Я начинаю нежно массировать ее голени. Кэмерон тихо стонет от удовольствия и этот звук отзывается в моем члене и вызывает желание столкнуть ее ноги с колен, вскочить и убежать, чтобы прочистить голову.

– Я знаю, что ты скучал по нашей ежегодной традиции празднования дня рождения, пока тебя не было, но чего еще тебе не хватало? – спрашивает она, открывая глаза, чтобы посмотреть на меня, пока я продолжаю прогонять напряжение из ее ног, наверно, потому что мазохист.

– Красок, – тут же отвечаю я.

Она смеется, поднимая голову со спинки стула, и вопросительно смотрит на меня.

–Должен сказать, странный выбор нарядов Стратфорда нравится мне все больше, –

говорю я ей.

Я вкратце пересказал, то, что он рассказал мне о том, почему у него было так много странных правил о том, куда уходят его деньги, за те пару минут, что мы были наедине, пока Стратфорд говорил с Сетом.

– Ты не знаешь, сколько бежевого было в тех медицинских палатках, особенно, когда мы были в пустыне. Песок бежевый, палатки бежевые, вещи были бежевыми… даже половина еды была бежевой. Мне не хватало красного, лилового и ярко-зеленого, – объясняю я, пожимая плечами.

 «Особенно, ярко-зеленого, ведь это цвет твоих глаз. Как же я скучал по этим глазам».

– Ладно. А еще?

Я минуту думал обо всем, чего мне не хватало, когда был заграницей, – Кэмерон была в начале этого списка, но я не собираясь говорить об этом. Ей известно, что я сожалею, что оттолкнул ее и почему я так поступил, даже если это не вся правда. И, если я не буду сохранять все легким и простым, то скажу то, чего не стоит.

«Например, как когда-то давно я подавлял в себе любовь к ней, но никак не могу перестать хотеть ее».

– Грудинка из «Барбекю Льюиса». Я мечтал об этом.

– У них и правда хорошее барбекю. Ладно, принимается. Что еще? – спрашивает она.

Я нежно вожу ладонями туда-сюда по ее ногам, зная, что просто мучаю себя, но не в силах сдержаться. Приятно сидеть тут с ней, говорить по-дружески. Друзья же так делают, да? Я могу трогать ее ноги, это не странно, и она не пытается отодвинуться, не злится на мои прикосновения. Я восстанавливаю нашу дружбу, и все. Я показываю ей, что она все еще может говорить со мной, как раньше, и что может доверять мне как хорошему другу.

– Цветы магнолии. И не смейся, потому что это звучит по-девичьи, но я скучал по их запаху. Я даже скучаю по тому, как все в городе украшают столы дурацкими банками с этими цветами, – заявляю я.

– Я не буду смеяться. Запах магнолии у меня самый любимый.

Я знаю – ведь у нее духи с этим запахом. И я мечтал об этом запахе. Аромат разбудил бы меня от мертвого сна, и даже посреди страны, разрываемой войной, я мог поклясться, что Кэмерон была рядом.

Зная, что нужно отодвигаться от опасной зоны, куда направлялись мысли, я придумываю то, что точно вызовет ее смех.

Я опускаю голову на спинку стула, смотрю на ночное небо и вздыхаю.

– Но больше всего я скучал,  просто не мог перестать думать, – о «Пистолетах и позерах».

Смех Кэмерон пронесся эхом над поляной в лесу, и я поворачиваю голову и возмущенно гляжу на нее.

– Не смейся над моими страданиями, Кэмерон. Было пыткой четыре года жить без них. Ты не представляешь эти мучения.

– Я должна была знать, что больше всего ты будешь скучать по дурацкой кавер-группе из восьмидесятых. Сколько раз ты таскал нас в каждый бар в Чарльстоне, чтобы послушать их? – спрашивает она.

– Видимо, мало, раз ты так и не научилась ценить их гениальность.

– Ты сумасшедший. Я как можно скорее отведу тебя на их следующее выступление. Может, теперь, когда ты старше и мудрее, ты поймешь, что они ужасны. Мне придется взять сбережения со счета, чтобы денег хватило на этот кошмар. Ты не можешь слушать их, пока не пьян.

Я начинаю смеяться, но наблюдаю, что ее глаза расширяются от шока, и она закрывает ладонью рот. После того, что Джейсон поведал ей обо мне, она думает, что сказала что-то не так. А я знаю, что пора дать ей больше правды.

– Кэм, все хорошо, – уверяю я ее.

– Прости. Глупо было так говорить, – шепчет она, убирая руку ото рта.

– Серьезно, все хорошо. Я в порядке. Какое-то время не был, но теперь в порядке.

Я смотрю на нее, чтобы она видела, что не вру, и тревога медленно пропадает с ее лица.

– Ты злишься на Джейсона за то, что он рассказал мне? – тихо спрашивает она.

– Злился сначала, но, сейчас, уже нет. Это нужно было сказать. Просто жаль, что не я это рассказал тебе. Я хотел все объяснить тебе, но, когда попал сюда, все так быстро произошло со Стратфордом, что не успел.

Потрескивание костра, кваканье лягушек из пруда неподалеку и стрекот сверчков вокруг нас заполняют тишину, пока я смотрю, как Кэмерон собирается с мыслями.

– Все хорошо. Можешь спрашивать, о чем угодно. Обо всем, что хочешь узнать, – говорю ей я.

Она думает пару секунд, а потом склоняет голову на спинку стула, глядя на меня.

– Знаю, это эгоистично с моей стороны, но я почти не хочу знать. Мне не нравится думать о тебе так. Не нравится думать, что тебе было тяжело, когда ты вернулся домой. И мне не нравится, что я злилась на тебя и даже не подумала, почему ты не прибыл сюда, когда оказался дома. Я зарабатываю этим, но не справилась, когда это нужно было с одним из самых важных людей в жизни, – шепчет она.

– Ты никого не подвела, Кэмерон, особенно меня. Я не справился. Я виноват, не ты. Я не знал, как справляться, когда вернулся домой. Я просто хотел, чтобы боль ушла, и работал только алкоголь. А потом перестал. Боль засела под кожей, в голове, и, даже будучи пьяным двадцать четыре в сутки семь дней в неделю, я не мог ее прогнать, – объясняю я.