛа, и высшее образование Юрика, первого в роду, выбившегося в люди. Появление Вали обесценивало и первое, и второе.

Да ещё чёртова лимитчица заявила, что до свадьбы не ляжет с Юриком, пришлось её класть на диван в маленькой комнате с Леночкой, а Юрику ставить раскладушку в большую комнату к родителям. Леночка была на седьмом небе и рассказала Вале все свои школьные секреты.

Юрик заранее взял справку, что как специалист по распределению не может отлучиться на большой срок с производства, и бракосочетание назначили на конец недели – первые числа июля.

Получили в ЗАГСе талоны на дефициты: кольца, платье, фату, обувь, костюм, рубашку. Стали бегать по спецмагазинам, в обычных же магазинах было шаром покати, а хотелось, чтоб всё как у людей.

От Валиной родни приехала только мать и с трудом удержала лицо, увидев Юрика. Не меньше её поразили квартира Соломкиных и заношенный халат будущей свекрови. Она шепнула Вале, мол, не думала, что в Москве так грязно живут. Москва же!

Бабушку Полю Валя на свадьбу не звала, намекнула матери, что негде положить. С одной стороны, это было правдой, с другой, стыдилась перед бабушкой и Юрика, и его семейки, и самого факта такого замужества.

Мать достала из чемодана шуршащий свёрток, оттуда выпала ткань, невероятно расшитая васильками величиной с яблоко, и все Соломкины ахнули.

– Вышивала доче занавески. Мужики, вешайте, – смущённо объяснила мать.

– Прям Третьяковская галерея! – выдохнула будущая свекровь, будто когда-то там была.

А Юрик полез на стремянку, чуть с неё не свалился, и они с отцом как-то водрузили занавески в большой комнате своими корявыми и растущими не оттуда руками. И бессовестная красота васильков подсветила, что всё в квартире потёрто, засалено и заскорузло, как и вся устраивающая Соломкиных жизнь.

Потом обе матери считали деньги на угощение, фотографа, машину с куклой на бампере, записывая цифры в столбик в школьной тетрадке, взятой у сестрёнки Леночки. Всю ночь перед свадьбой шинковали салаты и мариновали мясо, вместе с Валей и Леночкой.

Свёкор с Юриком выносили из большой комнаты мебель, сдвигали столы, носили от соседей стулья, тарелки, вилки, стопки и спорили, хватит ли водки. Рукастая мать сделала Леночке модные у школьниц банты-розы, отчего та прыгала до потолка. А обряжая Валю в роскошное платье из салона для новобрачных, шепнула:

– Ну, доча, принцесса! Любишь этого задохлика?

– Люблю, – отрезала Валя.