— Борьбой.

Она вспомнила его бугристые мышцы, крепкий живот. Почему-то тогда не пришло в голову спросить. Ладно, так или иначе, вот и еще одна привязка к дереву.

— Значит, вы новый Торо, который борется с первобытной дикостью!

Стронг поморщился, оглушенный воображаемым свистом. Мэри Джейн восхищенно улыбнулась:

— Еще на Земле люди сталкивались с засухами, бурями и потопами, а более всего они страдали от сорняков, заглушавших посевы и убивавших сыростью деревянные постройки. И вот здесь, на Прерии, вы продолжаете извечную борьбу человека с силами природы! — Она взглянула в камеру. — С вами была Мэри Джейн из Звездных новостей с репортажем из поднебесья, с гигантских ветвей последнего иггдрасиля планеты Прерия.

Над деревом повисла тишина, которую нарушало лишь щебетание хохотушек и скрип треножника, который складывал оператор.

— Ну что ж, — вздохнула Мэри Джейн, — не так уж и плохо вышло.

— Очень рад, — кивнул Стронг, переводя дух.

Она бросила взгляд вверх и махнула рукой. «Мотылек» начал спускаться.

— Давненько не виделись…

Он молча кивнул.

Сверху спустилась корзина, и Пруитт залез в нее, забрав оборудование.

— Ладно, Том, спасибо тебе…

— Да не за что, — кивнул он, глядя, как она идет к корзине.

Мэри Джейн помахала ему, он помахал в ответ. Корзина поднялась в брюхо «мотылька», который тут же взмыл в небо и двинулся в направлении ангаров.

Тем временем тягач вернулся на место. Старательно прогоняя из головы все мысли, Стронг вернулся к обрубку ствола, снял с плеча моток веревки и снова забросил на сук. Влез в седло, прошел по ветви вверх, остановившись чуть раньше. Первые надрезы вышли неточным, но от места, где стояла Мэри Джейн, он избавился.

В пять часов Синее Небо снова спустил контейнер с вещами, а заодно ужин и воду для помывки. Тягач отправился в обратный путь. К тому времени Стронг удалил еще четыре ветви и укоротил ствол. Седельную веревку уже приходилось закреплять нагелями, резать каждую ветвь натрое, а средний захват едва справлялся с последним, самым толстым куском. Завтра придется использовать большие клещи.

Перед едой Стронг только ополоснулся, бриться не стал. Пускай растет борода, почему бы и нет. В этот раз Мэтти ничего не сказала, но, похоже, ужин опять готовился персонально: ростбиф с картофельным пюре и подливкой, зеленый горошек и салат, а на десерт — большой кусок персикового пирога с чаем. Все местное, свежее и восхитительно вкусное… вот только аппетита почему-то не было.

Слегка поклевав то одного, то другого, он выбросил остатки и закурил, сидя на контейнере.

— Ну как обед, Том? Нормально?

— Угу.

— Мэри Джейн говорит, интервью получилось.

— Да, вроде бы.

— Ты там как вообще, ничего больше не нужно?

— Да нет.

— Какой-то у тебя голос грустный.

— Он у меня всегда такой. Не волнуйся, Мэтти, все в порядке.

— Ладно, не буду… Спокойной ночи, Том. Отбой и конец связи.

Провожая последние лучи солнца, он сидел и курил сигарету за сигаретой. Сам закат увидеть не удалось, мешала густая листва последних ветвей. Когда в небе иссякли последние отблески, Стронг достал из контейнера и установил палатку и костер перед входом, но внутрь залезать не стал. Вернувшиеся из дневных странствий птицы-хохотушки шумно щебетали в поисках новых мест для ночлега. «Почему бы вам не собраться стаей и не выкинуть меня отсюда?» — спросил Стронг, но они лишь продолжали свои смеющиеся трели, как будто не замечая его. Может, и вправду не замечали? Во всяком случае, уж точно не связывали его с разрушением своего привычного дома.

Мало-помалу нестройный птичий хохот сменился чуть слышным чириканьем, а затем полной тишиной, а в небе засветились первые звезды. Затем из-за дальних концов ветвей выглянула Пенелопа и стала взбираться в зенит. Стронг все сидел, не шевелясь. Луна здесь была меньше земной, но гораздо ярче из-за другого состава поверхности — лед покрывал ее сплошь от полюса до полюса. За ней появилась меньшая сестра Даниэла, такая же ледяная, и все вокруг стало серебристым и загадочным.

Мэри Джейн сидела рядом. Стронг ни разу не взглянул на нее, но она все равно не хотела уходить. Наверное, так или иначе, она всегда была рядом и всегда будет. Ну и пускай, решил он, все равно не стану смотреть. Пускай сидит сколько хочет, голая и бесстыдная.

Ветка уходила от ствола вдаль серебристой дорожкой, окаймленной серебряными листьями. В разгорающемся свете двух лун она все больше казалась настоящей дорогой, которая вела в мир, о котором Стронг всегда мечтал, даже не зная, какой он и чем лучше реального вокруг. В игре серебристых теней на дальнем конце ветви мерещились очертания изящного бледного цветка, совсем не похожего на остальные, и Стронг пошел туда, чтобы его рассмотреть.

Ветка сужалась под ногами и начала опасно качаться, но он шел и шел, не отрывая взгляда от удивительного цветка. Шаг за шагом — и цветок превратился в лицо.

Дриада подвинулась, и Стронг осторожно присел рядом на тонкую ветку. Как и прежде, красота девушки поразила его.

«Я рад, что ты здесь, — произнес он беззвучно. — Мне так одиноко».

«С тобой рядом кто-то сидел», — заметила она.

«В каком-то смысле, да… но как ты узнала?»

Не ответив на вопрос, она продолжала:

«Ты не хотел, чтобы она сидела возле тебя, но она не уходила… и даже с ней ты был одинок».

«Да», — согласился он.

«А теперь ты не один».

«Теперь я с тобой».

«Одному тяжело, — кивнула она. — Я долгие годы была одна».

«Сколько тебе лет?»

«Не знаю… по твоим годам не сосчитать».

«Наверное, столько же, сколько дереву?»

«Да».

«И деревне?»

«Нет, я старше… Я ее строила».

«Не может быть! Ты же не настолько старая. Не верю».

«Ты не обязан мне верить».

«Почему те, кто жили в деревне прежде, убили себя?»

«Потому что их дерево умирало».

«Разве оно умирало?»

«Да. Деревья в других деревнях умерли, и люди знали, что и их дерево обречено. Они решили не ждать, не хотели этого видеть. Поэтому, когда жители других деревень отправились в Пещеры Смерти, здешние ушли с ними».

«Ты хочешь сказать, что они поклонялись этому дереву?»

«Не они, их предки. Они слишком поздно поняли, почему».

«Но почему дерево умирало? Оно было живо, пока я не пришел его убивать».

«Нет, оно умирает уже долгие годы».

«Не понимаю», — покачал головой Стронг.

«Еще поймешь. Скоро все станет ясно».

«Могу я спасти его? Вдруг не поздно?»

«Поздно было задолго до того, как ты пришел».

«Не верю, — нахмурился он. — Если я уйду, оно проживет еще тысячу лет».

Она покачала головой.

«Ты думаешь, не умирай оно само, я бы не попросила тебя уйти, не остановила бы? Ты только ускоришь его смерть, сократишь его мучения. Просто я рассердилась тогда внизу… потому и сказала, что со мной умрете и вы. Хотела тебя напугать… но не из злости. Смерть неизбежна, и вы всего лишь жалкая часть той неизбежности, что убивает дерево».

«Ты говоришь о неизбежности цивилизации? Да, я ее часть. Принято решение избавиться от дерева, и ничего тут не поделаешь. Если откажусь я, Мэтьюз пришлет Пика, а если я его убью, то придется убивать и индейца, потому что он придет следом. В конце концов кто-нибудь убьет меня, а дерево все равно повалят. Ты это имеешь в виду?»

«Не только».

«Ладно, раз это неизбежно, пускай лучше я все сам сделаю».

«Пускай».

«А если ты умрешь вместе с деревом, я тоже умру — как ты и сказала».

«Нет».

«Да. Не хочу жить, если ты умрешь. Я люблю тебя».

Она помолчала в серебристой тишине. Потом сказала:

«Ты не можешь меня любить».

«Почему?»

«Потому что… потому что…»

«Потому что мой холодный здравый рассудок не может принять твою реальность?»

«А разве не так?»

«Мне не важно, настоящая ты или нет… хотя я думаю, что да, просто не вмещаешься в мою крошечную картину мира».