Этот отрывок из текста дневника Шарля Тюффона позднее лег в основу знаменитой речи ученого в защиту опального химика-экспериментатора по фамилии Бернштейн, чьи неразрешенные опыты стоили жизни несколько его ассистентов, однако помогли открыть новый состав взрывной смеси, более эффективный и дешевый в изготовлении, чем прежний, широко используемый теперь в горных работах. Тогда химик проиграл судебный процесс, результаты которого вскоре были обжалованы ходатайством многих известных промышленников того времени, а химик отпущен на свободу. Бернштейн продолжил свои эксперименты теперь уже на службе у правительства и впоследствии стал значимой фигурой в жизни государства.
В своих мемуарах Брэндон, ставший мэром города Брэйввилля, позднее написал следующие интересные строки:
«Те из нас, кто хоть раз задумывался об этом, считают, что всему виной прерии: что это они развращают людей. Стены городов напоминают людям о законе, каждое проявление цивилизации — это напоминание о нем. Прерии же… Они освобождают, создают ложное представление о том, что только ты сам судишь себя и нет инстанции тебя выше. Намного хуже, когда имеешь заряженный револьвер в кобуре, крепкую выпивку под рукой и скверный нрав. Я, однако, в корне в не согласен с тем распространенным заблуждением, что свобода и легкомыслие — есть причина всех пороков современного общества и, в частности, общества Прерикона. По моему мнению, это всегда было с нами… Почитать только о зверствах, описанных в исторических хрониках. Как и у каждого человека, у каждой цивилизации есть этапы рождения, созревания и увядания, и только от среды зависит то, как быстро и как болезненно будет проходить каждый этап ее существования.
Первой империи не повезло родиться в пекле кровопролитных битв с местными племенами за право обладать этой землей и ее дарами, она победила и отстояла это право, и пала, состарившись и распавшись. Королевству Фэйр не повезло возникнуть из ее праха в обществе недружелюбных соседей, его братьев. Очень просто близкие становятся врагами… Войны того периода здорово напоминают то, как птенцы одного гнезда, оставшись без матери и кормилицы слишком рано, начинают питаться друг другом, родной плотью и кровью. В конечном итоге дольше всех живет лишь один птенец, самый сильный, да и тот не факт, что слишком долго. В естественной среди обитания в этом нет зла, есть только инстинкт выживания, когда же в дело включается человек, — сразу же возникает жестокость.
До того, как мы пришли в степь, здесь жестокости не было как таковой, но была лишь природа. И даже те дикари с востока, которые столько нам крови попортили и продолжают портить, вовсе не злы, но лишь свирепы! Я, может быть, слишком много себе сейчас позволяю, но я уже старик, дни мои сочтены, возможно, больше не будет возможности говорить искренне. И вот к чему я дошел: это мы захватчики для местных племен, но не они пришли к нам, чтобы отобрать наше. Мой сын, бедный мой мальчик Дейв… Клянусь Единым, и дня не проходит без того, чтобы я не вспомнил о тебе! Кровь Дейва была первой невинной кровью, пролитой в Прериконе. Эта первая кровь была и предупреждением всем нам, — предупреждением, которым мы не воспользовались. Когда же приехали колонисты, — хлынули ее реки! История цивилизованного человека в Прериконе учит: цена жизни, — на вес пули в сердце.»
И только сам Дейв не нашел, что сказать по поводу случившегося. В то утро, когда одного наемника не досчитались, он был хмур и задумчив, даже Баскет не мог облегчить тяжесть на его душе, этого улыбчивого и неунывающего парня словно подменили, под его глазами виднелись темные круги. Ночью он не спал и вместе с отцом сделал то, что нужно было сделать. Об этом нигде не написали, об этом никто не говорил, но все это знали, все понимали и все молчали. Злые языки запнулись об этот случай и больше не решались подрывать авторитет вышестоящих. Недруги перестали лить яд в уши, опасаясь за собственную жизнь.
Брэндон не изменился, он был хорошим человеком и умелым следопытом. Отец учил его, что к раненому вепрю следует подходить осторожно, зверь вполне способен и лягнуть, и даже убить из последних сил, той же науке Брэндон учил и Дейва. Как и здешние племена, вепри свирепы, но не злы, они только борются за свою жизнь. Брэндон продолжал смотреть за стадом в оба.
На другой стороне озера Голденуотер, противоположной той, до которой можно было дойти за половину с лишним часа от их стоянки, находился небольшой остров леса. Деревья его казались совсем крошечными от ближнего к лагерю берега, будто спички, выставленные в ряд, их вершины иногда колебались, если дул сильный ветер. Было только вопросом времени, когда Шарль захочет туда наведаться.
К тому моменту он и Дейв стали не разлей вода. Молодые люди везде ходили вместе, а Баскет всегда увязывался с ними. Пес то плелся позади, то вырывался далеко вперед, опережая их, а затем вылетал внезапно из кустов или высокой травы, приветствуя путников громким лаем, как ребенок, игравший в прятки, но уставший ждать, когда эти скучные взрослые его наконец отыщут. Казалось, что Шарль даже ревновал Дейва к этому псу. В его любви к молодому охотнику, впрочем, не было и доли плотского влечения. Тюффон нашел в нем интересного собеседника, чего никак не ожидал от деревенщины-провинциала. Дейв умел многое из того, что представлялось Шарлю, постигшему многие науки к своим двадцати шести годам, сложнейшими и непостижимыми загадками. Как, к примеру, ловко Дейв умел имитировать голоса птиц, а они отвечали ему. При том, что многих из этих птиц он до экспедиции не встречал, научившись подражать их пению уже здесь, в походе. Словом, Шарль был очарован Дейвом. Он не раз отмечал в своем дневнике желание не прекращать общения с Дейвом и после завершения экспедиции.
«Поразительно, как многому можно научиться у простых наших людей! — восторженно пишет Шарль на полях дневника, — порой мы с Дейвом меняемся ролями: он становиться моим учителем, а я — его учеником, кроме того, он мой проводник, и я во всем ему подчиняюсь, когда дело касается ориентирования на местности. Так непривычно чувствовать себя подчиненным, но честное слово, мне даже иногда нравиться! Во время обучения в университете мне так не хватало авторитета, все эти древние мастодонты, знаете ли… Учиться у них можно разве что тому, как прожить долгую и бессмысленную жизнь! Однако, право же, не ожидал, что найду ментора в прериях… (Пожалуй, не стоит показывать эту запись моей матушке, она — женщина весьма консервативная — и была бы против таких отношений.) И хотя я в этом деле мало что смыслю на практике, лишь представляя примерно, кому тот или иной след принадлежит, я думаю, что этот удивительный юноша весьма поднаторел в деле чтения следов, превзойдя в нем даже своего отца, опытного следопыта. Несомненно, Брэндон имеет за плечами багаж лет, однако умом он обладает очень косным, Дейв же гибок и умеет подстраиваться под новые обстоятельства, для него Прерия, что для меня новая книга: — с такой же страстью он переворачивает ее неизведанные пока страницы! Если бы еще этот надоедливый пес его не отвлекал (право, местами Дейв такой ребенок!), я сколькому бы мог от него научиться! Ни одна практика на Бринских болотах, куда нас возили эти замшелые пеньки, да простит меня Гнозис — место как раз для них, не сравниться с опытом жизни в Прериконе…»
В этом небольшом древостое Шарль открыл для себя очередной новый мир и надолго залег на тамошнем дерне, изучая норы зверей, живущих в маленьком лесу. Ужом он извивался между корней, делая новые записи дневника на ходу у себя в голове. Кроны деревьев заменили ему крышу шатра, в лесу царила та же полутьма и потому Шарль чувствовал себя там более чем уютно. В степи и в лагере он был как на ладони, здесь же, в древостое, обрел наконец столь желанную им тишину. Только птицы нарушали ее, шелест потревоженных ветром листьев и лапки пугливых мелких лесных зверьков, осторожно снующих туда-сюда внизу.
