Анна даже не заметила, как перешла через улицу к площади Пушкина, как села на скамейку и закурила. Она не знала, следят за ней сейчас или нет, да и не хотела думать об этом. Пошли они в…
Хипповатый парень на соседней скамье бренчал на гитаре трем девчонкам про «из окон корочкой несет поджаристой», весенняя толпа плыла в обе стороны Горького, но все они были для Анны уже другие, из другого, еще как бы свободного мира – они флиртовали, пели Окуджаву, покупали коньяк в магазине «Армения», мороженое у ВТО и мимозы у «Шоколадницы». Они жили естественно и просто, как хотели – «в любую сторону своей души». Впрочем…
Анна вдруг подумала, что нет – наверно, и в этой толпе десятки меченых. Она сунула руку в сумочку за новой сигаретой и наткнулась пальцами на жесткий маленький картонный квадрат, ее пальцы замерли на миг, а потом вытащили картонку:
ГОЛЬСКИЙ РОМАН МИХАЙЛОВИЧ
Телефон 243-12-27
И – все. Ни названия организации, ни должности, ни адреса. Они везде и нигде. Конечно, они все знают об отце – это нетрудно. Но что они знают о Максиме? Почему Гольский начал разговор именно с него? Только для того, чтобы сразу послать ее в нокаут, зацепить под самое сердце, или еще почему-то? Впрочем, так или иначе, а в одном этот Гольский прав – нужно отстраниться отличного и холодно просчитать все pro и contra. Во-первых, «по линии отца». Но что они могут сделать отцу? Ничего! Ничего они ему не сделают, потому как что вы можете сделать алкоголику? И тем более бывшему зеку? Значит, здесь этот Гольский блефовал. Остается Максим. Да, с Максимом все сложней, тут у них могут быть такие козыри, что не дай Бог. И следовательно, нужно стать адвокатом – адвокатом самой себе. Итак, Анна Евреевна, закурим…
Максим знал, что за ним следят. Конечно, ее роман с клиентом был нарушением неписаного правила профессиональных адвокатов. Еще в университете профессор Шнитке на своих лекциях кричал им с жутким гомельским акцентом: «Адвокат не имеет эмоций! Адвокат не имеет души! Адвокат не имеет пола! Вы поняли меня? Это вам не десять заповедей Моисея! Когда люди нарушают заповеди Моисея, они остаются людьми! Но когда адвокат нарушает заповеди Шнитке, он таки перестает быть адвокатом! Вы поняли меня, дети?»
Она поняла. И она никогда не нарушала заповеди профессора Шнитке. Кроме единственного клиента по фамилии Раппопорт. Для Раппопорта она сделала исключение. Потому что после того, первого, этот Раппопорт был самым ярким мужчиной в ее жизни. А если честно, то он был даже ярче того, первого – рискованней, авантюрней. И он промчался сквозь ее жизнь, что называется, навылет – словно какой-то сквозняк случайно занес его в ее кабинет.
– Здравствуйте. Моя фамилия Раппопорт, с тремя «п», – сказал он, блестя тем самым мягко-иронично-озорным блеском своих темных глаз, по которому Анна уже давно отличала зерна таланта от плевел посредственности. – Я из нелегальной экономики, и в прокуратуре на меня два дела. Вы будете меня защищать. Цена меня не интересует, ваши служебные расходы – тоже. Если вам нужны ассистенты, консультанты, специалисты в любых областях – все будет оплачено с лихвой. Ваша задача проста – выиграть процесс…
– Все расчеты с клиентами в нашей коллегии идут через кассу, – холодно сказала Анна.
– Конечно. Я уже уплатил.
– Что вы уплатили? – не поняла она: их кассирша Нина Гавриловна была грозой всей коллегии и никогда не брала у клиентов даже копейки без подписи ведущего адвоката и визы главбуха.
– Тысячу шестьсот рублей. За ознакомление с делом.
– Сколько-о? – ахнула Анна: их максимальная ставка за ознакомление с делом была тридцатник.
Раппопорт поставил на стол тонкий черный «дипломат» с цепочкой, которая была пристегнута к браслету на его запястье. Пижон, подумала Анна. А Раппопорт тем временем быстрым, почти неуловимым движением отстегнул браслет, освободил свою левую руку, нагнулся и поднял с пола емкий, квадратный, из светлой кожи саквояж. Этот саквояж он тоже поставил на стол, открыл блестящие замки-защелки и стал вытаскивать толстые и аккуратно переплетенные тома. А поставив эти тома двумя стопками перед Анной, снова пристегнул «дипломат» к запястью.
– Что это? – спросила Анна про толстые тома.
– Это копии документов, которые имеет на меня прокуратура. Шестнадцать томов по первому делу, и еще двадцать два я привезу, когда вы ознакомитесь с этими. Вы бы не стали делать эту работу за тридцать рублей, правда?
– Но как они могли принять у вас деньги до моего согласия?
– Анна Евгеньевна, моя фамилия Раппопорт, с тремя «п». И это все объясняет…
И так было всегда. Этот человек был гением бизнеса, казалось бы, немыслимого в условиях тотальной плановой экономики и диктатуры КПСС. Тридцати семи лет, среднего роста, плотно сбитый в плечах, с короткой стрижкой темных волос и большим «армянским» носом с горбинкой, он весь был сгустком веселой энергии, воли и талантливой изобретательности, направленной только на одно: аферы. Или, говоря языком Уголовного кодекса, экономические преступления в особо крупных размерах. Здесь было все: золотые прииски Колымы, черная икра Каспия, старинные иконы русского Севера, подпольные цеха ширпотреба в Закавказье, джинсовая ткань для одесских имитаторов «Wrangler» и даже мочевина для выделки кожи. Но ни в одном из 38 томов документов, собранных против него Прокуратурой СССР, не было ни одной бумаги, действительно изобличающей именно его, Раппопорта, в преступлении. Другие жулики, авантюристы, цеховики, главные бухгалтеры целых трестов, ответственные плановики, директора предприятий и даже министры воровали, утаивали продукцию, переплавляли ее с юга страны на север и наоборот и рано или поздно по пьяни, по глупости или по жадности попадали в поле зрения ОБХСС, милиции и прокуратуры. А на допросах всегда всплывало имя Максима Раппопорта, главного консультанта, придумавшего всю авантюру. Но нигде, ни на одной бумаге не было его подписи или записи о получении им даже одной копейки. И это было его принципом.
– Понимаете, Анна Евгеньевна, – объяснил он Анне сразу после того, как она прочла первые 16 томов его дела, – когда имеешь дело с этой публикой, нужно с самого начала знать, что это плебеи и что они обязательно сгорят на водке, бабах или просто на глупости. А моя фамилия Раппопорт, и каждая буква, даже лишнее «п», мне дороже всего золотого запаса Советского Союза. Поэтому я только консультант. Мои руки никогда не прикасались ни к одной деловой бумажке! Так что вы обязательно выиграете это дело, даже не сомневайтесь!
И разбирая его остроумные, как в шахматных партиях, комбинации подпольного бизнеса с государственной экономикой, Анна видела, что этот человек при его энергии, таланте, организаторских способностях и умении легко понять любой производственный или творческий процесс мог бы стать новым Капицей, Королевым, Бондарчуком, Григоровичем. Он мог бы конструировать самолеты, сооружать мосты, расщеплять атом, прокладывать дороги в тайге, находить нефть и снимать фестивальные кинофильмы. Но он занимался аферами, только аферами и ничем больше.
– Конечно, я умней любого кремлевского министра, – соглашался Максим и объяснял Анне уже потом, в разгар их короткого романа: – Но моя фамилия Раппопорт, и рядом со мной они как уличная шпана при встрече с Власовым. Понимаешь? Ведь эти вожди мирового пролетариата с трудом помнят таблицу умножения, а я в уме извлекаю квадратные корни. Они шестьдесят лет строят социализм, а я в одну минуту меняю схему и из этих же кубиков получаю нормальный капиталистический бизнес. Спроси у Брежнева, сколько будет семью девять, он же будет напрягаться полминуты, чтоб вспомнить. Но парадокс в том, что это вы сделали нас такими умными. Ведь за пять тысяч лет даже из воды можно сбить сметану. Вы нас столько били, что нам пришлось выучиться на гроссмейстеров. Так как же я, гроссмейстер, могу работать на этих плебеев? Они истребили 60 миллионов человек – и еще орут на весь мир, что они лидеры человечества! И сами верят в это, клянусь! Хрущев верил, что совнархозы догонят Америку, Брежнев верит в Госплан. Ну разве нормальный, уважающий себя человек может на них работать?