– В один прекрасный день, – раздался из-под статуи мрачный голос, – когда я снова буду в форме, я вернусь, и ты пожалеешь о своих словах. О, ты будешь долго жалеть. Специально ради этого я даже создам еще одно Время, чтоб ты у меня вволю нажалелся. Или… нет, я превращу в черепаху тебя. Посмотрим, как тебе это понравится. Свистящий вокруг панциря ветер, приближающаяся с каждым мгновением земля… То-то ты поразишься!

– Как отвратительно, – нахмурилась девушка, глядя орлу прямо в глаза. – Бедная черепашка, интересно, что первым приходит в голову, когда тебя сбросят с такой ужасной высоты?

– Ваш панцирь, госпожа, – ответил Великий Бог Ом, стараясь забиться подальше под бронзовый выступ.

Человек с лотком выглядел удрученным.

– Знаете что? – вопросил он. – Два пакета засахаренных фиников по цене одного. Ну, что скажете? Учтите, только ради вас, я, можно сказать, руку себе отрубаю.

Девушка взглянула на лоток.

– Да у тебе там все в мухах!

– Ошибаетесь, госпожа, это смуродина.

– Так почему же она разлетается? – не сдавалась девушка.

Торговец опустил взгляд и тут же вновь вскинул глаза на девушку.

– О чудо! Свершилось чудо! – воскликнул он, взмахнув руками. – Воистину грядет время чудес!

Орел нетерпеливо переступил с лапы на лапу.

В людях он видел лишь движущиеся предметы пейзажа, которые в сезон выпаса овец могли ассоциироваться с метко брошенными камнями, когда он пытался стащить новорожденного ягненка, и которые в других ситуациях были такими же незначительными, как те же кусты и скалы. Но он никогда не подлетал настолько близко к такому количеству людей. Его свирепый взгляд беспрестанно скользил из стороны в сторону.

В этот момент у дворца взревели трубы.

Орел дико заозирался, крошечный мозг хищника не справлялся с резкой перегрузкой.

Взмахнув крыльями, орел сорвался со статуи. Верующие, отпихивая друг друга, бросились врассыпную, когда он опустился почти до каменных плит, а потом величественно поднялся к башням Великого Храма и раскаленному солнцем небу.

В очередной раз не устояв перед дыханием Великого Бога (во всяком случае, жрецы уверяли, что роль привратника исполняет сам Ом), бронзовые двери Великого Храма, каждая весом в сорок тонн, распахнулись – тяжеловесно, но абсолютно бесшумно. Со спецэффектами здесь все было в порядке.

Огромные сандалии Бруты шлепали и шлепали по каменным плитам.

Бег всегда давался Бруте с огромным трудом: колени практически не работали, зато стопы молотили по земле, словно гребные колеса.

Нет, это уже слишком. Сначала какая-то черепаха заявляет, что она – Великий Бог, чушь несусветная, но откуда этой рептилии столько известно?.. Потом Бруту допрашивает святая квизиция. Ну, или не совсем допрашивает. В любом случае все прошло не так болезненно, как он мог предполагать.

– Брута!

На площади, обычно заполненной шепотом тысяч и тысяч молящихся, царила тишина. Все паломники повернулись лицом к храму.

Брута, мозг которого уже закипал от такого количества разных событий, упорно протискивался сквозь внезапно замолкшую толпу…

– Брута!

У каждого человека имеется амортизатор реальности.

Хорошо известен тот факт, что девять десятых человеческого мозга никак не используются, но, как и большинство хорошо известных фактов, данное утверждение совершенно не соответствует действительности. Даже самый тупой Создатель не стал бы утруждать себя и набивать голову человека несколькими фунтами серой каши, единственным предназначением которой было бы, к примеру, служить деликатесом для туземцев, населяющих всяческие затерянные долины. Нет, мозг используется весь. И одной из его функций является превращение чудесного в обыденное и необычного в обычное.

Иначе при виде всех тех чудес, которыми так насыщена повседневная жизнь, люди вечно ходили бы с идиотскими улыбочками на лицах – скалясь, словно те самые туземцы, на которых власти иногда устраивают облавы с целью скрупулезной проверки содержимого их пластиковых теплиц. Люди часто восклицали бы «Вау!». И никто бы не работал.

Богам очень не нравится, когда люди не работают. Люди должны быть постоянно чем-то заняты, в противном случае они могут начать думать.

Якобы недействующая часть мозга существует только для того, чтобы оградить людей от ненужных мыслей. И действует она весьма эффективно. Она способна заставить человека испытать неподдельную скуку при виде самого настоящего чуда.

Как раз сейчас вовсю работала именно эта часть мозга Бруты.

Поэтому он не сразу заметил, что уже протиснулся сквозь последние ряды людей и выбежал на середину широкого прохода… Однако тут его угораздило оглянуться, и он узрел приближающуюся процессию.

Проведя вечернюю службу, вернее покивав на ней, пока капеллан проводил эту службу за него, – в общем, после долгих и тяжких трудов сенобиарх возвращался в свои апартаменты.

Брута крутнулся на месте в поисках путей бегства. Но тут рядом раздался чей-то кашель, и он узрел разъяренные лица пары младших иамов, а затем несколько изумленное и по-стариковски благожелательное лицо самого сенобиарха.

Старик автоматически поднял руку, чтобы благословить Бруту знаком святых рогов, однако не успел, поскольку двое божественных легионеров со второй попытки подняли послушника под локти, убрали с пути процессии и зашвырнули в толпу.

– Брута!

Брута перебежал через площадь к статуе и прислонился к бронзе, с трудом переводя дыхание.

– Я попаду в ад, – пробормотал он. – На веки вечные.

– Да всем плевать на это. А теперь… унеси меня отсюда!

Сейчас на него никто не обращал ни малейшего внимания. Все наблюдали за процессией. Одно наблюдение за ней считалось святым деянием. Брута опустился на колени и заглянул под фигуры, разбросанные у основания статуи.

Оттуда на Бруту уставился единственный глаз-бусинка.

– Как ты сюда забрался?

– Был хороший стимул, – ответила черепашка. – Клянусь чем угодно, когда я обрету былую форму, орлы подвергнутся значительной реконструкции.

– А что собирался сделать с тобой орел?

– Унести в гнездо и угостить там обедом, – огрызнулась черепашка. – А по-твоему, что он собирался сделать?

Черепашка замолчала, поняв тщетность использования сарказма в присутствии Бруты. С таким же успехом можно было попытаться сокрушить крепостную стену меренгами.

– Он хотел меня съесть, – терпеливо пояснила она.

– Но ты же – черепаха!

– Я – твой Бог!

– Но в виде черепахи, по крайней мере в настоящее время. Я имею в виду, ну, у тебя есть панцирь и всякое такое…

– Панцирь орлов не останавливает, – мрачно произнесла черепашка. – Они хватают тебя, поднимают на несколько сотен футов, а потом… отпускают.

– Бр-р-р.

– Нет. Больше похоже на… хрусть-шлеп. А ты думаешь, каким образом я здесь оказался?

– Тебя сбросили? Но…

– Я приземлился на кучу дерьма в твоем саду. Вот они, ваши хваленые умные орлы. Все вокруг построено из камня, на камне и вымощено камнем, а они промахиваются.

– Повезло тебе. Один шанс из миллиона, – сказал Брута.

– Будучи быком, я никогда не испытывал подобных неудобств. Орлов, способных поднять быка, можно пересчитать по пальцам на одной голове. Кстати, есть твари и похуже орлов, это…

– Знаешь, а они очень вкусные, – произнес чей-то голос за спиной Бруты.

Брута мигом вскочил на ноги – с виноватым видом и черепашкой в руке.

– А, здравствуйте, господин Достаб.

Все в городе знали Себе-Рублю-Руку Достаба – поставщика подозрительно свежих святых мощей, подозрительно несвежих прогорклых леденцов на палочках, начиненных песком фиников и других давно просроченных продуктов. Он в некотором роде представлял собой стихийную силу, вроде ветра. Никто не знал, откуда он приходит и куда уходит на ночь. Но на рассвете он уже был на месте и вовсю продавал липкие сласти паломникам. Большинство паломников появлялись в городе впервые, и у них не было самого необходимого для общения с Достабом, а именно – опыта предыдущих встреч с ним. Здесь, на площади, нередко можно было увидеть паломника, пытающегося с достоинством расклеить челюсти. Впрочем, жрецы торговлю Достаба только поощряли. Многие наиболее фанатичные паломники, проделав полный опасности путь в тысячу миль, были вынуждены подавать прошения на языке жестов.