- Что ты делаешь, мой Костяшка-черняшка? Где же твоя рубашечка? Галина подошла к ребенку и взяла его на руки.

- Лубашка? Нету лубашки, - разводя ручонками, ответил мальчик. - Я ту лубашечку сушить повесил...

- Где же ты ее вымочил?

- А в колыте, где гуски воду пьют... - ответил Костя.

Это был прелестный мальчуган с умными черными, как смородина, глазами.

- Нашла твою рубашку, - сказала Франчишка Игнатьевна. - А то поджарился, как грибок-боровичок...

- Оля! Тетя Франчишка! Идите сюда, что-то я вам расскажу интересное! - крикнула Галина.

Франчишка Игнатьевна и Оля подошли.

- Наша армия выгнала фашистов из Орла, из Харькова и еще из других городов. Их под Курском так разбили, что они удирают без оглядки. Бегут, а скрывают, как тогда скрывали свое поражение под Сталинградом. Сегодня наши самолеты листовки сбросили. Хоть бы одну подобрать!.. Староста Михальский ходит злющий! Приехал Владислав из Белостока и, наверное, привез неприятные вести.

- Листовки, говоришь? А ну, стой! - Франчишка Игнатьевна полезла за пазуху. - Сегодня пришел мой Осип с рыбалки, и вижу, ходит такий петушистый... В хату не зашел, а прямо в хлев шмыгнул... Ну, думаю, тут что-то не так! Посмотрела в щелочку, ховает что-то за кормушку... Вышел из хлева и усики подкручивает, и веселый такой, и насвистывает! Ну ж, думаю, сейчас я тебе подсвистну! Своими очами гляну, что такое ты там сховал... Он пришел в хату, а я побегла в хлев. Сунула руку, чую, бумажка. Читаю я по-русски не гораздо, а все-таки разобрала, что большими буквами написано: "Дорогие товарищи!" А ну-ка, почитай, Галиночка, что там пишут дальше, попросила Франчишка Игнатьевна.

- "В сражении под Курском, - читала Галина, - фашисты потеряли 70 тысяч солдат и офицеров, уничтожено 3 тысячи танков, свыше тысячи орудий, 1400 самолетов. Нашими войсками освобождены города Орел, Белгород и Харьков. Товарищи партизаны и партизанки, товарищи советские граждане, находящиеся во вражеском тылу, сопротивляйтесь врагу, уничтожайте фашистских захватчиков!"

- Это твой папа бьет там фашистов! Наш большой Костя! - закончив читать, с волнением проговорила Галина.

- А я сегодня дядю Костю во сне видела, - возбужденно и радостно размахивая руками, заговорила Оля. - Будто наши пришли и мама с папой с ними. Я сижу и вижу в окошко: вот по этой самой тропиночке идет дядя Костя в новой фуражке, а за ним мама и папа. У меня внутри что-то перевернулось и дышать не могу. Хочу выпрыгнуть в окошко и побежать им навстречу, а ноги не двигаются. А мама большим белым платком закутана, одни только глаза виднеются. Так она на меня смотрела, так смотрела, я не выдержала, заплакала и проснулась. Щеки мокрые, подушка мокрая... - Оля не договорила и, закрыв лицо руками, убежала в сад.

Так она делала часто: уйдет и поплачет там украдкой.

- Не может забыть, не может, - со вздохом заметила Франчишка Игнатьевна.

Она так полюбила Олю, что стала даже ревновать ее к родителям.

Подошла Ганна. Поздоровавшись с Франчишкой Игнатьевной и обращаясь к Галине, сказала:

- Опять приехали Сукальский и Владислав. Хотят узнать, где находится Иван Магницкий. Гитлеровцы собираются прочесывать лес, партизан искать будут. Только вряд ли найдут...

- Не было бы у меня Костяшки, я бы тоже ушла партизанить, - задумчиво проговорила Галина.

- Уж молчала бы! - махнула на нее рукой Франчишка Игнатьевна.

- А к нам гость приехал. Дядя Януш из Белостока, - сказала Ганна. Иди, Галя, поздоровайся с дядей.

- Приехал-таки наш Януш? Пойдем, Костик, посмотрим, какой стал веселый дядя Януш. Вы заходите до нас, тетя Франчишка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В саду у Михальских сидели Сукальский и Владислав и пили водку. Они только что прибыли из Львова, где Сукальский участвовал в формировании дивизии "Галичина".

Было жарко и душно. Изредка налетал порывистый ветер, будоражил на деревьях листья и сбивал попорченные червями яблоки. Они падали с дробным стуком, раскатывались по земле. Владислав вздрагивал, торопливо наливал водку и пил рюмку за рюмкой. С мрачным видом пережевывая колбасу, со злобой говорил:

- Я перестаю вас понимать, пан Сукальский! Вот никак не разберусь: поляк вы или черт знает кто! И этот итальянский мундир на вас... смотреть тошно!

- На вас мундир тоже не почетней моего, - издевался Сукальский.

Владислав оглядел свой распахнутый китель и ответил не сразу. То, что он видел за последнее время, когда находился во Львове и Белостоке, заставило его призадуматься. Украинский и польский народы открыто сопротивлялись всем мероприятиям фашистского командования, а что делали гитлеровцы с народом - страшно подумать! Недавно Владиславу пришлось поговорить с человеком, бежавшим из Майданека. То, что ему рассказал этот поляк, казалось чудовищным и невероятным. Горячий и необузданный, Владислав только сейчас почувствовал, что запутался и кругом обманут. Сукальский стал ему омерзителен. Грызла тоска по брату. Он никогда не переставал думать об этом загадочном убийстве и за последнее время все больше приходил к выводу, что в гибели его брата повинен этот тип. Подвыпивший Владислав придирался к нему и открыто вызывал на ссору.

- Я уже раскаиваюсь, что надел эту свитку. Но дело не в этом. За свою жизнь я верил многим поганым людям... Будучи мальчиком, как на бога, молился на пана Пилсудского, считая его настоящим рыцарем! Что же я теперь увидел, пан Сукальский? Вместо свободной Польши и независимого правительства создали какой-то "Комитет помощи". Чем же занимается этот комитет? Оказывается, тем, что хватает польских крестьян за шиворот, кидает в вагоны и отправляет на работу в Германию, в кабалу... Мало того, забирают у наших людей для швабов последний кусок хлеба. Поляков убивают в Майданеке, оскорбляют и грабят. За кого они нас считают - за дураков, что ли? Если Магницкий ушел к партизанам, то в Августовских лесах сейчас таких тысячи! А что будет дальше? Позволят ли поляки над собой издеваться? Вы поляк или нет? Отвечайте!

Сукальский отлично понимал, что после Сталинградской битвы все рушится, все идет к неминуемой катастрофе, и ничего ответить не мог.

- Ты сегодня пьян как свинья! - сказал он раздраженно.

- Это не имеет значения! Отвечай мне: ты поляк? Ты любишь Варшаву-мать? Скажи, у тебя есть совесть? - Владислав помолчал и сдержаннее добавил: - Конечно, ты считаешь, что твоя совесть чиста... Ты скоро наденешь епископскую мантию, станешь замаливать грехи... Святой человек! - Владислав откинулся на спинку стула и раскатисто на весь сад захохотал.

- Замолчи, ты! Знаешь, что я могу с тобой сделать? - Сукальский вскочил и дрожащей рукой вытер платком побелевшие губы.

Он жалел, что Владислав слишком много знал. Ему казалось, что ведет он себя последние дни отвратительно.

- Если скажешь еще одно слово... - впиваясь во Владислава неморгающими глазами, продолжал Сукальский и, не выдержав, нервно крикнул: - Сволочь!

Михальский оборвал смех и тоже встал во весь рост. Дергая одной рукой черный короткий ус, другую сжал в огромный кулак и, поднеся его Сукальскому под нос, проговорил с бешеной злобой:

- Вот это видел? Да, я действительно сволочь, но этим словом я позволю назвать себя только самому себе! Другим расшибу голову! Тебе я тоже верил, как самый последний дурак. А ты оказался гнусный, ничтожный шпион! Чтобы спасти свою шкуру, ты убил моего брата Юрко! Он любил Польшу и слепо шел за тобой, а ты предаешь Польшу!

Владислав с грохотом отшвырнул стул и, схватившись за голову, тяжело пошатываясь, пошел в глубь сада. Давно все в нем накипело и вот теперь прорвалось.

В открытые окна Седлецких было слышно, как кричал я гремел стулом Владислав.

- Сын Михальского забунтовал. С утра пьют, - тихо проговорила Ганна.

За столом, рядом с Олесем, напротив Ганны, сидел лет сорока мужчина с такими же, как у Олеся, длинными усами. Это был его брат. Тут же, сбоку, находилась Галина со своим малышом. Стася хлопотала в кухне.