А папа посмотрел на бабушку и на маму и сказал с удовольствием:
— Ни на какое. Понимаете? В Москву нам теперь ехать незачем. Что там делать? Работы у меня больше нет, банк лопнул, вы это прекрасно знаете.
Папа встал из-за стола и принялся ходить по веранде, а мама и бабушка, как кошки, следили за ним глазами.
— Теперь мы будем жить здесь, потому что деньги быстро кончаются, а в Москве жить дорого. Прекрасно помню, что вы, милые дамы, возражали против покупки деревенского дома. Вам дачу в Черногории подавай. Зато теперь-то как хорошо! Мы будем жить в деревне. Чтобы сэкономить на бензине, будем ездить на великах. А потом вообще машину продадим. Ниву купим, вот. Не машина — зверь! Разведем большой огород… В школу Оля здесь будет ходить.
— Ура! — завопила Оля. — Тетя Ира добрая!
Действительно, учительница начальных классов в деревенской школе была очень добрая и красивая, не то что Олина учительница в Москве, похожая на старого накрашенного карлика с большими зубами.
— А я буду ходить по дворам, помогать, кому что надо. Может повезет, на лесопилку возьмут. А то песни могу петь на площади перед магазином. Ты, Дашенька, научишься плести лапти и валять валенки. Вы с Олей еще можете собирать ягоды. А Инессу Вадимовну посадим у магазина продавать ягоды, валенки и лапти богатым дачникам из Москвы. У нее вид жалобный, все покупать будут, бедную старушку поддержать.
Бабушка, считавшая себя девушкой, поджала губы.
— Ага, — сказала мама. — Тут уже был блаженный Пролетарий какой-то. А ты, значит, следующий? Блаженный Банкирий, что ли?
— Ничего смешного, Дашенька, — строго сказал папа и сел за стол. — Иди в Интернет, пока деньги на счете не кончились, и смотри, как лапти плести.
Мама хотела обидеться, но посмотрела в окно и удивилась:
— А это еще кто?
Собаки у Оли не было, и никто из обедающих не заметил, что под окнами возле крыльца стоит парень в брезентовой штормовке и в забинтованной руке держит большую бутылку с мутноватой жижей.
Папа тоже посмотрел на парня, не понимая, но встал из-за стола, вышел на крыльцо и поздоровался с парнем за руку.
— Чего ты, земляк? — спросил папа.
Парень застенчиво улыбнулся и молча показал папе бутылку.
— Чудной ты. Я по жизни не больно-то выпиваю и тебя в первый раз вижу, — сказал папа. — Иди своей дорогой, не обижайся.
Парень потоптался у крыльца и ушел. Папа сел обедать дальше. А Оля вспомнила:
— Пап, да это же с лесопилки, ты его в больницу возил, помнишь? Ну, мы на Первое мая приехали, только ужинать сели, а тут девушка прибежала, плачет, говорит, брат руку на пилораме порезал, а в больницу отвезти некому, потому что Первое мая, вечер и все уже никакие. Помнишь? А ты говоришь, да, конечно, отвезу, а бабушка говорит, отбивнушкиостынут, а ты говоришь, что же, пацану из-за моих отбивнушек без руки оставаться? Ну, помнишь?
— А! — вспомнил папа, посмотрел в окно и увидел, что парень идет обратно и вместе с ним идет дядька постарше, точно такой же и в такой же штормовке.
— Батю привел, — догадался Олин папа. — Ничего не попишешь, надо уважить.
И встал из-за стола, чтобы выйти на крыльцо.
— Митя, — очень четко сказала мама. — У тебя гастрит.
Папа вышел на крыльцо, поздоровался за руку с обоими и сказал:
— Не могу, братцы. Доктора не велят. Ты вот руку подлечил, а мне тоже организм подлечить надо. Никак не могу. К тому же (папа оглянулся на дверь) и сказал потише: — Дома жена с тещей.
Двое переглянулись и ушли.
Папа вернулся к столу.
— Митя, — опять очень четко сказала Олина мама. — Не вздумай пить вот это вот, что у них в бутылке. Спроси сначала, из чего у них оно.
— И есть ли разрешение санэпидемнадзора, — прибавила бабушка.
— Угу, — сказал папа. — И рекомендовано ли это программой Елены Малышевой.
Оля увидела, что двое в штормовках опять идут к крылечку, а с ними идет…
— Папа, это же дядя Леша Осипов! — обрадовалась Оля. Она давно хотела познакомить папу с дядей Лешей, ей казалось, что они подружатся. — Это же папа Святослава, Аньки и Машки! У них самый красивый дом с башенками и балкончиками, резной, прямо теремок, и всегда навалом живности, даже лисенок однажды жил, и дядя Леша мне разрешил его погладить! Ну, я тебе столько раз рассказывала! Папа!!!
Папа в третий раз вышел на крыльцо.
— Прости, хозяин, одичали они на своей лесопилке, — говорил дядя Леша. — Пришли спасибо говорить, а сами молчат, как упыри. Нет бы сказать по культурке — выпьем, мол, Дмитрий Маркыч, за здравие раба Божьего раздудуяАнтония и за его трудовую руку, которая уцелевши, Дмитрий Маркыч, только благодаря твою человечную отзывчивость.
Папа опять поздоровался за руку, теперь уже с троими, и, обернувшись в дом, крикнул нарочно густым басом:
— Дарья! Накрывай в беседке!
А в калитку уже входила тетя Марина, дяди Лешина жена, мама Святослава, Машки и Аньки. С миской горячей картошки и банкой огурчиков.
— Вот молодцы, додумались среди бела дня людям на голову свалиться, да без закуски… Оляна, а ты что не заходишь, у нас котята новые подоспели…
Новые котята! Тут одного котенка за всю жизнь не выпросишь, а в деревне старых, весенних котят еще толком не раздали, и тут уже новые… Вот жизнь в деревне, вот везуха!
Поговорить с тетей Мариной вышла и Олина мама, и скоро все, кроме бабушки, уже сидели в беседке под сосной.
— А мы теперь всегда здесь жить будем, — сказал папа. — Накрылся мой банк бордовой шляпой…
— Да! — похвасталась Оля. — Мы с мамой будем лапти плести, а папа по дворам ходить помогать или песни петь у магазина…
— Ой, да прям… — махнула рукой тетя Марина. — Да вас хоть щас на пилораму возьмут! Или в школе работать можно. Вы же и иностранный, и алгебру, и информатику… Работы хоть отбавляй! Это кто делать ничего не хочет и не умеет, говорит, что в деревне работы нет.
— Точно, — кивнул дядя Леша.
Заговорили про всякие болезни, кто как резался, ранился или ушибался, про состояние районной больницы, починку моста и водонапорной башни, и дядя Леша вдруг решил:
— Тебя, Дмитрий, в президенты двигать надо. Не голова, а дом советов. И совесть на месте.
— Кто ж за него скажет? — серьезно спросил Тошин папа.
— Я скажу. Ты скажешь. Ира Вовина, учительница. Вова Ирин, тракторист. Баба Валя из церкви. Баба Валя Пиратская тоже. Надя-магазин. Ты, Тоша, скажешь, и Танюха твоя. Комаровы с того края. Мои — все целиком. Пилорама — вся за тебя. Да все скажут. И ты президент.
— Президентом не хочу, — сказал папа. — Хлопот много. Страна большая. Вот одной деревни — это да, годится. Нет, лучше царем! — решил папа. — Царем согласен. Царем деревни.
— Царем родиться надо, — подсказал Тоша.
— Это всей России царем родиться надо, — серьезно сказал дядя Леша. — А одной деревни — можно и путем голосования.
— Собрание, значит, надо устраивать, — сказала тетя Марина.
— Можно с подписным листом по дворам пройтись, — придумал Тоша, он совсем осмелел и говорил теперь складно и хорошо. — Если большинство согласно, то будете, дядь Мить, вроде как председатель сельсовета. Даже главнее! Вас, считайте, народ выбрал, а Борман предом стал, потому что никто вообще ни за кого голосовать не ходил.
Все замолчали, вспоминая местное начальство по кличке Борман, потому что он был похож на Бормана из старинного фильма про семнадцать мгновений весны.
— Хапуга этот Борман, — сердито сказала тетя Марина. — Соглашайтесь, Дмитрий Маркыч. Борман будет думать, что он начальство, и ладно. А на самом деле все вас слушаться будут.
— А я? — спросила Оля. — Я тогда буду принцесса?
Все засмеялись.
— Нет, — серьезно сказал папа. — У выбранного царя родственники остаются простыми людьми, но они помогают царю работать, а его подданным — жить.
Но Оля сделала все-таки папе крутую корону из коробки от чайника и цветной бумаги.
Мама и бабушка ждали, что сейчас папа скажет, что пошутил, и все поедут в Москву.
