– Если потребуюсь, позвоните. Уверяю вас, у меня очень надежная фирма.

Филипп позвонил поляку через три дня, договорился о встрече. Они зашли в небольшой ресторанчик, сели за столик у окна. Пить не стали. Филипп заказал по чашке кофе и рюмке французского коньяка.

– Мне нужна виза в Голландию, – сказал Филипп. – Но я не хочу возвращаться из-за этого в Россию. У меня нет времени.

– Разовая или многократная? – спросил Мочульский, неторопливо отпивая маленький глоток кофе.

– Разовая.

– Это будет стоить вам двести пятьдесят долларов, – ответил Мочульский.

Филипп помедлил с ответом, делая вид, что подсчитывает, сколько он от этого выгадает или проиграет, и сказал, криво усмехнувшись:

– Все равно дешевле, чем отправляться за визой в Москву.

– Завтра я заеду за вами и сделаю вам визу, – ответил Мочульский.

В Гаагу Филипп Голобейко прилетел за час до полудня. На такси добрался до центра города, побродил по узким мощеным улочкам, пересек несколько таких же мощеных площадей. Но ни площади, ни старинные здания, ни позеленевшие от времени бронзовые скульптуры не произвели на него впечатления. Столица королевства тюльпанов ему не понравилась. Может быть, причиной этому была погода. Над городом, цепляясь за шпили костелов, тянулись угрюмые облака, с недалекого моря на улицы пробирался сырой, непривычный русской душе ветер. Филипп поежился и остановился, раздумывая, что делать дальше. Поднял глаза и увидел, что стоит рядом с вокзалом. Он сел на поезд и через два часа оказался в Амстердаме.

Здесь было еще неуютнее, чем в Гааге. Над крышами домов, шевелясь словно медузы, плыли тяжелые тучи и сеяли мелкий дождь. У Филиппа не было зонта. Втянув голову в плечи, он прошел к тротуару, где стояли такси, и попросил отвезти его в отель. Взяв номер, он опустился в кресло и впервые за последнее время почувствовал себя совершенно одиноким. Доллары лежали у самого тела, он ощущал их кожей, но они не грели. В душе была жуткая пустота, в глазах – полная безнадежность. Он был один в чужой стране с чужим языком, чужими привычками, даже с чужой едой. Он был никому не нужен.

Филипп подошел к окну, отодвинул штору. Мелкий дождь, не переставая, продолжал сыпать мокрую крупу. Черепичные крыши домов из красных превратились в темно-бурые. Издалека донесся прощальный гудок корабля, отчаливающего от пирса. Филипп отвернулся и закрыл глаза. Впервые в жизни ему захотелось напиться от тоски.

Он вышел в коридор, по широкой лестнице, застеленной толстой ковровой дорожкой, спустился на первый этаж, прошел в ресторан. Он был почти пуст. За столиком недалеко от входа сидела одинокая девушка. Истосковавшийся по человеческому общению, Филипп подошел к ней, спросил по-английски, можно ли сесть за ее столик. Она подняла на него большие темные глаза и пожала плечами. Филипп сел. У девушки было красивое лицо. Филипп обратил внимание на высокий лоб, тонкий, словно выточенный нос с нервными, трепещущими ноздрями, сочные, выпуклые губы.

– Скажите, здесь всегда так пасмурно? – кивнув на окно, снова по-английски спросил Филипп. Он уже убедился, что почти все голландцы знают английский.

– Ich nicht ferstejn, – ответила девушка и повернулась к официанту, который нес ей кофе на маленьком подносе.

Подождав, пока официант поставит кофе и отойдет от стола, Филипп спросил:

– Не поужинаете со мной? Я не люблю сидеть за столом в одиночестве.

Девушка решила, что незнакомец не понимает по-немецки, поэтому сказала по-русски:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Услышав русскую речь, Филипп так удивился, что девушка сразу обратила на это внимание.

– Вы знаете русский? – спросила она.

– В некотором роде да, – ответил Филипп.

Девушка оказалась русской немкой. Родилась и выросла в Казахстане, но пять лет назад вместе с семьей эмигрировала в Германию. Однако за все эти годы так и не привыкла к немецким порядкам. Поэтому перебралась в Голландию. Сейчас живет в небольшом городе Харлем недалеко от Амстердама. Имеет маленькую фирму по поставке цветов в Россию. Сюда приезжала по делам, через два часа ей надо возвращаться в Харлем.

– В этом ресторане готовят хороший кофе. Поэтому и зашла сюда, чтобы скоротать время, – сказала девушка.

– Меня зовут Филипп, – сказал Голобейко. – А вас?

– Надя Хольман, – ответила девушка.

– Не поужинаете со мной? – теперь уже по-русски спросил Филипп. – Я не люблю сидеть за столом один.

– А почему бы и нет? – засмеялась Надя. – Я так давно не говорила по-русски.

За ужином Надя рассказала ему о Голландии, о своей маленькой квартирке в Харлеме, о деле, которым занимается. В ее фирме всего один человек – она сама. Прямого контакта с русскими она не имеет. Ее задача – забрать уже упакованные в коробки цветы у фермеров и отвезти их в Амстердам. В Россию цветы отправляет другая фирма. Филипп понял, что она играет роль посредника.

Впервые после отъезда из Москвы он ощутил на душе легкую радость. Ему было приятно с Надей. Она оказалась не только красивой, но и умной. Легко откликалась на шутку, при этом улыбалась одними губами. Любила иронию, иногда иронизировала над самой собой. И он непроизвольно отметил, что так могут вести себя только русские. Ни американцы, ни немцы над собой не иронизируют.

После ужина Филипп проводил ее до вокзала, усадил на поезд. Надя оставила ему свой телефон.

– Позвони, – сказала она, уже ступив на подножку вагона. – Если, конечно, будет свободное время.

– Обязательно позвоню, – заверил Филипп.

На следующий день во время обеда в ресторане за столик Филиппа подсели двое россиян. Один из них был черноволосый, с большими навыкате темными глазами и крючковатым мясистым носом, другой – блондин с узким лицом. Когда официант принес меню, черноволосый, по складам читая названия блюд по-английски, пытался выяснить у него, что представляют эти блюда и нет ли среди них свинины. Официант, не понимая, чего от него хотят, только пожимал плечами. В конце концов заказ они все-таки сделали.

Обедали россияне плотно. На закуску были малосольный лосось, испанская темно-розовая ветчина, овощи и мясной салат. На второе – огромные английские бифштексы с запекшейся кровью.

– Хорошо бы организовать здесь свою фирму, – сказал чернявый, отрезая кусок бифштекса.

– Прежде, чем организовать фирму, надо за что-то зацепиться, – ответил блондин и подозрительно посмотрел на Филиппа. – Пока не зацепишься, как ты ее организуешь?

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросил по-английски Филипп, доставая из кармана сигареты.

Россияне переглянулись, но, увидев в руках Филиппа сигаретную пачку, молча закивали головами. Филипп закурил, положив пачку на стол. Россияне снова переглянулись, и чернявый, медленно подбирая английские слова, спросил Филиппа:

– Вы живете в Амстердаме?

– Нет, – ответил Филипп. – Я живу в Харлеме. В Амстердам приехал по делам бизнеса. А вы, я вижу, из России?

– Да, – сверкнув желтоватыми белками, ответил чернявый.

– Я торгую с Россией, – сказал Филипп. – Поставляю в Москву цветы.

– Вы говорите по-русски? – повернувшись к Филиппу и немного подавшись вперед, спросил блондин.

– Очень плохо. По-русски говорит моя жена.

Филипп удивился сам себе. Он никогда не стремился стать актером, но сейчас с первой же фразы вошел в роль. Ему было интересно узнать, за что хотят зацепиться в Голландии эти люди. Россияне, как по команде, достали бумажники и, вытащив из них визитки, протянули Филиппу. Он бегло прочитал их. Чернявого звали Ахмед Саитов, блондина – Борис Шемберас.

– Скажите, – глядя Филиппу в глаза, спросил Шемберас, – а нефтью ваша фирма торговать не может?

Его английское произношение было вполне сносным. Филипп выдержал взгляд с холодным британским спокойствием и сказал, усмехнувшись:

– В Голландии можно торговать всем.

Ахмед Саитов тут же подозвал официанта, заказал коньяк и велел принести третью рюмку.

– Это хорошо, что ваша жена знает русский, – сказал он. – Кстати, откуда она его знает?