Завершалась очередная зачистка кочевья. Бойцы просто проходили по территории и методично добивали всё, что оставалось ещё живо. Всё. Приказ – не оставлять ничего живого. Они и не оставляли.

Семён подошёл к девушке, сидящей у тела убитого мужчины. Обычное дело. Он уже привык. Его сердце не трогали такие сцены. Янковский уже вскинул карабин, чтобы её добить, как девушка вскинула голову и посмотрела на него. И тут он замер.

Она была настолько красива, насколько он только себе мог представить. Да, красота – субъективная штука. Но для Семёна красивее женщины не было и быть не могло.

– Командир? – спросил стоявший рядом боец. – Что случилось?

И тут эта девушка что-то залопотала, на своём. Покачиваясь, словно кланяясь, и сложив руки в молящий жест. И голос этот был словно бальзам для его ушей. Он не понимал ни слова, но слушал бы её и слушал.

– Что она говорит? – поинтересовался Семён у бойца своего отряда, знавшего её язык.

– Просит позволить ей перед смертью похоронить отца. Командир, что с вами? На вас лица нет! Чего мы тянем-то?

– Эту не трогать. Я сейчас вернусь.

И быстрым шагом Янковский рванул к главе и командиру ЧВК.

– Что-то случилось? – поинтересовался тот, когда увидел быстрое приближение одного из своих офицеров, явно взбаламученного вида и с очень странным взглядом.

– Там есть девчонка, и я хочу оставить её себе.

– Ты с ума сошёл?

– Ты знаешь: по нашему уставу – могу.

– Можешь. Но не будешь.

– Буду. Вот, возьми, – протянул Семён главе ЧВК свой меч, подаренный ему под Ляо-Яном за спасение кампании. – Я хочу махнуть на неё.

– Семён. Зачем она тебе? Серьёзно. Мы положили всех, кто был ей близок. Глянулась? Задрать юбку хочешь? Так она тебе глотку перережет при первой возможности из мести. Глупо. Не надо.

– Я себе никогда не прощу. Знаешь, я… глянул на неё и понял, что…

В этот момент где-то совсем недалеко прозвучал выстрел и следом послышался звук опавшего тела. Где-то по тому азимуту, где оставалась та девчонка. Янковский вздрогнул и, уронив меч, выхватив на изготовку карабин, развернулся, готовясь стрелять. Но выдохнул. Девчонка всё ещё стояла на коленях возле трупа.

– Семён, Семён… – тихо произнёс командир отряда. – Устал ты. Мы все тут устали.

– А что насчёт девчонки? – не оборачиваясь, тихо спросил Янковский, уже опустивший оружие и как-то весь обмякший.

– Держи, – протянул командир ЧВК оброненный меч. – Это твоё. И это обменять нельзя. Девчонку забирай. Но если она нападёт на тебя или кого-то из наших ребят, я расстреляю вас обоих. Понял?

– Понял, – излишне быстро кивнул Семён и, подхватив меч, быстрым шагом отправился обратно.

Дошёл. Несколько секунд постоял, рассматривая её лицо, глаза. Та с мольбой в глазах глядела на него, но не издавала ни звука.

– Переведи ей, – кивнул он своему бойцу, – что она будет жить, если станет моей женой.

– Командир, вы чего? – удивились ребята. – Она же вам глотку ночью перережет!

– Переведи!

Парень перевёл.

Девчонка вскинулась. Глаза её вспыхнули. И она выдала массу оскорблений, которые даже переводить не требовалось. По тональности и так понятно всё.

– Видишь, – произнёс глава ЧВК, подошедший следом. – Ничего не выйдет. Не дури. Давай, добей её, и всё. Ты видел, что они творили с теми людьми. Или забыл?

– Так не она же это делала!

– Посмотри на неё. Она тебя ненавидит. Она тебя никогда не простит.

Семён достал пистолет. Передёрнул затвор. Навёл его прямо девчонке в лоб. И тихим голосом начал говорить:

– Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты жила. Это – единственный шанс…

Боец же всё это время переводил. На автомате, заворожённый странным поведением командира. Даже тем, о чём тот переговаривался с главой ЧВК.

Секунда. Другая. Третья.

Они смотрели друг другу в глаза. Она с ненавистью. Он с жалостью и сожалением. Его рука задрожала, а палец начал медленно прожимать спусковой крючок. По доле миллиметра. Было больно и тошно как никогда. Дерьмовая работа. Да, они по горло в крови, но делают хорошее дело, потому что революция прольёт ещё больше крови. Уже пролила. Тем более – такая. Он ненавидел себя за эту работу. Своего командира. Шаха. Императора. Но больше всего ненавидел англичан, которые вооружили и снабдили деньгами эти силы. А потом ещё и накрутили их. Кызылбаши были дурными и очень архаичными, но в целом управляемыми. Но не тогда, когда их свели с фундаменталистами, сумевшими, смазывая слова деньгами, объяснить им, кто виноват во всех их бедах. И что нужно всего лишь вырезать всех иностранцев, неверных и еретиков…

– Ты поможешь мне похоронить отца? – прошептала эта девушка, не отводя от него глаз.

Он сразу отвёл пистолет от неё и спросил главу ЧВК:

– Сколько у нас времени?

– Час точно есть. Ждём сведений от «Венатора[17]».

– Ты понимаешь, что, если попытаешься напасть на меня или на парней, нас обоих расстреляют? Я гарантирую твою жизнь своей. Понимаешь?

– Да, – произнесла девушка. – Ты поможешь мне похоронить отца?

– Да.

– Будь с ней аккуратен, – тихо произнёс глава ЧВК, хмуро глянув на бойца, что переводил, чтобы тот в этот раз помалкивал. – Она не в себе. Возможно, ей важно только похоронить отца, а всё остальное – нет. И сразу после погребения она нападёт на тебя. Будь готов.

– А зачем? – удивился Семён.

– Как зачем?

– Если даже я отобьюсь, всё равно вы меня расстреляете.

– Дурак ты, Семён!

– Поверь… я действительно иначе не могу. Никогда ничего не просил. А тут… накрыло…

– Ладно. Понял. Действуй.

Янковский взял с собой бойца-переводчика, и они взялись за дело. А глава ЧВК отозвал кивком головы остальную часть взвода Янковского и тихо им сказал:

– Приглядывайте за ним. Если что, валите. Бабу валите. Семёна не трогать. Он не в себе из-за неё. Чертовщина какая-то.

– Может, сразу её? Ну, того?

– Сначала посмотрим… посмотрим, да…

Труп отца девицы закопали. А девушка, пока закапывали, сидела рядом и чуть покачивалась вперёд-назад, лишь изредка вздрагивая от выстрелов. Но вот дело сделано. Семён глянул на неё. Пустой, отсутствующий взгляд. Посмотрел на часы. Время ещё не поджимало, но требовалось собираться.

Он подошёл и осторожно тронул её за плечо. Девушка от этого так вздрогнула, словно её током ударило. Отшатнулась. И с ужасом в глазах обернулась.

– Пойдём. Пора уходить, – сказал Семён, и боец перевёл.

Она покачала головой.

– Почему?

– Я не могу… – ответила девушка. – Сделай что должен. Прошу. Не тяни. Мне очень страшно, и мне тошно от этого чувства. Прошу. Убей.

– Ты же пообещала…

– Нет. Я ничего не обещала. Я просто просила похоронить отца.

Они смотрели друг другу в глаза. Молча. Она была такая завораживающе красивая. Такая чужая. Такая не его… В груди защемило. В голове всё как-то поплыло, а в ушах зашумело, смазывая звуки и отсеивая их в изрядном количестве. Как-то разом исчезли слова, превратившись в белый шум.

Семён отвернулся и медленно пошёл прочь. Мутным, ничего не понимающим взглядом он увидел командира ЧВК, который отрицательно покачал головой, смотря куда-то в сторону. За спиной раздался выстрел и звук опавшего тела. От чего Янковский еле устоял на ногах. И, не оборачиваясь, пошёл к грузовику. Боль… пустота… обида… Шаг. И нога не выдержала, он припал на правое колено и замер, переводя дух… пытаясь отдышаться от навалившихся на него удушливых эмоций…

Его личная жизнь не сложилась. Красавица-мулатка, которую он привёз с Кубы, загуляла от него, пока он был в Маньчжурии. Пришлось выгнать. А другой страсти он пока не встречал. До сегодняшнего момента не встречал. И лучше бы прошёл мимо, потому что эта встреча выжгла ему душу. Он ярко вспыхнул и выгорел в какие-то считаные минуты… Никогда, ни к какой женщине он не испытывал такой страсти. Никогда… тем более – с первого взгляда.