Этцеля это тронуло. Он знал, что заслужил эту любовь и причина скрывалась не только в их первой встрече, но во многолетнем служении Дому Крупп… хотя может быть, и в чем-то другом. Комиссар встал. У всех, кроме сидящих рядом с ним эльфов, его наряд вызвал легкую оторопь. Этцель спускался вниз в форме королевской охраны, введенной почти сразу после становления империи. Тёмно-синий сюртук с двумя рядами серебряных пуговиц, черные брюки и сапоги. Вишенкой на торте была простая без украшений сабля в таких же простых деревянных ножнах. Его не самые длинные волосы свободно развивались за плечами. Униформа говорила о его спорном статусе правоохранителя, но именно это он и хотел подчеркнуть. Распущенные длинные волосы и серебряные пуговицы, вместо положенных позолоченных, подчеркивали его принадлежность к эльфийскому роду, от которой он никогда не отказывался и отказываться не собирался. Дерзость пришлась по душе отцу, Бледелю и Такэко, имевшей судя по ее наряду слабость к униформам, а вот Альбрун только отвела глаза. Первой реакции Хильдебальда Этцель не видел, но встретившись с кузеном глазами, он не видел в них ни особого одобрения, ни порицания. Хильдебальд владел собой на все сто процентов. Дойдя до стола, Этцель, как и положено, сначала обратился к Арвиду:
– Благодарю отец, я надеюсь, моя речь не отнимет у Дома слишком много времени, – теперь он мог повернуться к залу. – Моя семья! Простите мне мою дерзость. Я знаю, как редко я посещаю собрание нашего Дома. В свое оправдание могу лишь сказать, что мою верность отцу, Дому и всем вам я выражаю на улицах Берлина. Столица империи, столица нашего любимого детища должна быть самым родным, приятным, а самое главное безопасным уголком на планете и в этом я вижу свое служение нашему Дому. Днем и ночью я выметаю грязь с наших улиц, чтобы мы, все мы, могли чувствовать себя спокойно. Ради этого я вынужден приносить жертву, терзающую меня ежечасно – наше общение. Прошу извинить меня за это, – для Арвида, Альбрун и Хильдебальда эти слова не возымели никакого действия: они прекрасно понимали, что это чистейшая ложь. Однако другие члены могли и поверить этому покаянию. – Но вчера произошло трагическое событие, мешающее нашему мирному существованию! Наш сородич Мар-Ямин Онезорг был жестоко убит. Кузен Хильдебальд уже описал вам ход следствия, но у меня на руках данные, которые кузену были недоступны, – в этот момент кузен не справился со своей мимикой и послал уничтожающий взгляд в сторону комиссара. Младшего по званию полицейского это позабавило. Старший советник полиции, главный надсмоторщик Дома Крупп, в этом строптивом гражданском органе чего-то не знал! Скандал! – Мне стало известно, что убитый, работая в ОКЗ, не был представителем Американского Дома. Мои попытки хоть что-то выяснить разбились о стену неприязни со стороны пилигримов. Меня, представителя Дома Крупп, выставили без объяснения причин! А ведь это могло привести меня к убийце! Это могло сделать наши улицы снова безопаснее, но нет! Пилигримы считают, что могут сами решать, что им говорить, а что утаивать. Если бы это касалось члена их Дома, то быть может, у меня и нашлись бы крупицы понимания столь высокомерного поведения, но я хочу еще раз подчеркнуть: Онезорг не был членом Американского Дома. То есть речь в данном случае не идет ни о чести их Дома, ни о законных притязаниях на некоторую приватность. Пилигримы просто указывают нам на угол и кричат: «Место!» Я хочу задать вам вопрос, на который, я надеюсь, знаю ответ: кто хозяин в Берлине? С каких пор пилигрим может отказывать Круппу на его земле?! Что или кого они скрывают в своей Зоне?.. Не убийцу ли?..
– Этцель, довольно! – окрик Арвида был строг, но не агрессивен. Никому не нравились пилигримы, однако такие голословные обвинения могли сделать из потерпевшего обвиняемого. Любую речь, как и любое блюдо, важно было «не пересолить», и здесь отец пришел на помощь своему отпрыску. – Переходи к делу.
– Прости, отец. Прости меня, моя семья! Все, что я хотел сказать, я сказал. Я глубоко возмущен поведением пилигримов и смиренно прошу вашего содействия.
– Что тебе нужно, племянник? – тихо спросила Альбрун. Арвид, как глава Дома, не имел права рисковать конфликтом с Американским Домом, но частная инициатива одного из Дома, при поддержке большинства не могла не быть услышанной. Однако то, что вызовется Альбрун… Этцель не ожидал. Он ставил на Бледеля, который, видно, просто не успел.
– Помощь, многоуважаемая тетя. Резолюция Дома, чтобы пилигримы открыли карты. Кем был Онезорг и чем он занимался в ОКЗ.
– Что ж… – Альбрун посмотрела в зал, где-то тут, то там слышались возгласы поддержки Этцеля. – В пламенной речи моего племянника было много лишнего, но и достаточно истины. Пилигримы, кажется, забыли, что они гости! Я даю свое имя на резолюцию, и надеюсь, что собравшиеся присоединятся ко мне! – зал одобрительно забурлил.
– Однако… чтобы пилигримы открыли вам свои двери, господин Мальтхоф, одной резолюции будет недостаточно, – Такэко не поднимала голос, но едва она заговорила, как виртуальный шум стих. – Я представитель Совета Высоких Домов и выслушала ваше обвинение. После собрания оно будет незамедлительно передано в Совет, но прежде… прежде вы получите печать представителя Совета на вашу резолюцию, ибо в моих глазах вы действуете не только в интересах вашего Дома, но и в интересах ойкуменского мира, – зал разразился овациями.
– Благодарю вас, тетя, благодарю вас представитель Совета Накано. Я в вашем долгу!
– Даже не сомневайся, – очень тихо, что только племянник мог ее услышать, произнесла Альбрун.
– Раз собрание проголосовало, предлагаю закончить официальную часть. По поводу резолюции прошу прислать ваши электронные подписи на наш электронный адрес. Всем спасибо! – Арвид встал, развел руки, словно обнимая всех собравшихся, потом прислонил правую руку к сердцу и церемониально поклонился. В последнюю секунду он повернул голову к Этцелю и быстро подмигнул сыну. Старший комиссар понял, что глава Дома отдавил Альбрун ногу под столом, чтобы она подставила полицейскому плечо. Названый сын благодарно кивнул головой.
Глава 4
– Было глубоко за полночь, когда, распрощавшись с родственниками, Мальтхоф снял с себя шлем. Зная деловую хватку бессмертных, Этцель был уверен: его родня вышлет свои подписи еще до рассвета, а канцелярия подготовит резолюцию еще в первой половине дня. Можно было бы подождать официального письма, но такие тонкости были в данном случае ни к чему. Старший Комиссар решил, что завтра сам наведается в головной офис корпорации, возглавляемой его отцом. Пока же ему стоило отдохнуть, ведь вчерашнюю ночь он провел без сна. Несмотря на расхожую легенду о том, что эльфы не спят, бессмертным требовался сон, пусть и не в таком объеме, как смертным. Комиссар отключил оборудование, осушил бокал с вином, подумал и налил себе еще один. Ему не хотелось видеть сны, ему никогда не хотелось видеть сны, слишком часто в них всплывали мотивы, о которых он предпочитал бы не вспоминать. Два бокала вина, конечно, не могли опьянить эльфа, ни бутылка, ни две, но Этцелю хотелось верить, что фруктовый привкус отгонит тени прошлого. На его счастье так и произошло. Эта ночь, или те три часа, которые старший комиссар провел в кровати, были наполнены обволакивающей и успокаивающей тьмой. Лицо эльфа во время сна было расслаблено.
Утро показало, что берлинская осень полностью вступила с свои права. Мелкий, моросящий дождь смыл все краски города, а бетонного оттенка тучи, лежали на крышах домов столицы. Несмотря на это, Этцель был в хорошем расположении духа. Отдохнувший и свежий, он быстро привел себя в порядок и выбежал из дому, до смены он еще очень хотел встретиться с Клариссой. Перейдя на трусцу, эльф в очередной раз пожалел, что так и не решился в свое время купить себе автомобиль. Он любил машины и любил водить, но покупка транспортного средства для бессмертного всегда упиралась в статусность – автомобиль или, в крайнем случае, мотоцикл должен был стоить не менее определенной суммы, быть или антикварным, или самым новым, компромиссов в данном вопросе не допускали. Как член Дома Крупп Этцель имел возможность с помощью семьи иметь не один, а несколько дорогих автомобилей, но в этом-то и заключалась проблема. Старший комиссар не хотел прибегать к помощи Дома в данном вопросе, да и провоцировать своих коллег по полиции нарочито дорогим «майбахом». Поэтому, взвешивая все за и против, Этцель каждый раз решал, что служебного «вандерера» ему было вполне достаточно, хотя этот стоицизм в данную минут никак не спасал бегущего эльфа от холодного дождя, благо что перед выходом он успел сообразить и надел свой любимый серый тренчкот. Добравшись до кафе, комиссар заметил, что немного опоздал – заведение уже было открыто и кофемашина уже пыхтела горячим паром и разносила по всему залу невероятный аромат хорошо обжаренной арабики. Столики снаружи из-за погоды не стали выставлять, и постоянный клиент сел за барную стойку у окна.
