Васька подавился криком и принялся плеваться. Вторая картошина тоже попала в башку, усугубив и без того бедственное положение.
— Ну… я тебе, твою так! Кто позволил швыряться? Я в администрацию пойду! Тебя на пятнадцать суток посадят за такое!
— А хо-хо не хо-хо? — ответствовал Виктор Аркадьевич, вспомнив лексику драчливого детства.
Василий бежал с позором.
— Жаль, гранатомёта под рукой нет, — с сожалением сказал Тапир. — Разнёс бы дуралея, и — привет тёте.
— Да ну его, это же не лепун, чтобы насмерть бить.
— Он хуже лепуна, — в голосе Тапира звенела убеждённость. — Лепун по природе такой, он другим быть не может. Лепуна, если сумеешь, надо убить, а ненавидеть его не за что. А этот человеком считается и хочет, чтобы по отношению к нему проявляли гуманизм. Хотя в нём человеческого, что в той картошине съедобного. Ненавижу таких.
— Хорошо говоришь, но будь при тебе гранатомёт, ведь ты не смог бы выстрелить.
— В том-то и дело. А они, сволочи, пользуются.
Тапир встал, пошёл, разгребая ногой траву.
— Как там лягуха наша — жива?
— Жива! — ответил Виктор Аркадьевич, первым заметивший в траве Васькин снаряд. — Вон, как дышит. К тому же, это не лягушка, а жаба. Лягушка бы уже далеко ускакала, а жабы неторопливые, они не скачут, а ходят.
— Тем более. Шагай, милая, к своим жабенятам, а Ваське, смотри, не попадайся.
Накормленный гнилой картошкой, Василий вскоре оправился и планов мести не бросил, хотя вплотную подходить к Виктору Аркадьевичу не рисковал.
— Эй, дачничек! — кричал он издалека. — давай, вещички собирай! По тебе «Белая лебедь» плачет. Я в сельской администрации был, там сказали, что посадят тебя за самоуправство лет на пять!
Тапир хотел пойти и начистить Ваське окартофленную морду, но Виктор Аркадьевич отговорил, сказав, что кара Василия непременно настигнет, хотя, покуда неясно, каким образом.
Так и случилось. В один прекрасный полдень перед домом Виктора Аркадьевича с лязгом тормознул бронетранспортёр, из которого вылезли шестеро десантников, ничуть не подходящих на роль ушибленных пациентов. Рёв мотора и голоса приехавших были слышны только Виктору Аркадьевичу и Тапиру; в деревне царствовала тишина, даже цепной кобель Махно не загавкал. Ничего не попишешь, дом стоял на самой границе миров, и аномалии там наблюдались всевозможные, о чём, к счастью, не догадывался ни единый уфолог.
— Добрый день, — совершенно не по-военному поздоровался командир приехавших. — У нас к вам просьба. Олег Чуваш, он у вас лечился, сказал, что тут настоящая русская баня есть.
— Да, пожалуйста, — не дослушав, сказал Виктор Аркадьевич. — Баня сегодня свободна. Только воду таскать и топить будете сами.
— Это мы мигом!
В одиночку топить баню довольно муторное дело, особенно таскать воду в семиведёрный котёл и в четыре бака, где стоит холодная вода, но когда этим занимаются несколько молодых парней, всё происходит словно само собой. Заодно были доколоты остатки недобитой самым первым пациентом кучи дров, а излишки расколотого сложены в поленницу.
Баня при доме была старинная и топилась по-чёрному. Дым при этом валил из оконцев, из дверей, из застрех под крышей, так что казалось, будто ветхое строение сейчас заполыхает со всех четырёх углов.
Топили баньку в три закладки, для чего приходилось подползать к топке на четвереньках, поскольку всё помещение наполнял слоистый дым. Страшно сунуться с непривычки в истопленную этак баню, того гляди, полезет кожица с ошпаренного тела. Но пара истопников, заправлявших процессом, своё дело знала. Остальные тем временем, разобрали лопаты, которых во дворе нашлось несколько, и принялись за недокопанный огород.
— Неужто у вас там помыться негде? — выбрав минуту, спросил Виктор Аркадьевич у командира. — Этак и запаршиветь недолго.
Тот отставил лопату и ответил:
— Есть помывочные пункты. Вода тёплая, душевые кабинки, то да сё… А тут — баня! Настоящая!
Клубы дыма постепенно просветлели и сошли на нет. «Топится, топится в огороде баня!» — неслось к ожидающим, которые как раз покончили с огородишком. Наконец, раздался долгожданный призыв:
— Кажись, готово! Милости просим берёзовой каши отведать. Как париться будем: по тройкам или все разом?
— Вы угли хорошо выбрали? Не угорите? — потревожился Виктор Аркадьевич.
— Нормально! Фирма веников не вяжет. Ой!.. То бишь, как раз вениками фирма и занимается, а всё другое — побоку.
В баньку вбились все шестеро. Как они там поместились, Виктор Аркадьевич не загадывал, но первого, самого ядрёного пара хотелось всем. Некоторое время снаружи были слышны выкрики большей частью нечленораздельные: Ух! Эх, хорошо! А ну, ещё! Не поддавай много, каменку зальёшь! Не учи учёного! Брысь с полка, теперь моя очередь! Эх, хорошо!..
Разумеется, холодной воды всем не хватило, несколько раз растелёшенные солдаты с вёдрами в руках бегали к колодцу, вода в котором оставалась ледяной при любой жаре. Виктор Аркадьевич даже начинал побаиваться, что парильщики вычерпают колодец до дна.
Наконец, пар в бане иссяк, сменившись сырой духотой, и любители пара, один за другим, показались на улице.
— Самовар уже кипит, — сказал Виктор Аркадьевич. — а чем вас кормить — не знаю. На такую прорву полевая кухня нужна.
— Обед нам не нужен. Чайку попьём, да и отправимся. Мы не больные и не раненые, просто по баньке соскучились те, кто знает, что это такое.
— Больные или здоровые — баня всех лечит. Так что вы сейчас лечебные процедуры сполна получили.
В этот момент со стороны деревни донёсся зык Васьки Богатырёва.
— Дачничек сраный! Вещички собрал? Мотай отсюдова, всё равно тебе в моей деревне не жить! В навозе утоплю!
Что другое, а вопил Вася по-богатырски. От того, должно быть, и фамилия пошла.
— Что это? — коротко спросил командир.
— Да ну его, — отмахнулся Виктор Аркадьевич. — Глупый конфликт с местным алкашом. Обиделся он, что я ему денег на водку не дал, вот и орёт.
— Понятно, — произнёс командир и скомандовал свистящим шёпотом: — Отделение, в ружьё!
Приказ услышали мгновенно. Люди, только что благодушно отдыхавшие после парилки, немедленно собрались вокруг начальника. В руках у каждого невесть откуда появился автомат.
— Только без членовредительства!.. — испугался Виктор Аркадьевич.
— Как там в анекдоте? — усмехнулся главный. — Забьём не до смерти, но помнить будет долго.
Подчиняясь уже не словам, а жестам, десантники нырнули в высокий бурьян и тут же исчезли из виду. Ещё немного, и они вынырнули из ниоткуда и плотным кольцом окружили Василия.
— Парни, вы чо? — пробормотал он. — Я же ничего…
Есть такое не слишком гуманное мальчишеское развлечение, которое называется «кружок». Несколько мальчишек становятся в тесный круг, а одного выталкивают в середину. Тот, кто стоит у жертвы за спиной, толкает его. Толкает грудью, руки распускать нельзя, но от этого игра добрее не становится. От неожиданности жертва делает шажок вперёд, и тут же получает встречный толчок. Его никто не бьёт, но толчки, не особо даже сильные, сыплются со всех сторон. Жестокая забава продолжается, пока попавший в середину не падает с ног. Немногие могут продержаться в кружке хотя бы минуту. Васька Богатырёв упал после четвёртого или пятого толчка. Но и теперь кружок не расступился; подняв голову, Василий увидал, что в лицо ему смотрят шесть изготовленных автоматов.
— Не надо! — забулькал Богатырёв. — За что?
— А сам не знаешь? — неласково спросил командир автоматчиков.
— Я же ничо. Че сло — ничо… Не надо меня…
— Раз не надо, то слушай сюда и запоминай. Ещё раз покажешься возле этого дома или пристанешь к хозяину — пеняй на себя. Мы ни в полицию, ни в поселковую администрацию обращаться не станем, разберёмся сами, быстро и навсегда. Всё понял?
— Понял. Я больше не буду… Че сло…
— Знаем мы, какое у тебя чесло. Больше не будешь до первой рюмки. Так вот, чтобы не вздумал втихаря гадить или ещё чего устраивать, назначаешься ты, паря, ответственным за этот дом и его хозяина. Воры дом обнесут или цыгане влезут — ты виноват будешь. Молния в дом ударит или ветром крышу сорвёт — тебе отвечать.
