Черт, как же он скучал по ней, по занятиям любовью в их доме. Теперь он был чертовски рад, что ему ни разу не удалось привести в эту комнату другую женщину, чтобы попытаться изгнать призрак Анки, преследующий его душу. Это пространство принадлежало им и той любви, которую они всегда будут разделять, что бы ни случилось и сколько бы времени ни прошло. Вечность в конце концов разрушит все, но Лукан поклялся, что даже она не сможет разрушить эту любовь.

После сегодняшнего дня она всегда будет здесь, рядом с ним ночью, первым лицом, которое он увидит каждые утро и день. Губами, которые он целовал. Женщиной, которую он держал. Они будут жить и любить вечно.

Восторг вспыхнул в то же самое время, когда удовольствие достигло пика. Он прижал ее к своей груди и обвил руками ее плечи сзади, пальцами толкая вниз на свой нетерпеливый член. Он издал первобытный звук обладания, когда экстаз взорвался внутри него и унес его прочь. Ощущение того, что он находится вместе с ней в коконе наслаждения, длилось долгие восхитительные мгновения. Ее гладкие стеночки мягко обхватили его. Черт возьми, он хотел отправить ее в это кульминационное блаженство вместе с собой, но она не могла позволить себе такую потерю энергии. Ещё нет. Вместо этого он застонал у ее рта, изливая свое семя глубоко внутрь нее, поклявшись, что загладит свою вину.

Наконец она открыла глаза и рот. И душу тоже.

Она ахнула, словно очнувшись ото сна, и заморгала, глядя на него смущенными, но настороженными янтарными глазами.

— Ты это сделал. Ты сам меня вытащил!

— Я не собирался сдаваться, любовь моя. Я никогда не сдамся.

Он поцеловал ее, его язык скользнул в рот, чтобы снова показать ей, как много он имел сказать. И как сильно он ее любил.

****

Хотя каждый мускул в ее теле болел, несмотря на теплые брызги воды на спине, когда Лукан закончил поцелуй, Анка медленно подняла ресницы, сосредоточившись на окружении. Ванная комната, тускло освещенная луной и светом, льющимся из соседней спальни, была до боли знакомой. Ее глаза широко раскрылись.

— Ты вернул меня обратно…

Домой.

Она не осмеливалась даже выдохнуть это слово, не говоря уже о том, чтобы поверить.

Лукан обхватил ее лицо ладонями и впился взглядом. Его пристальный взгляд заставил ее прислушаться.

— Да, в наш дом. Твое место здесь.

Эти сладкие слова едва не погубили ее, точно так же, как те, что, как она помнила, пронзили ее бессознательное состояние.

— Т-ты снова воззвал ко мне?

— Я не могу сказать яснее, чего хочу, любовь моя.

Голубизна его глаз усиливалась бахромой густых черных ресниц. Он прорвался сквозь ее защиту и заглянул прямо в ее душу.

— Что бы Матиас ни сделал с тобой, как бы ты ни думала, что это повредило тебе, почему ты считаешь, что ты недостаточно хороша… это все дерьмо. Ты и я и то, что мы чувствуем — это все, что имеет значение.

— Я в шрамах.

Он знал это, но все же слова выскочили как признание.

Лукан пожал плечами:

— За последние месяцы я сам получил несколько шрамов. Анарки, Зейн, Матиас — все они отрывали от меня кусочки мяса. Я не всегда заботился о том, чтобы получить достаточно энергии, чтобы исправить это.

— Но моя семья, они не…

— Я спарился с тобой, а не с твоей родословной. — Он нахмурился, глядя на нее: — Любовь моя, ты всегда старалась угодить мне, и я обожал тебя за это. Но в том, что тебя беспокоит, нет твоей вины. Если кто и должен извиняться, так это я. После того, как ты исцелила мою скорбь по паре, я никогда не должен был отпускать тебя. Я должен был схватить тебя, сказать, что именно я чувствую, и не дать тебе уйти. Но я не сопротивлялся. Твой отказ ошеломил меня. Я позволил ему раздавить меня. Я воспринял твои отказы так, будто ты больше не любишь меня.

Чувство вины раздавило ее на миллион кусочков. Она закрыла рот рукой, и на глаза ее навернулись слезы.

— Я слишком сильно любила тебя, чтобы втягивать в то, во что превратилась.

И то, кем я все еще являюсь.

Боже, он так обнажил свою душу для нее, как она могла держать свою родословную баньши в секрете? Она не могла этого сделать, если бы хотела, чтобы он был в ее жизни. Она должна быть честна с ним. Но как она могла сказать ему такую ужасную правду, которую скрывала от него больше века?

Лукан щелкнул пальцами, мгновенно возвращая ее внимание к себе:

— Тебе больно? Что-нибудь нужно?

— Нет.

— Тогда я не знаю, где и почему твой разум бродил, но он должен остаться здесь, с нами.

Анка кивнула:

— Да. Извини.

— Хорошо. Когда я закончу, ты скажешь мне, что у тебя на уме, да?

— Хорошо.

Он нежно поцеловал ее в губы и неохотно отстранился.

— Когда я с тобой, я снова могу дышать. Я чувствую себя целым, живым. Я чувствую себя любимым. Что бы еще ни случилось, я буду неотступно преследовать тебя, пока ты снова не свяжешь себя со мной или не посмотришь мне в глаза и недвусмысленно не скажешь, что больше не любишь меня.

Ее сердце чуть не разорвалось. Он был так откровенен, так храбр в своих чувствах. От этого она еще больше почувствовала себя трусихой.

— Лукан…

— Дай мне закончить.

Он поднял руку и погладил ее по щеке:

— Я также понимаю, что не давал тебе всего того любовного руководства, в котором ты нуждалась, когда мы уже были вместе. Я разговаривал с мужчиной… доминантом. Кое-что читал. Теперь я понимаю, любовь моя. Господи, как бы я хотел, чтобы ты мне все рассказала!

Глубокий румянец охватил ее тело. Настоящий, совершенный Лукан знал все ее темные желания? Она попыталась отвернуться, спрятать лицо. Лукан схватил ее за подбородок и не дал ей спрятаться. Все-таки она сжала веки, плотно их закрыв.

— Остановись. Посмотри на меня. Сейчас же, — нежно потребовал он, молча ожидая, пока она выполнит его просьбу.

Когда она осмелилась взглянуть на него, его прямой взгляд ждал ответа, как ломом, раскрывая ее душу.

— Лукан…

Он прижал палец к ее губам.

— Дай мне закончить и не отворачивайся. Не быть полностью честным — это часть того, что привело нас сюда. Возможно, я не смог бы помешать Матиасу взять тебя или причинить тебе боль — и мне чертовски больно это говорить, но, может, если бы я был всем, что тебе нужно, и чаще говорил бы тебе, как ты достойна любви, ты бы с самого начала захотела вернуться ко мне домой. — Он убрал ее мокрые волосы с лица и нежно поцеловал в губы: — Позволь заверить тебя, что нет ничего такого, чего бы ты захотела, а я не захотел. Ты очень хрупкая, и я часто боялся сломать тебя. Я подавил в себе порывы, которые, как я теперь знаю, доставили бы тебе удовольствие. Я всегда отчаянно хотел тебя. Я хотел проникнуть глубже в твое тело и душу, но боялся слишком сильно напугать или ранить тебя, чтобы что-то предпринять. Теперь все изменилось.

Она подняла голову, разинув рот:

— Но как насчет…

Черт, она не могла просить его об этом. Может ли она это сделать? Анка сглотнула, ее охватила нерешительность. Она ненавидела быть трусихой, но ее передернуло при мысли о его отказе.

— Если это у тебя на уме, так и скажи. Первое из того, на что я надеюсь, — будет много переговоров между нами, Анка. У тебя будет все, что нужно. У меня тоже есть свои потребности.

Он провел рукой вниз по ее спине, чтобы обхватить ее зад. Она пошевелилась у него на коленях, и его член снова затвердел в ней, жесткий и настойчивый.

Вспышка желания задрожала где-то в глубине ее живота. Как легко было бы отдаться его прикосновению и просто забыть этот разговор. Но Лукан прав. Если у них будет какое-то будущее, нельзя сейчас врать.

— П-порка?

Его улыбка стала еще шире. Он медленно поднял Анку вверх по своему члену.

— Конечно. Я с нетерпением жду, чтобы окрасить твой красивый зад.

Удовольствие нахлынуло на нее, даже когда она почувствовала, как покраснели ее щеки, на этот раз с робкой улыбкой.