Айвар прыснул и закашлялся.
- Мне журналы кое-какие с ними показывали… Может быть, просто самые неудачные показывали, но как-то знаешь, ничто к сердцу не легло. А местами и откровенно гадость какая-то. Ни рифмы, ни смысла. Знаешь, может, есть такие… непонятную белиберду вместо стихов пишут, видимо, для пущей загадочности.
- Символисты? Или эти, как их… футуристы?
- Да чёрт их знает. Мне за всё время, в общем, пара стихов понравилась, про природу, но автора не помню. Жалко, вот его б, быть может, ещё почитала. Хотя лучше уж в прозе что-то.
- Например?
- Ну, недавно вот, знаешь, читала «Отверженных». Не с соседями, им это и длинно, и вряд ли интересно, а сама для себя. Знаешь, нам их не так давали… А тут полностью прочла. Долго в потрясении ходила.
- Это от чего же?
- Да ведь там совсем не о том! Ну… ты сам читал вообще? Если это читать не полностью, а только отмеченные, рекомендованные места, да тем более детским умом, то это, конечно, иначе видеть можно… А теперь вот не понимаю, как это так надо было читать, какими глазами. Вот возьмём, например, один из самых прекрасных, восхитительных образов - Жан Вальжан и его духовное преображение. Это просто потрясает душу до самого основания - скромность его жизни, всё то, что он сделал для города, его смирение, его трогательная забота о приёмной сироте… Это если смотреть разрозненно, это если не анализировать. И вот этот момент, когда какого-то бродягу принимают за него и хотят осудить как беглого каторжника, и он приходит, открывает своё настоящее имя, сперва ему никто не верит… Он истинно подобным Христу выглядит. А теперь посмотрим внимательно на этот момент, что мы видим? Разве вольная спокойная жизнь его лежит на одной чаше весов и спасение души - на другой? Нет! На одной чаше, быть может, его душа, или точнее его совесть… А на другой - город, который так нуждается в нём, и Козетта, матери которой он дал обещание позаботиться о ней. Что же он выбирает? Всего лишь не поступиться принципами, всего лишь не запятнать себя ничем. Ведь Козетта могла погибнуть, не дождавшись его. А о городе и говорить нечего… Какой же это гордыней надо обладать, каким эгоизмом, чтобы выбрать одну только свою душу! Или вот, Мариус, его любовь - как это написано, просто невероятно! Взрослый человек, конечно, просто скептически улыбнётся - так не может быть, это писательский гротеск. Вот так, словно человек совершенно отрешился от плоти, поднялся в горние выси, обратился весь в дух, в святое, возвышенное чувство… Я читала и плакала, правда, хотя я не так чтоб очень уж чувствительна. Но я думала - неужели в самом деле люди могут так любить? Конечно, это книжка, но ведь автор это придумал - значит, и в жизни такое возможно! А потом… Потом свадьба, и Мариус запрещает Жану Вальжану видеться с приёмной дочерью из-за того, что он преступник. Нормально? Как по мне, так не очень. Вспоминаем, как когда-то, ребёнком, Мариус отвергал отца потому, что так его воспитал дед, и как горько каялся в этом потом. Тогда Мариус был не виноват, он был ребёнком, введённым в заблуждение, но теперь-то он делал всё сознательно. И сделал то же самое! При чём не себе, он так же распорядился жизнью любимой, не спросясь её, ничего ей не объясняя… И так же каялся, так же ходил потом ухаживать за могилой, только вот мёртвому это уже ничем не поможет! И мы понимаем, что Мариус просто такой есть, он просто дитя, истерично кидающееся в крайности, и чего стоит после этого его любовь? И зачем нужна такая любовь, если в ней Козетта забыла того, кто спас её, кто всё ей дал? Много и ещё там очень интересных моментов, и в целом это книжка очень грустная. Книжка о том, как мораль, добродетель терпит сокрушительное поражение, пытается что-то дать людям - и не может.
Айвар посмотрел на Настю очень серьёзно.
- Наверное, это просто очень мудрая книга, написанная для размышляющих. Иносказательно. Но ты ведь сумела извлечь из неё то, что нужно?
- Да, - кивнула Настя, - это совпадало с моими мыслями уже долгого времени. Мораль, добродетель, как она преподаётся людям, странным образом не усваивается ими, губит их… Заставляет их быть нечестными. Заставляет быть… трусливыми, низкими, под маской добродетели. Спасающий душу свою погубит её. А погубивший душу свою за други своя спасёт её. Это девиз времени, Айвар. Именно так.
- Неожиданно…
- Почему же? Я вижу это сейчас со всей ясностью и несомненностью. Только имеющий смелость губить свою душу по-настоящему на что-то способен, только не ждущий награды на небесах может быть её достоин.
Айвар откинулся на опору из одеяла, запрокинув голову.
- Настя, позволь вопрос, хотя наверное, он неправильный, он тебе не понравится… Ты в самом деле верующая?
Настя отставила чашку на сундук. Голова кружилась - интересно вот, что и головокружение это, и разливающееся внутри тепло - они каждый раз немного разные… Сейчас вот в этом тепле было очень много покоя и нежности. К этой маленькой, странной как человеческое жилище комнатке, к немногочисленным деталям её обстановки, к милому, хорошему товарищу, с которым они сейчас беседуют так легко, как легко течёт река по равнине, не встречая порогов, преград. Единственное, что сдерживает её - это берега её тайны, запрещённой правды, а то б, наверное, разлилась она огромным зеркалом на весь белый свет, и было что на небе вверху, то и на земле внизу. Но ведь не непременно об этом думать, и в границах берегов у реки достаточно бывает простора… И откуда только пошло это выражение про «напиться и забыться»? Ей вот, например, сразу столько всего вспоминалось в этот самый момент - и другие дни рождения, конечно, далёкие, трогательные, как наивность и безмятежность детских лет, как бабочки на обоях в спальне. И разговоры с дедом, с отцом Киприаном, с Розой…
- Да. Но я уже спрашивала, очень ли это плохо, и услышала, что не очень. Я понимаю, для тебя это странно, потому что вы ведь все атеисты, а я такое исключение. Но мне разрешено, в самом деле.
- Нет, я не об этом… Как это совмещается в тебе? Твоя вера - и всё… И то, что тебе приходится делать, и то, что происходит сейчас вообще…
- Отлично совмещается, Айвар, прекрасно! А разве всё, что происходит - происходит не по божьей воле, не Богу угодно? Разве мы все - не орудие его замысла, и наши успехи, наши заслуги - не лучшее свидетельство?
Айвар натурально отворил рот.
- Ладно б ты сказала что-то вроде - бог не слышит, бог оставил, что ты молишься по привычке. Но - божья воля… И то, что закрываем храмы, и что попов сажаем, а случается - и расстреливаем - тоже божья воля? Богоборчество - божья воля?
- А неужели нет? Ты же сам из христианской семьи вроде, Евангелие читал маленько? Помнишь, как Христос выгнал торговцев из храма, как спорил с книжниками и фарисеями? Тоже они как будто служители Его Отца были. Но они поступали неправильно, они неправильно служили и неправильно учили, и получали поделом. Сказано: «Не всякий, кто говорит мне «Господи, господи!», войдёт в Царство Небесное, но только исполняющий волю Отца». Мы исполняем волю Божью, Айвар, мы, не они. Вы, не веря, не произнося имени его, творите его волю, обличаете неправду, заботитесь о малых сих, и не стяжаете сокровищ на земле, и не жалеете жизни за други своя. И я хочу быть с вами, только с вами. Дай мне крылья сейчас, чтоб лететь - я никуда не полечу. При тебе и я попов допрашивала. При тебе я в людей стреляла. И не дрожала моя рука, её направлял Господь. Были мысли, случалось, в храм сходить, тоска по прежнему иногда вещь сильная… Были мысли, да прошли понемногу. Разве там мне Бога искать? Разве искать его вообще? Не я его, он меня нашёл. И от смерти спас, и на правильную дорогу вывел. И говорила, и ещё скажу - эту куртку с меня только с кожей можно снять.
Айвар помолчал сколько-то, осмысляя услышанное.
- Действительно, ты очень необычная девушка, Настя.
- Неприятно это, наверное? Ну, что я среди вас как… - она искала подходящее сравнение, но с ходу на ум пришли только Марьины цыплята, - как чёрный цыплёнок среди всех остальных жёлтых.
