— Сказал бы я тебе, что я думаю о наших субсидиях и аналогичных возможностях, — вздыхаю. — Но Жойс говорила, мужик не должен вываливать эмоциональный негатив на свою подругу.
Мы с Карвальо, конечно, не в том плане друг и подруга, что имела тогда ввиду Жойс, но…
Не буду додумывать эту мысль до конца. А то там и до повторного аэродинамического безобразия недалеко.
— Лучше ты продолжай. — Выныриваю из сложного комплекса ассоциаций, часть которых является прямо безнравственной.
— Так я тебе уже почти всё рассказала! Из-за того дисциплинарного взыскания у меня до конца года заблокирована возможность, в том числе, взятия именно этого кредита. А тут мне в мессенджере от Мохнатого Уха в личку пришло: «Подойдите в двести двадцать пятую, прямо сейчас. Срочно. Есть вариант на снятие взыскания, но разовый и неточный. Нужно кое-что обсудить лично, безотлагательно». Я сдуру и кинулась… Прости меня, дуру…
— Тупой вопрос. Камила, а как бы он тебе в глаза после этого смотрел?
— Если б ты его не ухлопал? А я вернулась сюда — а тут…?
— Угу.
— Да никак. Меня, для начала, под арест. Особенно если б тебя инфрой положили и ты б, например, от остановки сердца загнулся. Или от паралича дыхания. Либо второй вариант: овод по тебе официально зафиксирован. Если тебя хлопнула б Исфахани, всё той же инфрой, шут его знает, как бы экспертиза делалась. Могли б всё на тот же овод списать. А если б я с Ухом потом когда и пересеклась, с учётом, что он на пенсию собирался, он бы просто сказал: ошибся номером. Писал не вам. Извините. Всё остальное — просто совпадение, так по времени совпало.
— Так вот почему у Штавдакера не было агрессии в намерениях, — доходит до меня. — Видимо, так и есть, как ты говоришь… Слушай, расскажи про родню? — перевожу разговор на другую тему, пока она в своих размышлениях снова не свернула на депрессивный путь. — А то и от Жойс почему-то о твоих мелких тоже не слышал.
— Брат и сестра, близнецы по семнадцать лет, — пожимает плечами Камила. — Чего рассказывать? Живут на окраине, считай, в самом пригороде. Чем занимаются, после смерти родителей не хочу даже вспоминать, не то что рассказывать…
— А что с твоими родителями случилось?
— Коротышка, не спрашивай! Сказала же, не хочу говорить! Не принимай на свой счёт, — извиняющимся тоном добавляет она. — Просто для меня очень болезненная тема… А мне на сегодня хватит и адреналина, и бурных эмоций. Кстати, знаешь, боюсь вякнуть вслух, но Кайшета вон на экране… — Камила тычет пальцем в точку на графике, прерывистой линией бегущем справа налево.
И в этот момент раздаётся громкий звонок от входа в приёмный покой. А висящий на стене экран показывает Анну, размахивающую обеими руками в сторону камеры и почти что пританцовывающую под дверями от нетерпения.
— Потом договорим, — быстро выпаливает Карвальо и вручную разблокирует замок.
— Привет всем ещё раз! — жизнерадостно выдаёт Хаас, возникая на пороге. — Я с этими двумя закончила, все документы подписали! Теперь тебя можно освобождать, — неуместно весело улыбается она.
Видимо, её появление совпадает по времени с приходом какой-то команды от юстиции на компьютер Камилы. Потому что в тот же момент зажимы реанимационной капсулы щёлкают в воздухе, словно зубами, и повторно распадаются на половинки.
— О, ты теперь свободен, — отстранённо констатирует Камила, усаживаясь за комп, — по-взрослому. Команда есть… подтверждение им отправила…
— Я, честно говоря, за этим и шла. — Убавляет оптимизм из голоса Анна. Видимо, проникаясь общей эмоциональной атмосферой. — Я не знала, что тебя уже освободили, — она вежливо косится на Карвальо, но та игнорирует взгляд маленькой блондинки, занимаясь своими делами. — Что сейчас дальше делать будешь?
— Поговорю с тобой и отправлюсь к Моше.
— Хорошо, давай поговорим. — Анна кивает и уже открыто спрашивает в затылок Камилы. — Ничего, если мы с Алексом здесь пообщаемся? Мы не будем вам мешать? Или лучше будет выйти?
— Ему отсюда ещё рано выходить, — не оборачиваясь, сообщает наша модельная доктор. — Коротышка, никуда ты сейчас не пойдёшь, ни к какому Моше. Ты в сортире закончил всё, что в течение получаса предварительно планировал?
— Да. Могла бы и нормально спросить. Не на Всеобщем.
— У-тю-тю, какие мы нежные, — фыркает Карвальо. — Я не поняла, у тебя что, и на эту глисту белобрысую деликатные гормональные планы? Чего ты при ней растопыриваешься, как фазан на току?
— Дура! — вырывается у меня против воли. — Просто неудобно про такое говорить при ребёнке!
— Ты не теряешь ничего в любом случае. Если у тебя нет в её адрес этих самых интересных планов, то я ничего вам и не испорчу. — Зачем-то откровенно издевается Камила. — А если они у тебя всё же есть, я о намерениях сейчас, то гадить в будущем тебе так и так в её присутствии придётся. Пусть привыкает, что и ты в туалет можешь пойти.
— Вот ты стерва! Да ты просто издеваешься сейчас! Зачем?!
— Должны же у меня быть какие-то личные мелкие радости в жизни, — равнодушно пожимает плечами наша капитан. — Коротышка, марш в капсулу и пристегни к себе те присоски, что выше пояса. Будем заново тесты делать. А то ты что-то слишком рано засобирался… — Завершает она уже на Всеобщем. — У Жойс регистрируются кое-какие функции. — Добавляет она совсем другим тоном. — Сейчас буду запускать кое-какую терапию, стабилизировать пытаться. Не хочу оставаться здесь одна.
— Боишься? — с запозданием доходит до меня.
— Да. Боюсь. А ещё ты куда-то намылился. И хочешь меня оставить одну.
— Я в твоём полном распоряжении, — моментально залезаю обратно в капсулу и выполняю предписанные манипуляции с присосками выше пояса. — А вообще, конечно, странно. Боевая хирург Карвальо, которая сшила и собрала заново столько народу…
— ЗАТКНИСЬ. То был другой народ, не Жойс… Можешь пока поговорить со своей белобрысой. Я наушники надену и громко их включу. Скажи ей, защита и звукоизоляция сейчас на всём медсекторе. Может с тобой разговаривать, не опасаясь, что кто-то услышит.
Камила и в самом деле тут же извлекает из рабочего стола пару огромных наушников и водружает их себе на голову.
— Ты о чём-то спросить хотел? — Проявляет догадливость Анна.
— Да, хотел.
Какое-то время мнусь, не зная, с какой стороны подступиться. Я уже успел обдумать текущую ситуацию и разговор с юной звездой юстиции в качестве первого шага напрашивается сам собой.
Решаю идти в лоб:
— Мы можем что-то предпринять, чтобы выяснить: кто на меня изначально охотился в моём номере? Какие меры могут быть предприняты, чтобы это не повторилось? И кто будет отвечать за смерть Жойс? У меня не так много точек опоры; и перед тем, как идти куда-то ещё, хотел вначале спросить тебя.
— Я хотела тебе предложить нашу защиту. — Уверенно отвечает Анна. — На твой вопрос: отсюда нам, муниципалам, не видно. Понятно только, что это тоже какие-то федералы. Тело в номере, материалы дела, вещдоки изымаются сейчас галопом по одной непростой процедуре. Я, если честно, по поручению отца наоборот тебя хотела расспросить: что вы за семья? Чем и где вы так в Столице могли наследить, чтобы за тобой полноценную охоту организовали? — она закусывает нижнюю губу на пару секунд. — Знаешь, я же и сама учусь в этом заведении. И здесь то преподаватели расскажут что-нибудь «интересное» из собственной практики, то старший курс с каких-нибудь отработок колониальных вернётся… Ситуации бывают самые разнообразные, но общая тенденция вот: работа по несовершеннолетнему даже в колониях, где у них и гражданских прав толком нет, не просто большое исключение. Это Чрезвычайное Происшествие. О котором, если оно становится известным, потом приходится заполнять достаточно большое количество неприятных документов.
— Если не секрет, откуда ты в курсе таких подробностей?
— Да какой там секрет… мы ж юристы. Очень часто хвосты некоторых интересных форм докладов тянутся из колоний сюда, в муниципалитет. А нам потом приходится этим заниматься.
