– А наш доцент, он вообще говорит, что работающий аспирант мало уделяет времени диссертации! Я что, должен переехать в институт?

– Не кипятись, ты хоть скажи сначала, что за специальность-то у тебя?

– Экономист я.

– Так ты выбрал не самую редкую профессию. И что, экономисты в ночной клуб сейчас требуются?

– Я ж именно об этом и говорю, что диплом уже на руках. Пошел устраиваться, а везде нужен опыт работы не менее трех лет. А я учебники читал, некогда было работать. Теперь те, кто учился плохо, уже в солидных фирмах трудятся, а я… а что я? Я в аспирантуре зато. Но как учиться, если самая высокая стипендия аспиранта в стране – шесть тысяч? Я и устроился на подработку.

– Мда… не просто это все. Но вот скажи мне, аспирант, ты о стипендии-то когда узнал? До или после поступления?

– До, но какое это…

– Имеет значение. А о том, что придется больше учиться и экономистов сейчас очень много, ты тоже узнал до?

– Ну…

– Так чего ж жаловаться-то? Тут уже выход всего один.

Нужно стать лучшим, а этому нытьем не поможешь.

– А кушать-то что?

– А я и не говорю, что это будет просто. И что нужно это сделать прямо сейчас. Я лишь о том, что жалость к себе – это последнее, чем захочется обладать. Кому нужны жалкие люди?!

– Но теперь то…

– Ты разве хочешь, чтобы твой вид вызывал у посторонних жалость? Пока ты так относишься к себе, никто не будет относиться к тебе лучше. Подумай, парень.

– О чем подумать?

– О том, что где твои мысли, там и твоя энергия. Жалуешься на жизнь – ты жалобщик. Борешься – боец. Хочешь экономистом работать, так оторви за… кости и дуй в фирму устраиваться. А не в баре ной.

Они продолжали ехать по проспекту несколько задумчиво. Высокий тон, на который вышел их безобидный разговор, пронзал редкую тишину в машине. Парень не хотел соглашаться, но понимал, что оставаться при своем уже нет смысла. Он ехал из ночного клуба. В ушах шумело от непрерывной музыки. Одежда пахла дымом, а на рубашке красовалось недавно застиранное пятно крови от неловкого движения теряющего контроль посетителя. Таксист сделал вдох носом и, разгладив нахмуренные брови, спросил:

– Как получилось-то?

– Силовики. Юбилей у командира отряда.

– Тебя как звать-то?

– Виктор.

* * *

Холод утреннего ветра вырывался через неплотную изоляцию двери и, встречаясь с мощным потоком из печки, растворялся в салоне. Таксист продолжал свой путь к заскучавшему пассажиру, медленно следуя по дорожной артерии. По радио сказали, что все будет хорошо. Таксист улыбнулся. Он достал сигарету из мятой пачки и, пообещав себе в очередной раз, что эта уж точно будет последней, мечтательно втянул горький дым. Он был одинок, и мысль о том, что когда-нибудь

все будет хорошо, поддерживала внутреннее пламя. Работа была отдушиной и отнимала достаточно времени в сутках, чтобы перестать думать о собственном месте в этой жизни. Тысячи людей, которые встречались ему на пути, тянулись сумасшедшей вереницей опыта. Он помнил многих, но никогда не встречал их второй раз. Истории таких взаимоотношений начинались и заканчивались внутри маленькой тесной машины, а непродолжительное время общения научило его максимально сильно выжимать каждую мысль до последней капли. Ощущение того, что он еще может быть кому-то полезен наполняло таксиста энергией, которая обрывалась в тот момент, когда очередной клиент пересекал порог автомобиля и оставался на улице. Таксисту даже часто было неловко брать с них деньги.

И вот уже совсем близко стоит его очередной собеседник, которому, возможно, потребуется помощь, который может спросить совета или просто поговорить в это утро. «Ну как он стоит? Это же зебра! Что за самоуверенность?» – вырвалось у таксиста. Своей сварливостью он прикрывал собственную уязвимость. Одной ногой на тротуаре, а второй почти на пешеходном переходе стоял высокий худощавый парень. Он прятался то ли под детским, то ли под женским дождевиком, пользы от которого было ровно столько, сколько от свисающей над головой прохожих вывески «Продукты». Ни то, ни другое не защищало от непогоды. Косой мелко моросящий дождь не щадил никого. И местами промокший до нитки парень водрузился на заднее сидение.

– А говорили, дождь после обеда будет! Ну что с них взять? Синоптики! – приветливо произнес парень.

Таксист ухмыльнулся. Он понял, что везет нового пассажира, которого еще долго будет вспоминать. Парень достал сотовый телефон и набрал смс. Сигнал о севшей батарее робко раздался с заднего сидения. Парень после нескольких попыток реанимировать устройство бросил его в пакет. Таксист, погруженный в собственные раздумья, вздрогнул от звука падающего телефона. Он понял, что помечтать можно будет и позже, поэтому спешно решил начать разговор.

– Зарядка села?

– Да, наверно, это даже к лучшему. Я успел предупредить, что опаздываю. И теперь с меня взятки гладки.

– Ты где такой дождевик то-взял?

– Да тысячу раз говорил себе, что не стоит покупать ничего на уличных развалах. Вчера уговорила меня эта тетка. Купи, говорит, завтра пригодится.

– Пригодилось, ничего не скажешь. Я однажды купил футболку в подарок у такой. Так именинница потом еле от краски отмылась.

Таксист грустно вспомнил свою племянницу. Он не видел ее уже много лет и только урывками знал, чем она занимается. Заглушая воспоминания, таксист снова вернулся в беседу.

– Так, значит, ты учитель?

– Физик я.

Таксист не мог не обратить внимания на стопку тетрадей, выпавших из пакета. Для студента он был слишком взрослым, а на молодого педагога вполне походил. К тому же разбросанные по машине атрибуты на фоне недорогого костюма-тройки выдавали в нем новое поколение светил образования. Парень решил, что таксист пренебрежительно отнесся к его профессии и начал зачем-то оправдываться.

– У нас все учителями были. А физику я с детства люблю. Самая важная из наук. Даже Резерфорд сказал, что все науки делятся на физику и коллекционирование марок.

– Это он лихо завернул. Каждый народ хвалит свой огород. Чем так понравилось-то?

– Ну вы представьте. Все, что происходит вокруг, можно объяснить с точки зрения науки. Вот, например, время. На всех часах, на настенных, наручных и даже на моем севшем телефоне, период дневной и ночной будет длиться 24 часа. Ну это в совокупности. Но как часто вы слышали, что время ускоряется или замедляется?

– Слышал, конечно, слышал.

– Так физика может это объяснить. Все дело в том, что, то, что мы видим на часах, это физическое время. Но есть еще

некое «умственное» время, существование которого подтверждал Дьюк Беджан. Он считал, что мы воспринимаем время с возрастом по-разному. А это напрямую связано с несколькими факторами.

– Ну-ка. Это с какими же?

– Наберитесь терпения. Беджан, как и я, считал, что физика может объяснить все. И это сложное явление, в котором восприятие времени меняется с возрастом, зависит минимум от трех пунктов. Вот наше зрение. Если поговорить о нем, то существуют саккадические движения глаз. Это такие мелкие рывки, происходящие несколько раз в секунду. Мы с вами их даже не замечаем. Но наш мозг обрабатывает полученную информацию как раз между саккадами, когда глаза фиксируются. У младенцев чаще, чем у людей в возрасте, происходят эти движения. Поэтому сдвиг в обработке таковых и приводит к эффекту ускорения времени.

– Тааак… Интересно или сложно, но что там с другими факторами?

Парень оттянул ремень безопасности, чтобы сесть как можно ближе. Одержимый своими знаниями, он взахлеб рассказывал своему слушателю о величии физики, изредка прерываясь на спасительный глоток из ингалятора от астмы.

– Наш мозг с возрастом изменяется, становясь все сложнее. Новые связи, импульсы. Новые стимулы. Ну к примеру, посмотрите в окно. Ведь нам прежде, чем добраться до конца пути, нужно преодолеть массу светофоров, поворотов и даже совершить обгон. Гораздо проще было бы пройти все по прямой. Но так не бывает. А мозг с прямыми извилинами еще никому пользы не принес.