— Знаешь, Барат, — как-то раз сказал Ласло, устроившись на ночь в овраге, — есть у меня тайная мечта.

Пес с интересом взглянул на него и вильнул хвостом.

— Тебе, так и быть, по секрету скажу… Ты ж меня не выдашь? Хочется мне иметь домишко, пусть маленький, лишь бы свой. Что смотришь? Чай, думаешь, помешался старикан? Не понимает, что ему и собачью конуру купить не на что? Понимаю, братец. Но знал бы ты, как мне надоело бродяжничать!

Барат замер, точно к чему-то прислушиваясь, а потом вдруг встал на задние лапы, передние сложил перед собой, поднял морду и тихо, жалобно завыл.

— Эй, ты чего, а?

Но пес, не обращая на старика внимания, принялся вертеться на задних лапах, по-прежнему тихонько поскуливая.

— Погодь, ты хочешь сказать… что можешь плясать и петь на ярмарках? — наконец сообразил Ласло.

Пес остановился и кивнул.

— Слушай, а это дельная мысль. Ай да псина, ай да молодец! Ты немного потанцуешь, мы соберем денег, купим дудочку, и я смогу тебе играть. Не думай, я умею.

Барат посмотрел на него и радостно гавкнул.

Теперь они шли от города к городу, от деревни к деревне и давали на площадях незамысловатые представления.

— Оп-оп-оп-ла-ла-ла, — полукричал-полупел Ласло, а пес плясал, выл, а потом со старой шапкой в зубах обходил зрителей. Народ дивился ученой собачке и охотно бросал в шапку монеты.

Каждый вечер перед сном старик тщательно пересчитывал собранную мелочь и докладывал Барату, сколько они уже накопили.

— Смотри-ка, больше десяти пфеннигов.

— Три — целых три! — крейцера! Или нет? Ох, я считать-то почти разучился. Чего ты? Удивляешься, мол, бывший мельник-то должен уметь? Дык считал-то я на палочках. Да и времени-то сколько прошло. Ох-хохо, побродяжничаешь столько годков и как звать-то тебя забудешь.

Ласло, как и обещал, купил дудку, и теперь вместо его сомнительных подпевок собака танцевала под веселую мелодию. Старик был счастлив: нужда и голод остались позади, и впервые за много лет у него появилась надежда и в самом деле скопить на маленький домик. Безмерная благодарность к чудо-псу заполоняла сердце, постепенно превращаясь в искреннюю любовь.

Они миновали Мункач, Унгвар и теперь шли по дороге, вьющейся среди полей, которые окружали город Кашшу. Ласло жмурился от яркого солнца и лениво поглядывал на колосящуюся рожь. Как хорошо! Вон там, вдали, виднеются ровные ряды капусты, но бежать к ней совершенно не хочется. Он не голоден! С этой чудесной животинкой жизнь и в самом деле налаживается. И даже ставшее почти привычным жжение в груди теперь появляется реже.

Посмотрев на носящихся в воздухе ласточек, старик спросил:

— Слушай, Барат, а ты только по-венгерски понимаешь?

Пес покачал головой.

— Батюшки, еще какие-то языки знаешь? Чешский? Словацкий? Польский?

Короткий кивок.

— Ух ты, по-польски можешь? А еще?

Внезапно Барат остановился и принялся водить когтистой лапой в пыли дороги. Ласло с недоумением смотрел на палочки и кружочки, появляющиеся у его ног.

— Это что же, буквы?

Пес снова кивнул, а старик в полном обалдении уставился на него.

— Что, и писать умеешь?!

— Гав!

— Ничего себе! Господи Боже, да как же это может быть?

Барат начал было снова выводить что-то в пыли, но Ласло безнадежно махнул рукой.

— Не трудись, друг, читать-то я не умею.

Они вошли в Кашшу через крепостные ворота и по узким мощеным улочкам вышли к собору святой Эльжбеты, покровительницы Венгрии. Огромный готический храм с недавно пристроенной к нему Сигизмундовой башней потряс Ласло: ему доводилось видеть немало церквей, но эта была больше и красивее всех. Каменная махина словно нависала над рыночной площадью. Подняв голову, старик с изумлением рассматривал высоченные зеленые шпили. Потом, потирая затекшую шею, покосился на Барата — тот задрал морду и тоже, казалось, любовался величественным собором.

На площади было полно народу, в воздухе стоял неумолкающий гул, а откуда-то справа доносился сладковатый запах тушеного мяса. Хозяйки в широких платьях и фартуках толпились возле лотков, а мужчины глазели на акробатов, выступавших в центре площади.

— Ап! — то и дело слышалось оттуда.

Три здоровенных парня прыгали через голову и перекидывались гирями. Зрители вяло аплодировали, было заметно, что такие зрелища им не в новинку и уже приелись.

— Куркуренты, — проворчал Ласло и направился к одинокому лоточнику, который продавал товары для живописи.

Старик выбрал картон, две большие кисти и несколько горшочков с цветными землями.

Маленький толстый торговец взглянул на Ласло и хитро прищурился.

— Значит, так, это полтора пфеннига да плюс три по полпфеннига да плюс еще два, итого… эм-м… итого восемь.

Бродяга послушно полез в суму, а пес, навострив уши, угрожающе зарычал.

— Чего это он? — забеспокоился лоточник.

— Что, Барат?

— Р-р-р-р-р…

— Давай скорее деньги, забирай это барахло и катись отсюда со своей сумасшедшей собакой!

— Да-да, конечно, — заторопился Ласло и отсчитал восемь монет.

Пес положил передние лапы на лоток и возмущенно гавкнул на продавца. Тот попятился и попытался нащупать что-нибудь тяжелое, но под рукой ничего не оказалось.

— Парень, мой пес без дела глотку драть не станет! — наконец сообразил Ласло. — Видать, что-то не так.

Барат выразительно кивнул. Старик наклонился к нему.

— Что, товар плохой?

Пес не шелохнулся.

— Цена высокая?

— Гав!

— Он меня обсчитал?

— Гав! Гав! — пролаял пес и дважды кивнул.

— Ты еще у мышей в амбаре спроси, — рассмеялся продавец.

— Барат не глупее тебя, — обиделся Ласло. — Вот сейчас кликну стражника, он проверит, стоит ли моя покупка восьми пфеннигов.

Лоточник побледнел: за обман покупателя вполне можно угодить в тюрьму. И тогда прости-прощай вольная жизнь.

— Подождите, подождите, — засуетился он, — может быть, я обсчитался. Давайте-ка еще разок.

Он быстро перебрал купленный товар, бормоча что-то себе под нос, и сдавленно сказал:

— Да-да, я ошибся, с вас пять пфеннигов.

— То-то же, — погрозил кулаком Ласло.

Он присел, обнял пса и поцеловал в мокрый нос.

— Умница ты моя…

Расплатившись, старик забрал товар и пошел прочь.

— Эй, погоди! — крикнул вслед торговец. — Твоя собака, что, умеет считать?

— Да иди ты, — беззлобно отмахнулся Ласло.

Представление акробатов закончилось, и центр площади теперь был свободен. Ласло разложил на мощенной булыжником земле картонки, взял в руки кисть и, размахивая ею, принялся созывать народ:

С десяток зевак уже стояли вокруг разложенного картона. Ласло, обмакнув кисточку в краску, подал ее Барату. Тот взял кисть зубами и выжидательно оглядел публику.

— Кто тут грамотный, отзовись! — завопил старик.

— Ну, я, — откликнулся юноша в темной мантии, похожий на семинариста.

— А ну-ка, приятель, дай задание моему псу. Пусть напишет, что ты велишь.

— Первую монету — Богу, — подумав, предложил тот.

Зрители лузгали семечки и недоверчиво наблюдали, как пес медленно выводит на картонке корявые буквы. Когда он закончил, Ласло повернулся к юноше: