- Ну, а я при чём? Почему мы с голытьбой своим-то кровным делиться должны? Чай, я свой хлеб и своих коров не украл, всё хозяйство моим же трудом построено.
- Да как тебе сказать-то, - отозвался с козел возница, - не так чтоб виноват-то ты ведь, а только тут Прохор Микитич прав, и никто не виноват, в каких он обстоятельствах на свет появился. Не твоя заслуга и не моя, что мы хорошее хозяйство от отцов наших получили, с хорошим-то хозяйством и руки и голова нужны, чтоб в порядке его содержать да хотя бы таким же сынам передать, а когда ты шиш да долги унаследовал - так хоть сторукий будь… Так что есть в этой мысли правда и даже немалая - чтоб всех нас в равное положение-то поставить.
- Да? Ну так становись! И последнее добро им отдай, может, весь мир накормишь, чего уж!
- Один-то не накормлю, - покачал головой старик, - да и чего мне отдавать-то шибко, сами нынче пояски затягиваем… А ты б, Панфил, бога не гневил, не прибеднялся. Получше многих живёшь. Вот уж верно говорят, кто сам нужды не знал, тот к чужой нужде глух.
- Это я-то, я-то нужды не знал?
- Приехали! - крикнули спереди, с первых саней, - вот развезло-то, а!
- Началась весна, дождались… - проворчал Прохор, выбираясь из саней.
- А что, - усмехнулся возница, - вот смотри, Панфил, и твои сани, и Митькины же все вместе вытягиваем. Сподручней вместе-то, а? твои сани, мои лошади, общие наши закупки, а без наших бы рук ты ковырялся тут?
- Ну, размудрился тут, с притчами… Это-то сравнивать нельзя…
Эти периодические остановки, видимо, не настолько дедов и огорчали, лишний повод поразмять ноги, перекурить, пособачиться не только между собой, но и с Митькой.
- Ну, ты, если так за большевиков весь…
- А где я тебе говорил, что весь за большевиков? Я только говорю, что есть верные мысли у них. Сильно-то каждый своим углом не поживёшь. Так бы вот, знаешь, и на войну б идти не надо было - не на тебя ж сюда прямо напали, а пускай они там, в своём Петербурге, сами разбираются, так?
- Ну, это-то сравнивать нельзя!
- А чего ж нельзя? Едино, либо тебя ничего, кроме твоего угла, не касается, и хата твоя с краю, либо всё касается.
- Девке-то, слышь, коня надо… Как думаешь, кто дать может?
- Ну, я б дал, да самому нужны. Хоть вдвое даже больше б за него давали, а никак. От своих тоже не отнимешь.
- Постыдился б, одного-то чего не дать?
Лица старика Настя не видела, но по всей позе читала - на такую-то блажь не видит надобности.
- Может, у Ивахиных спросить? они вроде кобылу свою продавать хотели…
- Да расхотели, надел-то получили обратно, куда теперь…
- А не твой сын этот надел выкупить хотел?
- Куды? Чтоб кулаком объявили? Спасибо, проживём и этим.
- А у Мишки?
- И у Мишки себе надо… Да где ей тут лошадь лишнюю найдёшь, родишь, что ли? Вон пусть с дружков своих большевиков спрашивает, забрали всё, что хоть как-то под седлом ходит, одних кляч оставили, и куды дели? Пускай вон в Чус езжает, там спрятали… Там вообще люди умные, поумнее нас, и лошадей попрятали, и коров, и хлеб, голодать не будут, и по весне нормально засеются, а мы рот только открывать будем…
- Дедушки, а вы можете мне путь на этот Чус указать?
Деды разом обернулись, словно только вспомнили про Настино существование, хотя она тут же, рядом с ними выталкивала сани из широкой канавы с рыхлым мокрым снегом.
- Там думаешь поспрашивать? Ну, и в самом деле… А тебе на это дело Иван сколько дал? Э, это разве цена для такого-то коня… Вот те и большевики, а! за такого-то коня, как за клячу хромоногую… Только клячу хромоногую тебе кто и даст, и то подумает. Вертайся к Ивану, требуй остальное. Если, конечно, он тебя слушать будет…
- У Ивана не свои деньги, казённые! - вскипела Настя, - сколько смог, столько и дал. Что он, вдобавок рубашку с себя заложит? Не нужна мне его рубашка. Он меня тоже не умолял, коня этого ему оставить, да такой наказ был. Не можете сами никого продать, так хоть укажите, кто может… У вас и хлеб, небось, не даром брали, платили за него. А что вам мало - так извините, время такое, не для торгов… А если я сильно противно для вас говорю - ну извините, и отсюда могу пешком пойти, тоже вы не обязаны тащить-то меня…
- Да не ершись ты! - засмеялся возница, - давай, полезай, коли Панфилу места в санях жалко будет, верхом поедешь, или к Митьке пересядешь… А, Митька?
- Нет, а чего ты сразу на меня? - обиделся Панфил, - всё я ему, смотри, как кость поперёк горла… А в Чус вроде Мишка это собирался, если не ездил ещё… Так тот прособирается поди, до распутицы…
В общем, передали Настю, с её походным мешком, эстафетой Мишке.
Мишка был мужик лет едва чуть за средних, но медлительный и какой-то сонливый - ужас, Насте так и хотелось порой и его подхлестнуть, как лошадь. Пока запрягался, пока о чём-то судачил с соседями - она извелась вся и сорвалась бы пешком, если б знала дорогу. В пути тоже измучилась - Мишка всё пытался сосватать её за своего сына, парня, по-честному, богом вообще обиженного, и собой страшноват, и тюфяк в точности такой, как отец, да и умом, кажется, слаб, и вот Настя как могла, деликатно отмахивалась от такого счастья.
- Я безродная. Ни отца, ни матери не знаю, и за душой у меня ничего нет.
- Ну, отца-матери нет - это, с другой стороны, хорошо… Это значит, тёщи нет. У меня тёща знаешь, какая? Ууу… К ней и едем. Злая баба. Ну, а что приданого нет… главное, чтоб руки были, да? Ты молодая, вроде шустрая, справная такая… Небось, по хозяйству-то побольше стоишь, чем богатейки всякие… Уж ты б за Тишку взялась… Мужику без бабы не, нельзя… Мужик без бабы пропадёт…
«Уж взялась бы я за твоего Тишку… А можно и за тебя заодно… Так бы оглоблей оходила, чтоб не ползали, как мухи придавленные… Это правду Прохор сказал, всё б у вас развалилось давно, коли б на тебя племянники с малолетства не батрачили… Вишь, хорошо устроился - вроде как, и не кулак, семья просто большая… А что родственников-погорельцев как рабов держишь - так это ж ничего…»
А в Чусе всё неожиданно пошло как-то не так, как-то странно. Вроде, хотели Насте лошадь искать, привели в один дом, в другой, разговорилась с теми, с теми… А там, как услышали, что странная девка в Москву собирается, сами понабежали глазеть, расспрашивать… И как так получилось, Настя сама потом сказать не могла, а сторговала она чусовских продать не только ей хромоногую гнедую Голубу («вишь, повредила где-то… лечить-то лечили, залечили, ты не думай… А только хромой ей теперь на всю жизнь оставаться… Ну так-то она лошадь хорошая, даже очень хорошая. Только вот хромая, что ж тут сделаешь!»), но и десяток справных лошадок для отряда Ивана. Десять - капля в таком-то море, а всё ж. А сверх к тому девять мешков с зерном - тоже, опять же, капля, а капля не лишняя.
- Пиши, значит: от Василия, который Бугров…
Настя подписывала мешки… Во главе стихийного продотряда вернулась в Юрлу, на рожу Иванову любо-дорого было посмотреть…
- Это ж чем ты их так разжалобила?
Это Настя и сама не знала. Разве много рассказывала? Ну, рассказала, как жили они сами в Малом, и что рассказывала Роза о Губахе… И даже не шибко досадно ей было, что такая задержка всё-таки в пути вышла. Раздобыла себе бумаги, пронумеровала листы, принялась со слов стариков новую карту себе рисовать…
Шибко медленно ехала, конечно, хромая Голуба, а дороги-то и для здорового дай боже, всё чаще останавливалась Настя - дать отдых бедной лошади, да и себе тоже, падала прямо в снег, лежала, глядя на небо в просвете сосновых лап, чувствуя, как отходит понемногу больная спина… Слава богу, хоть не голодна была, накормили, как ни отбрыкивалась…
От Русинова поехали по хорошей дороге, по ней и добрались к Афанасьеву, встретив по пути только раз свадебный обоз, отправляющийся в Ожегино. Ну да, люди женятся, люди рождаются и умирают, что бы там на дворе ни происходило… Поздравила от души, посетовала, что подарить на счастье нечего. Возле Мальцева ещё видела, но разминулись, свернули они… От Афанасьева-то совсем хорошая дорога пошла, и от Ромашей стали всё чаще Насте встречаться попутчики. От Сергина пошла рядом с обозами, переговариваясь о том о сём. До чего любопытен до чужой жизни народ, вынь ему да положь, откуда да куда, какая семья, чем занимаются… Вот и как тут скажешь? Правды не скажешь - даже не всей правды, а той, что аж из Малого она сюда, никто с ходу не верил, обзовут вруньей… И пусть бы думали что хотели, да досадно будет выслушивать шутки да подначки - скажи да скажи правду… Ну, сказала, что с Юрлы, это вроде поверили. Косились на неё, конечно, как на чудачку, но это уж пусть. На повороте на Эркешево сторговал у неё один дедок Голубу - ты ж коли на поезд дальше, так куда тебе лошадь? А в безлошадном хозяйстве и хромая - сокровище. Ну, это верно, конечно… Какую цену за лошадь просить, Настя не знала, и совестно, конечно, было просить больше, чем давала, да ей ведь не для богатства, ей чтоб доехать… Прошла по обозам, поспрашивала - никто не знает, сколько билет до Москвы стоит… Да, вот таких-то простых вещей, бывает, не знаешь. Ну, ничего, как-нибудь… Запросила ту цену, за какую покупала, дед, радостный, выгреб ей вперемешку и царские, и новые, что-то, вроде, даже у соседа занял, на радостях даже провёз немного в сторону Балезина, на прощание очень просил, как Ленина увидит, сердечный привет ему передать. Настя улыбалась - сколько уже кто считал, что она едет Ленина повидать, Иван вот тоже на прощание просил - передать, что Юрла не сдастся…
