Дейв, зачарованно глядя на лошадей, тоже представлял себя верхом на одной из них: мальчишка, он по-прежнему мечтал стать рыцарем из материнских сказок, возмужав, но с душей оставшись детской.
Голову Брэндона осаждало слишком много мыслей, чтобы передать их все в одном предложении. Будучи человеком хозяйственным, он прикидывал в какого размера плуг можно запрячь одну такую кобылу, как следопыт — с первого взгляда понял, что с этими животными лучше не шутить. Брэндон обладал отточенным годами чутьем охотника, и сейчас это чутье во всю вопило об опасности. Однажды одной из лошадок вздумалось с дуру пробежаться, тогда-то он и понял, какая мощь таиться в этих с виду неповоротливых гигантах. Не каждый первоклассный скакун для скачек, без примеси грязной крови и тренированный с яслей, наберет такой же разгон с места, — сил в этих ногах было немеряно, казалось, в каждой заключен локомотив! Даже у себя в голове Брэндон не решился назвать такую лошадь зверем. Это были не кони, но воплощенные боги, — боги прерий!
— Поразительно… — изредка шептали пересохшие губы ученого, как будто приросшего своими ресницами к оптике подзорной трубы. Было только вопросом времени, когда Шарль увлечется настолько, что захочет спуститься вниз и рассмотреть животных вблизи. Брэндон с беспокойством ожидал этого момента, предвкушая тщетные попытки его урезонить. Если бы любовь и правда могла сжигать, как утверждают многие поэты, переменись законы физики специально для этой цели, и тут же бы из подзорной трубы вырвался луч света, испепелив табун, а вместе с ним и прерии, — именно такой силы чувства одолевали молодого Тюффона. Всю свою любовь, нерастраченную на женщин, он обращал в науку, сделав возлюбленной избранную стезю.
Ниже представлены несколько отрывков из дневника ученого, посвященные его наблюдениям и расположенные в хронологической последовательности.
«Уже второй день я наблюдаю за ними и поражен тому, как быстро эти звери питаются. Как если бы передо мной были не лошади, но увеличенные в размерах кобылки саранчи! Целую ночь я проворочался, будучи не в силах заснуть, а к утру, еще до первых лучей солнца, разворошил Брэндона и Дейва и отправился с ними на точку наблюдений. Ближе к полудню эту точку пришлось оставить, так как звери подобрались вплотную к склону. Я, кажется, даже мог ощутить запах их пота — настолько они были близко — и только тогда я по-настоящему осознал их размеры. О, это не передать словами! Настоящие гиганты: в каждом их копыте по меньшей мере два копыта тяжелоупряжного коня. Тела мускулистые и поджарые, вся их жизнь — это сплошной бег. Они бегут от голодной смерти и обезвоживания из одних лугов в другие, опустошая все на своем пути и каждое место, в которое приходят. Эти звери в буквальном смысле слова создают здешний мир, выполняя ту же роль, что и самые высокие и сильные деревья в лесах, определяющие состав всей прочей лесной растительности. Остальная живность попросту не поспевает за ними и вынуждена подстраиваться под их темп. Могу только представить, сколько удивительных созданий, должно быть, вымерло еще до нашего прихода в прерии, не вынеся жестокости отбора местной гонки за право жить.
Только вчера мы наблюдали миграцию нескольких видов грызунов, обитавших в здешней степи. Я не мог отлучиться от наблюдения за лошадьми и поэтому поручил слежку за зверьками Дейву. Он отследил их маршрут и доложил мне, что часть из зверьков двинулась в сторону нашего лагеря, совершенно позабыв о страхе перед всем новым и необычным, страх перед лошадьми у них заложен на уровне инстинкта. Вы только вдумайтесь! Грызуны решились пересечь лагерь через самый его центр и были отчасти пойманы тогда же моими людьми, тем же вечером они приготовили из них жаркое. (Я по-прежнему питаюсь из собственных запасов и могу только догадываться, каково их мясо на вкус, но думаю, что очень жесткое.) Многие из тех зверьков, которым удалось избежать рук людей или которыми люди побрезговали из-за их маленьких размеров, прожили еще меньше своих пойманных собратьев. Дейв отчитался, что большая часть из той мелюзги двинулась вниз вдоль берега, а после предприняла безумную попытку пересечь реку в месте наиболее слабого ее течения. Большая часть грызунов погибла, не уверен, что оставшаяся сможет восстановить популяцию, кажется, именно мы своим вмешательством в естественный ход вещей и лишили их шанса на выживание. Прискорбно, но увы, это так.
Что же до Дейва, то, по-моему, мальчик наконец позабыл о нашей ссоре. Между мной и ним теперь, ясное дело, нет того тепла, что было раньше: нас сейчас объединяют исключительно деловые отношения — отнюдь не дружба. Не подумайте, однако, — меня это более чем устраивает! Может, и будет из него толк в итоге… Я подумываю, предложить ему место своего ассистента, если, конечно, он успокоится в достаточно степени, чтобы здраво обдумать мое предложение, и простит мне гибель своего пса до конца нашего путешествия.
Но вернемся к лошадям. Табун кобыл ведет один племенной жеребец. Его очень легко отличить по снежно-белому цвету кожи, тогда как все без исключения кобылы — черные, как смола. По всей видимости, других окрасов у них не существует. Самец к тому же значительно больше, на полголовы выше самок. Полноценно оседлать такого чисто физически смогли бы только самые высокие представители рода людского, человеку же среднего роста понадобилось бы для этого выдумать специальное седло или переосмыслить целиком и полностью манеру езды на лошади. Это не говоря уже об очевидных сложностях, проистекающих из особенностей характера жеребца, которые даже у известных человечеству пород лошадей не всегда и не полностью изглаживаются укрощением и которые мы не берем сейчас в расчет…»
Следующая запись дневника Шарля посвящена особенностям размножения этих удивительных животных:
«Сегодня днем я имел удовольствие лицезреть брачные игры лошадей Прерикон (так я их назвал), а несколько позже и сам процесс спаривания. Он, впрочем, ничем не отличается от аналогичного процесса у обычных лошадей. Куда больший интерес представляют брачные игры: жеребец гонится за избранной им кобылой, чтобы затем сбить ее с ног и немножко повалять мордой. Совокупление между ними происходит, когда кобыла поднимается. Иногда погоня повторяется насколько раз, прежде чем дойти до своего логического финала. Если кобыла сдается слишком быстро, самец оставляет ее и выбирает другую самку, пока, наконец, не находит себе подходящую. Такие поиски происходят по несколько раз за день, не потому, однако, что жеребцу требуется отдых, но потому, что за один гон беременной может ходить только часть из самок табуна. Это кажется мне вполне обоснованным, так как логично предположить, что скорость перемещения табуна по прериям снижается тем больше, чем больше кобыл покрыто жеребцом. Также я полагаю, что в разные сезоны половая активность самца снижается или, наоборот, повышается по аналогии с большинством млекопитающих и, в частности, с человеком, пик активности которого припадает на весенний период.
В своем наблюдении нескольким кобылам я уделяю наиболее пристальное внимание. Судя по грузности их живота и малой подвижности, они пребывают на последних стадиях беременности и очень скоро должны понести. Что примечательно, эти кобылы дни напролет лежат, тогда как остальные кони даже спят, стоя по ночам. Жеребец приносит им травы, собранные на лугах, чтобы они кормились. Уверен, обе мои сестры, равно как и многие из женщин, нашли бы такую заботу крайне романтичною, — меня же данное занимательное обстоятельство привлекает в первую очередь как проявление высокого интеллекта лошадей Прерикон. Ваш покорный слуга с нетерпением ждет момента родов, чтобы во всех подробностях запечатлеть его на бумаге и таким образом донести до вас, благодарных читателей!»
И, наконец, заключительная запись дневника Шарля Тюффона, которую, уверен, многие благодарные читатели с нетерпением ожидали:
«Я пишу эти строки, а рука моя дрожит от крайнего восторга, разбрызгивая чернило по бумаге. Видите ли, свершилось! Одна из кобылиц разродилась сегодняшним вечером. Кони по этому поводу почти всю ночь ржали и скакали, как обезумевшие, конечно же, на удалении от роженицы, где они не могли ей навредить. Табун образовал вокруг нее кольцо из своих тел, словно защищая новорожденных жеребят и их мать от возможной угрозы извне, ума не приложу, однако, что может угрожать этим прекрасным и грациозным гигантам? Я прямо тогда же хотел спуститься вниз и рассмотреть детенышей вблизи, но Брэндон уговорил меня повременить, пока пыль от копыт не уляжется. Следопыт был настойчив и как никогда серьезен. Хорошенько поразмыслив и взвесив его аргументы, я уступил. Он, кажется, боится, чтобы со мной чего-нибудь не случилось. Без сомнений, дело не в заботе обо мне, но в беспокойстве за себя и за сына. Я его не осуждаю и понимаю, что его волнения более чем оправданны, но ничего не могу с собой поделать, долг зовет меня и мне ничего не остается, кроме как сложить голову под копыто во имя науки, понадеявшись на удачу. (Сложить, уж надеюсь, в переносном смысле — голова мне еще пригодиться!) Итак, решено, нет сил больше тянуть, — это случится завтрашним же утром… Вернее, уже сегодняшним: первый контакт человека и лошади Прерикон! Вам остается только пожелать мне удачи, мои дорогие, — только пожелать мне удачи…»
