Но король легко мог нарушить хартию. И – нарушал…

Роджер принимал все это близко к сердцу.

Матвей Парижский записал:

«В год от рождества Христова тысяча двести двадцать девятый и в год царствования своего четырнадцатый Генрих III король Англии отпраздновал рождество в Оксфорде вместе со многими знатными людьми королевства.

В скором после этого времени, как того потребовал папский нунций Стефан, посланный папой римским в Англию, король созвал в Вестминстер епископов, аббатов, графов и баронов. Когда же все собрались, прочитал Стефан папскую буллу, в каковой требовал десятины со всех жителей Англии, Ирландии и Уэльса, дабы мог он и впредь вести войну с императором Фридрихом. Король же, у которого все искали защиты и избавления, ничего на это не сказал, изъявив тем молчаливое свое согласие…

И в том же году, на праздник святого Михаила, король Генрих III собрал в Портсмуте великое войско, имея намерение отвоевать за морем утраченные земли, и приказал садиться на корабли, которые, однако, не могли поднять и половины столь многого войска. Видя это, король в сильном гневе винил во всем верховного судью Губерта, и называл его предателем, и упрекал в том, что ныне он, как и прежде, чинит помехи своему королю».

Десятина была уплачена. В этом году обошлось без войны.

Рыцари готовили доспехи.

Матвей Парижский заносил в хронику:

«В год от рождества Христова тысяча двести тридцатый и в год царствования своего пятнадцатый Генрих III король Англии отпраздновал рождество в Йорке…

В том же году король Генрих у всех подданных своих, а в особенности у церквей и монастырей, много потребовал денег для пополнения своей казны, дабы мог он отвоевать заморские земли. Горожане Лондона и прочих городов, невзирая на вольности свои, великие тяготы нести принуждены были.

И на праздник после пасхи собрал король в Ридинге немалое войско, призвав туда рыцарей со всех концов королевства, и за день до майских календ двинулся с ними в Портсмут, где повелел садиться на корабли.

Прибыв в Анжу с войском, король большие там понес потери и оттуда ушел в Пуату, где захватил замок Мирбо…

Однако, теснимый врагами, отступил к городу Нанту, истощив казну и лишившись войска. Английские же рыцари, издержав деньги в походе, а многие потеряв коней и оружие, от претерпеваемых тяжких невзгод лишались сил и отдавали Богу душу.

И в месяце октябре повелел король садиться на корабли, не добыв славы, и после плавания, полного грозных опасностей, вернулся в Портсмут, напрасно истратив все деньги, а бесчисленное множество рыцарей либо приняло смерть, либо было истощено болезнями и голодом, либо же приведено в полнейшую нищету».

Роджеру издалека война представлялась большой дракой, где спор решался не умом, а силой.

Год начинался плохо. Война разорила Англию, а король роскошествовал и требовал денег…

«В год от рождества Христова тысяча двести тридцать второй и в год царствования своего семнадцатый король Англии отпраздновал рождество в Винчестере, где Пьер де Рош, епископ Винчестерский, устроил празднество пышное и великолепное…

В эту же пору собрались там призванные на Совет королевства магнаты Англии, епископы и многие священники, и король им объявил, что бесчисленными обременен долгами по причине недавних военных походов в заморские земли; и, вынужденный необходимостью, от всех подданных своих требует денежного воспоможения. И тогда граф Честерский Ранульф от лица всех магнатов королевства отвечал, что графы, бароны и рыцари столько денег напрасно издержали, что доведены до нищеты и отчаяния, а по закону платить королю не обязаны…»

Хартия гласила:

«Мы, Иоанн, божией милостью король Англии, властитель Ирландии, герцог Нормандии и Аквитании, пожаловали всем свободным людям королевства нашего за нас и за наследников наших на вечные времена все ниже писанные вольности».

В хартии были слова:

«Никому не будем мы продавать права и справедливости, никому не станем отказывать в них или чинить препятствия».

Хартия не позволяла бросить в тюрьму невинного:

«Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или объявлен вне закона, или изгнан, или иным каким-либо способом обездолен иначе, как по законному приговору равных ему и по закону страны».

Король Генрих не раз подтверждал хартию. Он же не раз нарушал ее. Щедрый на клятвенные обещания. И вместе с тем – двоемысленный и вероломный.

Бесстрастный летописец Матфей Парижский записал:

«В конце месяца июля по наущению епископа Винчестерского Пьера де Роша король повелел Губерту де Бургу не состоять более в должности верховного судьи. И малое время спустя, прогневанный, обвинил Губерта в своекорыстном присвоении денег из его королевской казны, а равно и в убытках, кои потерпел король по небрежению Губертову. И равно во многих поступках ко вреду королевства как в военных, так и в иных делах».

Подумав, летописец добавил к этому:

«Упомянутые обвинения высказаны под влиянием гнева, и враги Губерта были над ним судьями и судили неправедно. Губерт же не однажды столь похвально и с таковой отвагою в ратных делах постоял за короля и королевство, что заслуги его все обвинения достойно отвергают».

И… продолжил:

«Губерт, однако, принужден был тайно и с поспешностью бежать в Мертон, где его укрыли служители церкви. Король же послал туда триста вооруженных рыцарей, повелев схватить его и заточить в Тауэр. Каковые рыцари ворвались в церковь, где Губерт стоял у алтаря, держа крест в простертой руке. Они грубо вырвали у него крест, и повлекли в тесную темницу, и позвали кузнеца, дабы заковал его в цепи. Кузнец же спросил: «Кого это велите мне заковать?» Они отвечали: «Губерта де Бурга». И сказал кузнец: «Помилуй бог! Ни за что не буду заковывать в железа человека, который столько раз спасал Англию от супостатов!»

Матфей Парижский записал:

«Хотя повелел король всем графам и баронам своего королевства быть в Оксфорде к празднику святого Иоанна, они не пожелали ему покорствовать, ибо возмущены были бесчинствами чужеземцев, каковых король дарил милостью, к сраму и унижению для магнатов Англии. Король в великом гневе призывал их дважды и трижды, они же ответствовали через гонцов, что не явятся, доколе не будут чужеземцы удалены от двора».

Записал:

«В том же году брат Роберт Бэкон из ордена проповедников в городе Оксфорде перед королем и епископом Винчестерским проповедовал слово божие и прямо сказал королю, что никогда не будет на земле английской мира, доколе не удалит он от себя помянутого епископа. Король же отнюдь не прогневался, но, напротив того, милостиво склонялся сердцем своим внять гласу разума. И тогда, видя, что он смягчился, случившийся при дворе ученый человек, прозываемый Роджер Бэкон, спросил в остроумных и шутливых словах, однако же смело, с негодованием: «Государь, что всего опаснее и страшнее для плывущего через бурное море к берегу?» Король отвечал: «Про то ведают странствующие и путешествующие по большим водам». И тогда молвил королю этот человек: «Государь, я скажу: всего опаснее скалы и утесы».

Матфей Парижский продолжил:

«В год от рождества Христова тысяча двести сорок третий и в год царствования своего двадцать восьмой король Англии о рождестве бездеятельно пребывал в Бордо. И дабы не было напрасной потерей времени, повелел король войску идти к монастырю, Веррине именуемому, и помянутый монастырь штурмом взять».

«И в том же году король Франции Людовик повелел собраться знатным людям своего королевства, и когда все собрались, епископ Парижский, при котором король, когда был у врат смерти, клятвенно обещал, если исцелится, принять крест и идти походом в святые земли, сказал так: «Государь, откажись от крестового похода, ибо без тебя по всей Франции произойдут смуты. Ведь был ты тогда недужен и собой не владел»». И о том же просили короля его мать и братья. И сказал король: «Быть по вашему желанию» – и отдал крест помянутому епископу. И все возликовали, а король, мало помедлив, сказал гневно: «Теперь же владею рассудком своим и памятью, и потому отдайте мне крест господа моего Иисуса Христа». И принял крест наперекор всем стенаниям…»