Хэйхатиро Того стоял на мостике новейшего русского линкора «Эрос» и до рези в глазах всматривался в горизонт. А у него в кильватере шли систершипы его флагмана: линкоры «Амур» и «Купидон».
Дымы.
Вдали были дымы. И его ждало сражение. Первое со времён Русско-Японской войны. В 1906 году его в рамках договора «О безопасности» перевели в вооружённые силы Российской Империи. Тем более что у самой Страны восходящего солнца флота теперь не оставалось вовсе. Охрану морских границ Японии должна была осуществлять Россия.
И он попёр. Просто попёр, стремительно проходя аттестации. Пока в 1913 году не получил в России звание полного адмирала, став лучшим из них и возглавив 1‐й Балтийский флот – самое современное оперативно-тактическое соединение Империи и её ключевую ударную силу на море. Всё-таки все эти командно-штабные игры немало его прокачали, да и опыт у него был огромный.
Большое доверие. Большие надежды. И больше всего на свете Того не хотелось снова проиграть. Опять. Как тогда, в Жёлтом море. Тревогу не убирало даже осознание того, что в этот раз он оказался «по ту сторону баррикад» и командует силами, значительно превосходящими противника по тактико-техническим характеристикам. Он всё равно нервничал.
Немецкие корабли приближались.
На дальномерном посту, поднятом высоко над водой, было их хорошо видно. Чему способствовала и прекрасная погода. Почти что штиль. Ясное небо. Ни облачка. Ни ветерка. Воду колышет лишь лёгкая рябь.
Адмирал скосился на командира корабля. Русского офицера, происходящего из Абиссинии. Чернокожий такой. Кучерявый. Рядом стоял старший офицер – бурят. Главным артиллеристом был славянин откуда-то из-под Рязани, а за механизмы отвечал немец… русский немец, чьи предки ещё во времена Петра Великого перебрались в Россию. В деле борьбы за живучесть распоряжался татарин. Корабельным врачом оказался одесский еврей, а главным связистом был вообще мексиканец. И так весь корабль. И так весь флот… Император собирал со всего мира самородки и таланты, стараясь дать им возможность реализоваться.
Дико. Странно. Непривычно. Хэйхатиро просто не мог к этому столпотворению народов привыкнуть. Все европейские страны энергично строили экзальтированный национализм, а тут… тут все были русскими независимо от национальности. Особенно Того нервировал этот художник австрийского происхождения, что находился на его корабле. Он должен был во время выходов флота руководить работой команды кинооператоров-документалистов и производить зарисовки эскизов для перспективных картин. Адольф Хитлер… Хэйхатиро он пугал и раздражал, но приказ Императора Того не обсуждал. Понадобился тому зачем-то этот неврастеник – значит, пусть будет…
Немцы и русские заметили друг друга почти одновременно. По дирижаблям, что выдавали их местоположение. Поэтому двигались удачно сходящимися курсами. 1‐й Балтийский флот предлагал им повоевать в линии, закладывая свой манёвр? Пожалуйста. Немцы не против. Ведь они обладали радикальным численным преимуществом. Почему нет? Как же они станут отказывать своему противнику в столь самоубийственном для него предложении?
– Сто двадцать кабельтовых, – доложили с дальномера.
Фридрих фон Ингеноль задумчиво потёр переносицу.
– Странно.
– Что странно, господин адмирал?
– Они знают, сколько нас и какие характеристики у наших кораблей. Но они не отворачивают и не уходят. Почему?
– Может, им нужно хотя бы обозначить бой? – пожав плечами, произнёс командир германского линкора. – Может быть, они не могут уйти просто так.
– Может быть… может быть… Кстати, вам не кажется, что они нас опережают? И довольно существенно.
– Опережают? – удивился его визави.
– Так точно, – передали с дальномера. – Опережают.
– Какова их скорость? – напрягся адмирал.
– Примерно порядка двадцати восьми – тридцати узлов, – спустя некоторое время передали с дальномера.
– СКОЛЬКО?! – ахнули все на мостике.
– Уточнить! – рявкнул фон Ингеноль.
Но уточнение не помогло. Даже напротив, ухудшило оценку, так как дальномерщики сумели точнее посчитать угловое смещение. Русские линкоры действительно шпарили со скоростью порядка тридцати узлов. И это были не линейные крейсера, а именно линкоры. Причём, судя по всему, крупные. Заметно крупнее германского флагмана.
– Но… но как? – только и смог из себя выдавить командир корабля, не веря ни своим глазам, ни ушам, ни тем злодеям, что сидят на дальномере.
– Я бы сам хотел знать, как это могло получиться… – пожевав губы, произнёс адмирал.
– Получается, что мы оказались в ситуации, в которой побывал десять лет назад сам адмирал Того, – ахнул кто-то из офицеров на мостике.
– Разговорчики! – рявкнул раздражённый адмирал: ему и самому пришли в голову такие мысли.
Того же, опережая ордер противника, постоянно лавировал в коридоре из пяти кабельтовых на случай, если немцы начнут стрелять. Сам же он стремился выйти на траверз германских линейных крейсеров и пощупать их за мягкие места.
Час спустя манёвр был выполнен и началась пристрелка.
К этому моменту немцы успели понести первые потери – дирижабль. Их эскадренный дирижабль, что сопровождал Ингеноля, попытался сблизиться с русскими кораблями и попал под достаточно жёсткий зенитный огонь. Ну как зенитный? Каждый линкор типа «Эрос» нёс по десять 127‐мм пушек на борт в двухорудийных башнях. Они не только были хорошо механизированы, но и давали большие углы возвышения – вплоть до восьмидесяти градусов. При этом для управления универсальной артиллерией использовался свой ЦУА[30] – по одному на борт. И вот он был адаптирован к ведению огня не только по морским, но и по воздушным целям. Так что бедный дирижабль растерзали сразу, как только он вошёл в зону поражения. Перед ним возникла натуральная стена взрывов, и он, превратившись в решето от шрапнели, рухнул в море.
Бульк, и всё.
Русский же дирижабль шёл выше, так как имел не только герметичную кабину, но и индивидуальные дыхательные приборы. Поэтому он находился за пределами поражения германской зенитной артиллерии: для неё приспособили старые 37‐мм и 47‐мм морские пушки – они просто до него не добивали.
Началась перестрелка главным калибром.
Каждый линкор типа «Эрос» нёс по три башни – первые две линейно-возвышенно спереди, последняя – сзади. В каждой – по четыре новые 340‐мм пушки с длиной ствола 55 калибров и увеличенной каморой для более мощного заряда. Башни, как в оригинальной истории у «Дюнкерка», разделены на две изолированные секции. Каждый ствол поднимался независимо вплоть до 45 градусов. А общий залп башни осуществлялся с автоматами задержки, чтобы вырывающиеся пороховые газы не отклоняли вылетающий рядом снаряд. Более того, общий залп производился по схеме – «через ствол»: второй – четвёртый – первый – третий. Задержки минимальные. Но они позволяли заметно снизить рассеивание. Начальная скорость снаряда в 945 м/с также заметно повышала кучность боя. Как и особая балансировка снарядов. Дорого, конечно. Но это окупилось уже через несколько минут боя. Попадания пошли одно за другим. Этому также способствовал и главный ЦУА в трюме, проводящий баллистические вычисления с учётом массы факторов. И мощные дальномерные посты, куда отбирали особых специалистов с выдающейся остротой зрения при рассматривании удалённых объектов. И дирижабль: он с 1904 года обзавёлся массой полезных приспособлений. Да и сами моряки научились взаимодействовать с ним намного лучше.
Линейные же крейсера германцев, практически реализующие мечту Фишера, оказались под страшным обстрелом: к нему они были совершенно не готовы и не предназначены. Два раза в минуту тридцать шесть стволов русских линкоров выпускали по ним свои снаряды. Два-три попадали в цель. А иногда и четыре.
Сквозных пробитий почти не было. Потому что русские бронебойные снаряды имели два режима работы взрывателя: обычный и повышенной чувствительности. Последний превращал их фактически в полубронебойные – идеальные для таких «скорлупок». Нет, конечно, германские линейные крейсера были намного лучше бронированы, чем совсем уж «голозадые» англичане. Но дистанция была приличной, снаряды падали под большими углами и раз за разом, пробивая палубу, взрывались где-то в глубине трюма. Горизонтальная-то броня у них, считай, отсутствовала. Так… только для взведения взрывателя и годилась.
