Ночью ударил сильный заморозок. Взошедшая над лесом луна высекла на земле голубоватое сияние. Голубым казался воздух между деревьями, слабым голубоватым светом светились одетые в изморозь кочки и торчащие на них кустики клюквы, и только тени от деревьев казались темно-синими. Положив тяжелую голову на лапы, медведь молча смотрел на притихшее болото и холмик в сосняке, под которым была спрятана убитая добыча. Он караулил ее и ждал, когда лося тронет запах тления.

Незадолго до рассвета медведь поднялся с лежки и пошел в тайгу. Он чутко улавливал все запахи, настороженно всматривался в заметные только одному ему следы. Больше всего его интересовал след другого медведя. Но кроме соболей, колонков да насоривших кое-где чешуей от кедровых шишек белок в тайге никого не было. Правда, один раз он наткнулся на старый след росомахи, но та никогда не была ему соперником. Медведь искал место для новой берлоги.

Несколько раз он останавливался у островков молодого кедровника и поваленных деревьев, обходил их, принюхивался и все время уходил дальше. В его подсознании постоянно стояли грохочущие машины и суетящиеся около них люди. Он больше не хотел встречаться с ними.

Наконец он нашел подходящее место. Огромный, рухнувший от старости кедр придавил широкой вершиной густой, непролазный кедровник. При падении он примял и поломал несколько молодых деревьев. Под этой вершиной можно было спать как в хорошей избушке. Медведь обошел кедровник, оглядывая его со всех сторон, потом отошел в соседний островок молодого леса и залег там на целый день, чтобы понаблюдать за окружающим пространством. За весь день никто не побеспокоил его, ничто не привлекло внимания. К вечеру медведь почувствовал голод, поднялся и направился к убитому лосю.

Им уже пытались поживиться вороны, расклевавшие ноги, и шустрые рыжие колонки. Один из колонков так увлекся неожиданно подфартившей трапезой, что не заметил, как около туши появился медведь. Увидев хозяина добычи, он согнулся, сделавшись похожим на веревочную петлю, потом зашипел, распрямился и сиганул через голову медведя сначала на сосенку, а затем дальше, пока не очутился на высокой ветке большого дерева. Здесь можно было переждать, пока медведь не насытится и не отойдет от туши. Остатками со стола крупного хищника всегда кормится немало лесной мелочи.

От лося уже несло тлетворным запахом. Он щекотал ноздри, пощипывал горло, вызывал слюну и голодные спазмы. Медведь разгреб с лося натасканный им мусор, ткнулся мокрым носом в сухую, мягкую шерсть и с урчанием вонзил в брюхо жертвы огромные желтые клыки. Он ел с чавканьем и хрустом, отплевывая шерсть и куски шкуры, и все это время колонок, затаившись на толстом сучке высокого дерева, смотрел на пиршество, ожидая своего часа.

Когда медведь поднялся и, опустив голову, стал осматриваться по сторонам, колонок все так же сидел на месте. Медведь закрутил головой, задвигал ушами и кончиком носа, вынюхивая и прослушивая пространство, потом отошел на край болота и лег за деревьями недалеко от опушки. Лишь после этого колонок осторожно спустился с дерева, пробрался к лосю и продолжил пиршество.

Весь следующий день шел мокрый снег. Медведь сходил к месту, которое выбрал для берлоги, залез под вершину кедра, лег, но тут же поднялся, почувствовав под боком сухую ветку. Он выбросил ее, выровнял ложе и снова лег. Проспав целый день, вечером медведь отправился на кормежку.

После того как был съеден весь лось, он еще несколько дней ходил по тайге, постоянно возвращаясь к берлоге. Он останавливался около нее, иногда ложился в кедровый подрост, чтобы проследить, не подстерегает ли его на месте новой зимовки опасность. Ночами уже сильно подмораживало, в ложбинах появились островки нетающего снега, и медведь, чувствуя приближение зимы, готовился к ней.

Однажды на тайгу обрушился буран. Воздух стал сухой и холодный, снег мело по земле, он шуршал, натыкаясь на опавшие листья. Медведь почувствовал себя вялым. Пригнувшись, он залез под кедр, где было тихо и сухо, улегся на бок, закрыл глаза и провалился в полузабытье, в котором слышал только легкое позванивание ветра в сухих ветках. К утру всю тайгу занесло снегом. Он замел медвежьи следы, накрыл медведя и верхушку кедра, которую теперь можно было определить только по небольшому сугробу, возникшему в мелколесье.

Снег закрыл развороченную бульдозерами землю, темные пятна моторного масла и пролитой солярки, преобразил весь городок строителей. У вагончика, в котором размещалась контора сварочного участка, стояла вкопанная в землю елка. Крупинки снега застряли в ее ветках, и казалось, что она поседела за одну ночь.

В этот день впервые за все время работы строители устроили выходной. Надо было сходить в баньку, привести в порядок одежду и личные вещи, написать письма домой. Димка еще с утра решил, что проведет выходной с Зиной. Только не мог придумать, чем им заняться в такую погоду. И он решил, что лучше всего спросить об этом ее. Натянул куртку и вышел на улицу.

Поскрипывая хрустящим снегом, Зина бежала от столовой к своему вагончику. Она была без пальто, в белом халате и белом поварском колпаке. Лицо ее раскраснелось, из-под куцеватого халата выглядывали стройные ноги, на которые сразу же засмотрелся Димка. Зинкины коленки от холода тоже были розовыми.

– Здравствуй, Зиночка! – улыбаясь во весь рот, крикнул Димка. – Ты случайно не хочешь покататься на лыжах?

Зина остановилась, моргнув опахалами ресниц, посмотрела на Димку и, как ему показалось, нисколько не удивившись, сказала:

– Случайно хочу.

Слова о лыжах вылетели у него как-то сами собой. Ни о каком катанье он не думал, просто лыжи всегда ассоциируются у человека со снегом.

– Тогда я организую лыжную прогулку, – сказал Димка, все так же улыбаясь.

– У меня нет лыж, – сказала Зина, поеживаясь и пряча ладони под мышками.

– Я буду катать тебя на санках, – сказал Димка. – Как маленькую девочку.

– Я уже не маленькая, – сердито ответила Зинка и в упор посмотрела на Шабанова.

Димка удивился ее взгляду потому, что он был не таким, каким казался всегда. Серые Зинкины глаза смотрели строго, но взгляд их был мягкий и притягательный, и Димке показалось, что он может утонуть в ее глазах. Он впервые почувствовал, что готов броситься в них, как в омут, и у него сладко защемило сердце. Словно кто-то дотронулся до него нежной, ласковой лапой.

– Мы уедем с тобой далеко в тайгу и поселимся в медвежьей берлоге, – сказал он, дотронувшись до ее локтя. – Она выстлана мхом, в ней тепло и уютно.

– А медведь не захочет пообедать нами? – серьезно спросила Зина.

– Мы сами пообедаем им. Мы будем лежать на медвежьей шкуре и есть сырую печенку.

– Фу! – тряхнула головой Зинка. – Что может быть противнее сырой печенки?

– Но на медвежьей шкуре ты полежать не против?

– На медвежьей не против. – Она сверкнула глазами и добавила: – Только без тебя.

– Мы выступаем сразу же после обеда, – сказал Димка. – Не возражаешь?

– Нет, – ответила вконец замерзшая Зинка и побежала в свой вагончик.

Димка проводил ее взглядом и стал соображать, у кого бы можно было взять лыжи. В городке строителей лыжным спортом не занимался никто. Но ведь не зря он заикнулся о них. Ведь где-то же он их видел? И тут Димка вспомнил, что несколько дней назад с лыжами в руках шел Шумейко. Тому лыжи нужны, он иногда уходит на них проверять, не сбились ли строители с направления трассы.

Шумейко сидел за столом в своем вагончике в полушубке и натянутой до самых бровей ушанке. У него было бледное лицо, а взгляд глубоко запавших глаз – уставшим.

– Простыл, что ли? – сказал он, подняв глаза и отвечая на немой Димкин вопрос. – Лежать не лежу и работать не могу тоже. Сейчас бы попариться в баньке да хватануть хорошей перцовки.

Димка знал, что два дня назад при разгрузке с баржи упал в реку бензовоз, полный солярки. Из воды торчала только его кабина. Бензовоз нужен был для того, чтобы бульдозеры и экскаваторы не ездили за горючкой в городок, а заправлялись прямо на трассе. Вызволением из реки машины руководил Шумейко. Чтобы зацепить бензовоз тросом, ему самому пришлось лезть в ледяную воду. «Налазился», – подумал Димка, глядя на осунувшегося, закутанного в шубу начальника участка. На столе у Шумейко лежал график строительства нефтепровода, выполненный цветными карандашами.