К а т я (зубрит). “Где, как обугленные груши, / С деревьев тысячи грачей / Сорвутся в лужи и обрушат / Сухую грусть на дно очей. / Под ней проталины чернеют, / И ветер криками изрыт, / И чем случайней, тем вернее / Слагаются стихи навзрыд”. (Пытается зазубрить критику.) “В стихах Пастернака всегда ощущаешь не наигранный, а глубоко естественный, даже стихийный лирический напор, порывистость, динамичность. Строки его стихов, по выражению Виктора Шкловского, └рвутся и не могут улечься, как стальные прутья, набегают друг на друга, как вагоны внезапно заторможенного поезда””. Мы тут живём. Я живу круглый год на даче, потому что у меня аллергический бронхит и в Москве мне вредно.

К а т я. У меня, например, никого нет. Ни старших братьев и сестёр, ни младших. А у них у всех есть, старшие...

В и т я. И им всем предстоит ЕГЭ.

К а т я. Вот у Вити — Снежанка старшая сестра…(Пауза, девочка имеет в виду, что Снежанка повесилась, но вслух не говорит.) И нам всем тоже ЕГЭ предстоит...

В и т я. А оно знаете какое страшное... Там Пастернак…

К а т я (пытается вызубрить то стихи, то критику). Мело-мело по всей земле, во все пределы… / Во все пределы… Тьфу, блин, бляха… “У стихов Пастернака есть свойство западать в душу, затериваясь где-то в уголках памяти, восхищая и радуя…”

В и т я. У нас шлагбаум такой, чтобы в посёлок проехать. И дядьки разные, по очереди дежурят. И Владимир Павлович тоже вдруг! Он раньше ОБЖ преподавал. Рукопашный бой, сапёрная лопатка, правила дорожного движения... Приёмчики показывал всякие... Единственный нормальный во всей школе. Из взрослых. Нас однажды оставили дежурить по школе, весь третий этаж убирать вообще. Владимир Павлович помогал. Зеркало в учительской он разбил случайно. А на стол залез, чтобы нас повеселить... Было очень плохое настроение. Пастернака задали потому что... И Владимира Павловича тогда из школы выгнали. У него болезнь ещё нашли, головную, с войны, в голове болезнь, при такой болезни нельзя с детьми работать... Он теперь в нашей будке, у шлагбаума. Он добрый, у него ёжик и кот. Он говорит, смотрю на вас и вижу — не так я жизнь прожил... Он истории интересные рассказывает... Он на разных войнах воевал... “Эх, ребятишки, слышали бы вы, как трещит человек, когда его распарывают ножом отсюда и вот посюда... Зовите меня просто дядя Володя”. — “Дядя Володя, вы читали Пастернака?” А он говорит: “Да расстреляли бы его тогда, и дело с концом”. Ага, с концом. Ещё больше бы задавали. Наизусть... С расстрелянными ещё хуже лезут, всегда наизусть учить заставляют. Про жирафа этот, как его... Вообще... Снежанка всё жаловалась...

К а т я. Дядя Володя вообще в ужасе. Бензин дорожает. Непонятно, что делать. Зарезать кого? (Зубрит дальше.) “Поэт прошёл сложный путь от мучительных поисков формы философских стихов начала двадцатого века до прекрасной простоты лирики конца пятидесятых”. (Зубрит стихи.) “Мело-мело по всей земле, во все пределы…” Во все пределы… Вот блин, а? Нет, это ужас... Родители такие: “Уж по литературе-то ниже четвёрки иметь просто неприлично...” Хороши вообще. Родили, даже не извинились... А я теперь мучайся, живи, ЕГЭ сдавай...

В и т я. А тебя зачем родили?

К а т я. Как — зачем?

В и т я. Ну вот меня — чтобы квартиру получить. Ещё радовались очень, что мальчик. Получается, что мы со Снежанкой разнополые, больше жилплощади положено. А всё равно какие-то лишние метры обнаружились, не дали ничего. Теперь вообще...

К а т я. Нет, меня без метров вроде. Просто... Положено ведь, чтобы дети. У всех есть, кто женится...

В и т я. Ну да...

К а т я. Вот хорошо быть Алишером! Он таджик! Повезло родиться. Ему никакой Пастернак не страшен. Кирпичи на тачке возит, помогает своим. Валентина Ивановна такая, с четвёртой дачи: “Почему ваш мальчик не учится? Ему двенадцать лет! Это эксплуатация детского труда! Я сообщу в органы опеки!” Да глохни ты, жаба, он не гражданин России, что ему всякие там органы... Своим помогает, деньги зарабатывает, его дачники жалеют, что он маленький, угощают...

В и т я. Я ему свой старый велик отдал.

К а т я. Для таджика велик — вообще... Вынос мозга...

В и т я. А Валентина Ивановна такая — “Зачем ты ему дал велосипед? Он теперь станет террористом-смертником, вот была передача, ездят на велосипедах и взрывают, мусульманам нельзя дарить велосипеды...”.

К а т я. Не понимает, тупит вообще, что тут главное тротил, а не велосипед. Хоть сто велосипедов подари, куда без тротила...

В и т я. Это точно.

К а т я. А ещё я обожглась борщевиком. Мы с ним боролись. Сначала поливали кока-колой, чтобы он сдох. Потом рубили ракеткой от бадминтона. Я руку здорово обожгла, волдыри такие. Повезли в больницу. Врачиха такая: “У тебя друг есть?” — “Есть”. — “Тогда пописай вот в эту пробирку”. Это они насчёт беременности, думают, раз друг есть... А у меня друг Витя Лазер-Дэнс, ну мы с ним дружим, типа вот как подруги тоже друг с другом дружат или вообще люди. Чего они с пробиркой этой? И он вообще свинку в детстве перенёс...

В процессе невнятного бормотания должен ещё мешать “чудило”-зритель с шуршащими пакетами и мобилой. Тоже говорит отрывистую “муйню” в трубку, отвечает типа... Кому-то что-то объясняет, где-то там у них в квартире что-то лежит, и вот не могут найти, и он по телефону объясняет: “В холодильнике, справа, за пакетом с воблой... Да не с водкой, а с воблой...” Ему делают замечание, просят отключить мобильный.. В конце концов его должны выгнать из зала актёры.

К а т я (деловито объясняет, повторяет, хочет быть понятой). Короче, мы все тут живём. Я — на дачах, где дядя Володя с котом и ёжиком у шлагбаума дежурят. Остальные — в военном городке. И ещё один тут посёлок, по соседству. Там академики разные отдыхают. И один такой... С незапоминающимся цветом волос. И судя по голосу, неженатый.

К а т я. Но ему от нас всё равно не уйти.

В и т я. Потому что он академик, который придумал ЕГЭ. Конечно, он там был не один. Их там целая банда.

К а т я. Но рядом с нами живёт только он.

В и т я. Мы его по фамилии вычислили. И по телевизору видели тоже.

К а т я. И мы всё придумали. Родители тоже говорили, что они за нас, — у них это ЕГЭ давно в кишках сидит.

В и т я. Папа Насти обещал принести гранату. Он работает в военной части, и у него этих гранат просто девать некуда.

К а т я. Пока он ещё не принёс гранату, мы просто кидали за высокий забор разные предметы. Например, бомбы-вонючки. Мы их специально заранее готовим. Мама Костика научила, она повар. Режешь капусту и чеснок, кладёшь в целлофановый пакет и держишь поближе к батарее два дня.

В и т я. А ещё мы придумали, как будто за гаражами у нас штаб, и в штабе мы обсуждали, кто будет камикадзе, когда гранату наконец принесут. Сначала решили, что Рамилькин кот. Просто привязать к нему гранату и как следует метнуть за забор. Бадыжжжь!..

К а т я. Ха. Ха. Ха. Но кота стало жалко.

В и т я. Тогда придумали, что камикадзе станет двоюродная сестра Лейлы. Она подходит. Противная такая, маленькая и всюду лезет.

К а т я. Вот пусть и лезет в сад к врагу.

В и т я. Сразу двумя противными меньше. Удобно. А если граната не сработает, то он хотя бы испугается, а в это время мы все вместе перелезем через забор и налетим на него, собьём с ног, начнём колошматить чем ни попадя...

К а т я. Выковыривать глаза, откручивать нос, рвать на куски и приговаривать…

В и т я. “Вот тебе, вот тебе, вот тебе за отравленное детство... За Снежанку, за всех...”

К а т я. И тогда он попросит пощады и взвоет и взмолится: “Простите меня, дети. Я отменю ЕГЭ”. Тогда мы дадим ему телефон, чтобы он позвонил и отменил ЕГЭ, а потом всё равно убьём.

В и т я. На всякий случай.

К а т я. Так мы всё придумали. А получилось по-другому. Гранату нам так и не принесли. Пришлось всё самим.