Хорошо, если один из сотни встреченных стремится хоть к чему-то отличному от обычного накопительства и обжирательства. Серая картинка разлагающейся аморфной человеческой массы ужасает равнодушием и беспросветностью. И я не знаю, что со всем этим можно сделать. Невозможно спасти человека, если он сам не хочет быть спасенным! А любую помощь извне подобный индивид воспримет только как посягательство на собственную эфемерную «свободу»…

Впрочем, возможно, здесь просто такой район… Чем дальше я продвигаюсь по маршруту, тем чаще встречаются на пути редкие «дельты». Окружающих они будто и вовсе не замечают, а вот со мной предпочитают вежливо переглядываться, выражая взаимное почтение чуть заметным наклоном головы…

В кафе приходится подниматься на седьмой этаж. Кажется, здесь не столь уютно, как в том заведении, где я побывал в качестве гостя Нэша; однако и местный стиль на голову выше обычных пищевых забегаловок. Круглые столики, отстоящие на достаточном расстоянии друг от друга; приятное сенсорное меню, проецируемое прямо на столешницу; приглушенная неторопливая музыка, звучащая деликатным фоном. Пожалуй, сюда не грех пригласить и девушку. Например, все ту же Фриду…

Эх, Фредерика! Что-то слишком быстро она заняла столько места в мыслях. А ведь мне совсем не помешало бы для начала навестить старых друзей! Вот только как это сделать?

Осторожное сканирование дает не слишком обнадеживающие результаты. Айди Мари и Анны просто напросто деактивированы. Но это-то как раз и не удивительно: девушки ведь ушли на перерождение. А в новой жизни – новый айди, будь добр перезнакомься со всеми по второму кругу! Но как мне, интересно, отыскать нужного человека? Особенно, учитывая, что при воскрешении может изменится не только внешность и имя, но и даже пол?

Айди Августа в странном полурабочем состоянии. Вроде бы он активен и подключен, но Система утверждает, что пользователь не принимает входящие сообщения и не отвечает на попытки завязать диалог. Что-то, похоже, произошло с лидером Сопротивления. И это «что-то» не из приятных вещей.

Единственная, кто находится в сети и, как всегда, готова к общению – Лола. Айдишник красотки приглашающе помаргивает зеленым, но как раз общение с нею сейчас не прельщает. Слишком уж поверхностным и меркантильным было наше знакомство, чтобы первым делом после воскрешения бежать на встречу. Успеется! Тем более, что в данный момент есть и более насущные дела.

С удовольствием насыщаясь необыкновенно вкусной пищей, рассеянно обдумываю предстоящий обязательный визит в хорошо знакомое по прошлой жизни место. Визит, который, надеюсь, прольет свет на многие подвисшие вопросы!

Знакомая дверь выглядит серой, заржавелой и заброшенной. Спуск в полуподвальное помещение базы Сопротивления смотрится так, словно им не пользовались… около года. Раскрошившийся застарелый бетон, потрескавшаяся кирпичная кладка; покореженный асфальт, сквозь дыры в котором вопреки всякой вероятности пробиваются редкие робкие зеленые ростки. Как ни странно, но все же в данном случае верна старая фраза, внезапно возникшая в голове: «любовь дырочку найдет». Природа берет свое, когда человек уходит, как бы далеко она не оказалась загнана, в какие бы оковы ее не заковали.

Стальная створка плотно прикрыта, внушительные петли покрыты красноватой коркой. Замка не видно, судя по всему проход ничем не заперт. Обшарпанные ступени, покрытые грязью и каменной крошкой, приводят меня к тесной площадке перед дверью. Осторожно берусь за ручку, плавным усилием тяну на себя.

Раздается пугающий скрип, жужжание застарелого, давно не смазанного железа. Дверь отворяется тяжело, медленно и как будто нехотя. В не столь далекие времена вход был оснащен автоматическим доводчиком, электронным засовом, системой слежения и идентификации. Однако сейчас я не наблюдаю ничего из вышеперечисленного. Более того – устройства демонтированы без всякого уважения: вырваны едва ли не с корнем.

Раскрыв створку настежь, настороженно вглядываюсь во внутренности убежища. Меня встречает коридор, целиком погруженный во тьму. Темнота настолько плотная и всеобъемлющая, что дальний конец прохода абсолютно неразличим; дорога будто ныряет в подземный мир и растворяется в непроглядном мраке.

Не тороплюсь заходить: слегка боязно. Почему-то возвращение представлялось мне совсем иным. Не то чтобы я ждал ковровой дорожки и фанфар, но и обнаружить полнейшее запустение вовсе не рассчитывал.

Как и прежде, найти сюда дорогу не слишком просто. Пришлось пропетлять между громадных цехов и ангаров, пока наконец не появились знакомые декорации. Как ни странно, здорово помог маршрутизатор, хоть на встроенной карте конечная точка пути отображалась, как обычный элемент заводской застройки.

Внешне здесь мало что поменялось. Все так же пусто, все так же хмуро и серо. Высокие стены, уходящие к темным небесам; узкие длинные проходы между однотипными зданиями, похожими друг на друга, как братья; ощущение безлюдности и заброшенности.

Но меня гораздо больше заботит внутреннее убранство базы. Отсутствие освещения навевает совсем печальные мысли; внутренняя тьма словно выливается наружу, тянет липкие щупальца, обжигаясь на тусклых лучах скрытого тучами солнца.

Осторожно делаю шаг через порог. Разглядываю стену: насколько помнится, где-то здесь, возле входа, располагался силовой щиток. Нахожу ящик на прежнем месте, но он оказывается практически пуст: ни пакетников, ни датчиков; от высоковольтной проводки не осталось и следа. Насколько возможно рассмотреть – электрика снята в спешке, без особого почтения и старания.

Останавливаюсь в нерешительности: фонаря у меня с собой нет, а лезть в полную темноту наощупь совершенно не хочется. Уйти? Да и что, собственно, я рассчитываю отыскать в явно заброшенном подвале? Какие-то следы, намеки на случившиеся неприятности. В конце концов – хочу попробовать узнать, где можно искать Сопротивление теперь, год спустя…

Ситуацию спасает внезапно заработавшее аварийное освещение. Стоит сделать шаг во тьму, как над головой раздается серия щелков, а потом, после нескольких неудачных попыток, загорается тусклый красноватый светильник. Настороженно смотрю на тлеющую лампу, мощности которой едва хватает, чтобы слегка раздвинуть скопившийся за долгое время мрак. Видимо, украли не все. Взяли то, что на виду: легко достать, безопасно вытащить. Самое монументальное решили не трогать.

Прохожу вдоль обшарпанных стен коридора. Сказать по правде, убежище и раньше не являлось образцом опрятности и чистоты, но в те времена здесь хотя бы чувствовалось присутствие человека. Теперь же явственно ощущается лишь запустение, разруха и давняя заброшенность. Каменные стены покрыты царапинами и выбоинами, с потолка свисают грязные лохмотья непонятной субстанции. Пол покрыт ровным слоем пыли, скопившимся как минимум за несколько месяцев. Изнутри наружу веет затхлым застоявшимся воздухом, где чувствуется хорошо различимый запах разложения.

Погруженная в полутьму гостиная встречает непривычной пустотой. Исчезло все: мебель, кухонный гарнитур, посуда, припасы. Комната пуста, если не считать за полезную нагрузку внушительную гору строительного мусора, скопившуюся в дальнем углу. При взгляде на царящую тут разруху появляется тяжелое гнетущее чувство безвозвратной утраты, вместе с предчувствием близкой беды.

Ступаю медленно и осторожно, опасаясь напороться на нечто опасное в не слишком-то ярком свете аварийных ламп. Оглянувшись, вижу хорошо заметную цепочку следов, остающихся после меня. По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что за последнее время я первый, кто здесь шастал.

Захожу в спортзал: та же безрадостная картина. Вынесено все, до последнего винтика; а то, что невозможно взять – разрушено и испоганено. Нет ни тренажеров, ни снаряжения; поверхность ринга раскурочена, словно кто-то специально долбил по напольному покрытию стальной кувалдой. Тусклое освещение не позволяет разглядеть подробности, но в углах замечаю такие же свалки из бесполезного шлака, как и в предыдущей комнате.