«Сколько вам заплатила мисс Пентикост? Когда она вас наняла?»

«Это Пентикост подложила пистолет или вы? Кто ее клиент?»

«Она сказала вам, кто на самом деле убил Маркела? Если вы все нам расскажете, окружной прокурор предложит вам хорошую сделку».

И все в таком духе.

Для того, кто не привык нос к носу сталкиваться с законом, все это могло бы показаться полным кошмаром. Но бродячему цирку то и дело приходится увиливать от закона и порядка, а то и прямо игнорировать, и я частенько оказывалась в полиции, где на меня пытались надавить местные копы, а в мелких городках – шерифы. Честно говоря, деревенские шерифы пугали меня куда больше, чем городские полицейские.

Если Лейзенби рассчитывал с наскока выудить из меня все факты, то ему не повезло. В конце концов он и сам это сообразил и дал мне подписать показания. Прочитав их и убедившись, что ничего не добавлено, я подписала.

– Уиллоджин Паркер? Это настоящее имя? – спросил он, когда я закончила выписывать вензеля подписи.

– Думаете, кто-нибудь хочет по собственной воле назваться Уиллоджин? – отозвалась я, пытаясь изобразить очаровательную улыбку. С улыбкой, естественно, ничего не вышло.

– Я не склонен верить ни единому слову в этом документе, – сказал он, забирая показания. – И детективы тоже вряд ли поверят. Мы проверим каждую деталь. А пока что, если захотите что-то добавить, дайте знать.

– Конечно. По какому номеру я могу вам позвонить?

Теперь настал его черед ухмыляться. А потом он приказал отвести меня в каталажку.

Поначалу охранник собрался поместить меня в мужское отделение, но я сняла кепку, обнажив копну рыжих кудрей, и он быстро отвел меня в другую часть здания, в меньшее и даже чуть более чистое женское отделение.

В камере я провела следующие три дня, почти не общаясь ни с кем, кроме охраны. Единственным исключением стало первое утро, когда на рассвете ко мне присоединились три девушки из борделя в Чайна-тауне. Очевидно, владелец забыл заплатить судье, и расхлебывать пришлось девушкам. Они приняли меня за коллегу по профессии и дали номер своего хозяина, объяснив, что есть спрос на девушек, похожих на мальчиков, и наоборот. Хотя мне-то это и так давно было известно.

Но я все равно пару часов выслушивала обо всех подводных камнях профессии и свойственных ей особенностях в этой части Нью-Йорка. К обеду девушек отпустили под залог, и я осталась одна, не считая клопов, коих были несметные, хоть и невидимые, полчища. Я выклянчила у охранника старую газету и положила ее на матрас, в надежде сделать заслон между собой и паразитами. Хотя понимала, что по возвращении в цирк Харта и Хэлловея всю одежду придется отдраить и отскоблить, а то и сжечь.

Если, конечно, я вернусь.

Через три дня цирк собирался уезжать, а я не имела представления о том, что со мной будет.

Забавно, но больше всего меня мучила не угроза попасть в тюрьму за убийство. А взгляд Лейзенби, когда я сказала, что Уиллоджин Паркер – мое настоящее имя. Потому что я соврала.

Уиллоджин – мое официальное имя. Да, не слишком распространенное, но его дала мне мама, и я не решилась от него избавиться. Но, присоединившись к цирку, я сменила фамилию. Позаимствовала ее у персонажа одного из выпусков журнала «Черная маска»[2].

Я твердила себе, что разыскать мою родню – все равно что иголку в стоге сена. А кроме того, что в этом страшного? Я уже взрослая, а не испуганная девочка, сбежавшая из дома много лет назад.

Однако, сидя в камере, я все больше нервничала, а расчесывание старых ран, как и в случае с укусами клопов, только усугубляет положение. Вторую ночь я провела в одиночестве. Камеру освещала лишь мутная лампочка в дальнем конце коридора. Бравада, которой я прикрывалась как щитом, испарилась. Я представляла, как открывается дверь камеры и входит отец, с багровой физиономией и намотанным на кулак кожаным ремнем.

«Нашлась пропажа!»

Я крепко зажмуривалась, пока наконец не проваливалась в прерывистый сон.

Почти в полдень третьего дня заключения дверь камеры открылась. Но никто не вошел. Вместо этого меня вывели наружу и проводили наверх, в другую комнату для допросов. Теперь в люксовую. С окном и стульями, которые не шатались. На полчаса меня оставили в одиночестве, а потом дверь открылась, и ввалилась Ди-Ди, лавиной из крашеных рыжих кудрей и пышного зада.

– Уилл, малышка, я так волновалась!

Она бросилась меня обнимать, но я отстранилась.

– Лучше не надо, – предупредила я. – Сначала нужно вывести паразитов.

Она удовольствовалась тем, что чмокнула меня, и села напротив за стол для допросов.

– Что происходит, Ди-Ди? Я три дня как выпала из реальности.

– Я точно не знаю, детка. Кажется, копы выясняют подробности убийства этого Маркела. Но похоже, его точно прикончил Макклоски. По крайней мере, так пишут в газетах.

– Об этом пишут в газетах?

– Уже два дня на всех первых полосах, – заулыбалась Ди-Ди. – И все про то, что Макклоски наверняка уже и раньше этим занимался, только никто не пронюхал. И как эта Пентикост утерла нос полиции. В общем, сегодня тебя выпустят.

– Да! – я с ликованием треснула по столу кулаком. – Никогда не была так счастлива вернуться в свою бугристую кровать рядом с тигриной клеткой.

Ди-Ди нахмурилась. Этот взгляд она обычно приберегала для Большого Боба, на случай особенно дорогостоящих идей.

– Об этом я и хотела с тобой поговорить, – сказала она. – Эта Пентикост заходила к нам вчера. Целый час сидела в трейлере Большого Боба и забрасывала его вопросами.

– О чем?

– О тебе. Кажется, у нее есть к тебе предложение.

Я немного настороженно откинулась на стуле.

– Что еще за предложение?

– Какая-то работа. Долгосрочная. Боб сказал, она особо не распространялась. Но убедила его, что знает, о чем говорит. Он сказал, тебе стоит ее послушать.

– Боб хочет меня выгнать?

Ди-Ди наклонилась через стол и взяла меня за руку.

– Вовсе нет. Он просто думает, что это в твоих интересах. И я, между прочим, с ним согласна.

– О чем ты говоришь, Ди?

Для Боба и Ди-Ди цирк был всем, альфой и омегой их существования. Не могу представить, чтобы они выступали против жизни под куполом цирка.

– Дело в том, милая, что век передвижных цирков заканчивается. Публика исчезает на глазах. С нами конкурируют парки аттракционов. Крупные труппы поглощают мелкие. Сама знаешь. И становится только хуже. Лучше уйти на своих условиях, чем получить уведомление об увольнении.

Последние пять лет я дышала цирком. Покинуть его – все равно что отказаться от кислорода.

– Я не утверждаю, что ты должна принять предложение, – сказала Ди-Ди. – Просто советую ее выслушать. Взвесь все «за» и «против», с ясным умом, как тебе свойственно.

Она встала.

– А теперь давай обнимемся, и плевать мне на твоих насекомых.

Она сграбастала меня в объятия и постаралась сломать мне ребра.

– Если ты все-таки согласишься, но эта Пентикост слетит с катушек или окажется какой-нибудь извращенкой, ты всегда можешь вернуться. Поняла?

– Поняла, Ди.

– Люблю тебя, Уилл. Береги себя.

И с этими словами она вышла.

Через несколько минут охранник, с которым я раньше не встречалась, отвел меня вниз через лабиринт коридоров и выпустил через заднюю дверь. Там меня ожидал черный седан «кадиллак». За рулем сидела немолодая женщина таких габаритов, что едва помещалась на сиденье. Выглядела она как плод любви циркового силача и охранницы женской тюрьмы.

– Ты, что ли, зовешь себя Уилл Паркер? – спросила она с таким колючим шотландским акцентом, что об него можно было ободрать кожу.

– Именно так меня и зовут.

– Я отвезу тебя к мисс Пентикост, – прокаркала она. – Садись сзади. Я там постелила простынку. Кто знает, что ты подцепила за три дня в этом аду.

Я села сзади, стараясь не дотрагиваться до не покрытой простыней поверхности. По пути машина тряслась и виляла, а женщина за рулем нажимала на тормоза всякий раз, когда пешеход хотя бы бросал взгляд в ее сторону. Мы проехали по Бруклинскому мосту в довольно приличный квартал. Машина остановилась перед трехэтажным домом из бурого камня, от соседних домов его отделяли узкие переулки, закрытые калитками. Женщина провела меня внутрь, затем по короткому коридору, уставленному скамейками с мягкими сиденьями. Мы миновали весьма представительный кабинет и поднялись по лестнице на второй этаж. Она привела меня в маленькую спальню с собственной ванной.