Многое встало на свои места в тот вечер. Я впервые что то понял. Теперь мне предстояло выяснить, пожалуй, самое главное и пока сокрытое от меня: что за механизм, который позволяет полностью опустошить человека, забрав себе все его жизненные силы, создал этот безумец? И участвует ли в этом процессе кольцо на моей руке?

Я смотрел на свое отражение в маленькое ручное зеркало и силился увидеть что то, что могло бы напоминать признаки старения. Но пока ничего подобного не происходило. Вероятно, это начинает работать не сразу, а может, и вовсе не действует на мужчин.

Наутро Антуан не спустился к завтраку. Около трех часов пополудни я постучал в его спальню. Ответа не последовало. Я толкнул дверь.

У хозяина была лихорадка. Он бредил. Когда я приблизился, Антуан резко открыл глаза, схватил меня за руку и хриплым голосом сказал:

– Срочно, беги сейчас же.

– Куда, месье? Что с вами? Вызвать врача?

– Приведи мне девушку. Вот это наденешь ей на мизинец, – трясущимися руками он вытащил из под подушки коробочку и отдал мне.

– Хорошо. – Я выбежал из спальни.

В коробке лежало кольцо. В несколько раз больше того, что было на моем мизинце. Надпись на внутренней части гласила: «Да станет твоё моим. Навсегда», но в отличие от Милениного колечка арабских восьмёрок было целых три.

Теперь почти всё стало ясно.

Я бежал в центр Парижа. Не помню, когда остановился. В памяти возник образ перстня, без которого на протяжении восьми лет, проведенных в этом доме, я ни разу не видел своего хозяина. Моё сознание билось в преддверии отгадки. Кольца связаны. Владельцу перстня эта дьявольская связь приносит долголетие, молодость, силу и энергию, а у того, кто носит второе кольцо – я поднял свою правую руку, – отнимает.

Но я ничего не ощущал. Антуан бился в лихорадке, а я был бодр, весел и, главное, чувствовал недоступную мне ранее ясность ума. Я точно знал, что вчера такого не было.

Я бежал дальше, достиг угла набережной и улицы Харлей, обогнул здание и вышел на площадь. Тут всегда толпился народ: торговцы, господа и воришки, конечно же. Я блуждал около часа, пока не приметил кучку подростков, среди которых было две девочки. Я подозвал самую юную из них. Её голубые глаза и белые кудряшки заставили мое сердце сжаться. А вот ее подруга как раз мне подходила: косоглазая рослая девочка, явно старше белокурого ангелочка, осипшим голосом декламировала грубости на всех доступных ей языках.

– Детка, спроси свою подружку, хочет ли она заработать немного денег вам на конфетки?

– Месье, я хочу заработать на конфетки. Чем я хуже Эльзы? – Ангелочек нахмурилась.

– Детка, ты слишком хороша для этой работы, – честно ответил я.

– Нет, месье, либо мы с Эльзой вместе выполняем задание, и расплачиваетесь вы с нами обеими, либо идите своей дорогой.

Малышка оказалась с характером и этим еще больше мне понравилась.

– Как тебя зовут, детка?

– Ева. – Её прекрасное имя было ей под стать.

Я взял маленькую ручку в свою, мы отозвали рослую Эльзу в сторону и вместе направились к особняку.

По пути я рассказал девочкам байку про больного старого дядюшку, который недавно потерял единственную дочку и теперь пребывает в тоске и болезни, а Эльза на нее очень похожа: та же стать и харизма. Дядюшке будет приятно видеть ее рядом, а так как большую часть времени он находится в забытье, то, скорее всего, не обнаружит подмену. К большой удаче нас всех, даже имя менять не нужно – покойную дочку тоже звали Эльзой. Девочкам предлагалось неделю две пожить у нас. Этого времени дядюшке хватит: он либо придет в себя, либо упокоится с миром, но что то обязательно решится.

Статная Эльза, услышав о своем сходстве с господской девушкой, вошла в новую роль ещё до прибытия в дом. Перед входом в особняк я открыл коробочку и протянул ей кольцо:

– Надень. Это кольцо – подарок ее отца. Оно должно быть на тебе.

Эльза схватила драгоценность. Колечко налезло ей только на мизинец.

– А мне что делать? Кем дядюшке буду я? – спросил ангелочек.

– Ты будешь тихо сидеть на кухне. Там есть девочка Патрис. Будешь ей помогать. Ступай и знакомься. – Я указал Еве путь на кухню.

Мы с Эльзой отправились к Антуану. Он был совсем плох. Бледное худое лицо искажала гримаса страдания. Кисти рук скрючил старческий паралич. Всё тело обезображивала конвульсия. Он стонал и был жалок.

– Брут, – позвал я, – это Эльза. Она поможет тебе.

Девочка с отвращением смотрела на изгибающегося старика, боясь подойти.

– Сядь тут, – приказал я и поставил стул перед кроватью.

Впоследствии, вспоминая тот момент, я не мог объяснить, зачем делал это. Почему я просто не сбежал? Антуану, судя по всему, оставалось недолго. Однако внутри меня билась неразгаданная тайна, которую я мог постигнуть только при условии, что доктор останется жив.

Я схватил руку Эльзы и положил ее на умирающего Брута. Он затих. Эльза отвернулась. Ей было противно. Она не желала в этом участвовать и несколько раз пыталась убрать руку. Но я не позволял. Так мы и сидели. Я держал Эльзу, она держала руку, Антуан спал.

Спустя час девушка потеряла сознание. Брут, напротив, его обрел. Он открыл глаза, ясно взглянул на мир и сел в кровати:

– Она мертва?

Я пощупал пульс. Сердце Эльзы билось, но лицо побледнело, тело скорчилось, девочка напоминала ребенка с врождённым параличом. Я содрал с ее мизинца кольцо.

– Ей уже не помочь. Через несколько часов она умрет, – спокойно прокомментировал Брут. – Отправляйся в город. Мне нужно три четыре девушки сегодня. Я ещё слишком слаб. Я должен выкарабкаться.

– Я никуда не пойду, пока вы не расскажете, как работают кольца.

У Антуана не было сил ни спорить, ни разговаривать. Он погрузился в сон и, очевидно, не расслышал моего вопроса.

Я понимал, что если не выполню его просьбу, то могу никогда не узнать разгадки. А если справлюсь, то он окрепнет настолько, что просто откажется отвечать.

Чуть позже четыре нищенки неопределённого возраста сидели на кухне и поглощали угощения Патрис и Евы, которые уже нашли общий язык. Патрис была старше ангелочка и относилась к той с заботой старшей сестры. Она следила за девочкой, мягко делала замечания и помогала, когда Ева не справлялась с тяжелыми кастрюлями.

Ежечасно я заглядывал на кухню за новой «вакциной» для доктора. После проделанных манипуляций бездыханные тела забирал Густав. Он относил их в глубокую яму в подвале и засыпал порошком, который полностью уничтожал кожу, мясо, сухожилия. Кости Густав вынимал, высушивал и измельчал, а потом засыпал их в банки, на которых писал дату и время. До того дня я не бывал в подвале этого дома и даже не догадывался о его существовании. Вход возле стены в гостиной был закрыт китайской ширмой, которая так много лет была для меня простым предметом интерьера: мне и в голову не приходило, что на самом деле за ней скрывается.

Банок в подвале было много. Я даже не могу приблизительно сказать, сколько. Как минимум сотня. «Кладбище» молодых девушек располагалось на полках, прибитых к одной из стен. Полок насчитывалось десять. Восемь из них были ещё пусты. План Антуана дожить до четырехсот лет находился в исполнении. По несложным математическим подсчетам стало понятно, что сотню лет он уже израсходовал.

С того ужасного события прошел месяц. Брут по прежнему лежал в постели, но выглядел значительно лучше. Слабость и головные боли оставались его постоянными спутниками. Каждую неделю я приводил в дом по несколько нищенок, которые через сутки «оздоровительных» процедур занимали свои места на «полке смерти».

Я несколько раз пытался поговорить с Брутом о том, что занимало мой ум, но каждый раз, как только мы оставались наедине, ему становилось дурно, так что он проваливался в сон или требовал еще девушек.

Я не сразу понял взаимосвязь резких ухудшений Брута с кольцом на моем мизинце. Ради эксперимента я снял кольцо и половину дня просидел рядом с доктором. Никакого регресса не было. Антуан оставался слабым, но пришел в сознание, потребовал принести его портфель и стал перебирать свои документы.