Эта культура следования правилам, уважения к старшим и заучивания наизусть оставляла мало места для воображения и творчества. Их я должен был культивировать самостоятельно, и прежде всего через книги, которые стали моим убежищем. Я покупал все, что мог себе позволить, аккуратно обращаясь с ними при чтении, не сгибая страницы и корешки. Я терялся в фантастических мирах, созданных Рэем Брэдбери, Айзеком Азимовым, Артуром Кларком, и опосредованно проживал жизни их вымышленных персонажей. Я поглощал все книги по астрономии, какие только мог найти, и обклеил стены плакатами с портретами таких ученых, как Эйнштейн. Благодаря старым кассетам Betamax Карл Саган говорил со мной через сериал «Космос». Я не совсем понимал, что он говорит, но все равно прислушивался.

Я научился программировать и написал сайт Space Labs – мое цифровое любовное письмо астрономии. На ломаном, элементарном английском я написал все, что знал о космосе. И хотя тогда мои навыки программирования не помогали мне ходить на свидания, позже они окажутся решающими в моей жизни.

Ракетостроение стало для меня синонимом побега. Моя судьба в Турции была предрешена заранее, а в Америке, где активно развивалось ракетостроение, возможности казались мне безграничными.

В семнадцать лет я достиг скорости освобождения[23]. Меня приняли в Корнеллский университет, где герой моего детства Саган когда-то преподавал астрономию. Я приехал в Корнелл с сильным акцентом, узкими европейскими джинсами и неловкой любовью к рок-группе Bon Jovi.

Незадолго до прибытия в Корнелл я изучил, чем занимается отдел астрономии. Я узнал, что профессор астрономии Стив Сквайерс руководил финансируемым НАСА проектом по отправке планетохода на Марс. Также он работал с Саганом, будучи аспирантом. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Я отправил Сквайерсу свое резюме по электронной почте и выразил горячее желание работать на него, хотя у него и не было никаких вакансий. Я практически не надеялся – можно сказать, я жил молитвой[24] – но я вспомнил один из лучших советов моего отца: нельзя выиграть в лотерею, не купив билет.

Так что я купил его. Но я понятия не имел, во что ввязываюсь. К моему большому удивлению, Сквайерс ответил на мое письмо и пригласил на собеседование. Отчасти благодаря навыкам программирования, освоенным в старших классах, я получил скромную работу в качестве члена оперативной группы в программе, которая должна была отправить на Марс два планетохода, названных «Спирит» и «Оппортьюнити»[25]. Я трижды проверил свое имя в ответном письме, чтобы убедиться, что это не какая-то ужасная канцелярская ошибка.

Всего пару недель назад я был в Турции и мечтал о космосе. Теперь же я занял место в первом ряду. Я вызвал своего внутреннего Балки и исполнил танец радости. Для меня надежда, которую должна была представлять Америка, – ее дух и ее возможности – больше не была простым клише.

Я помню, как впервые вошел в так называемую комнату «Марс» на четвертом этаже корпуса космических наук в Корнеллском университете. По всем стенам были развешены схемы и фотографии поверхности Марса. Это была безобразная комната без окон, освещенная унылыми, вызывающими головную боль флуоресцентными лампами. Но мне там очень нравилось.

Мне нужно было быстро научиться мыслить как ракетостроитель. Первые несколько месяцев я провел, внимательно прислушиваясь к разговорам, читая горы документов и пытаясь расшифровать значение многих новых аббревиатур. В свободное время я работал над программой «Кассини-Гюйгенс», которая отправила космический корабль на исследование Сатурна и его окрестностей.

Со временем мой энтузиазм к астрофизике стал угасать. Я начал ощущать сильное несоответствие между теорией, которую изучал на уроках, и практическими аспектами реального мира. Меня всегда больше интересовала прагматическая практика, чем теоретические построения. Мне нравилось изучать мыслительный процесс, который был в ракетостроении, но не суть занятий по математике и физике, которые мне приходилось посещать. Я был похож на пекаря, который любит раскатывать тесто, но не любит печенье. Некоторые ребята разбирались в этом гораздо лучше меня, и я полагал, что навыки критического мышления, приобретенные мной на собственном опыте, могут найти более практическое применение, чем заученная работа по повторному доказательству того, почему E равно mc².

Хотя я продолжал свою работу над исследованиями Марса и Сатурна, я начал изучать и другие варианты. Меня гораздо больше привлекало строение общества, и поэтому я решил поступить на юридический. Мама очень обрадовалась, потому что ей больше не придется поправлять своих подруг за то, что они просили ее сына-астролога интерпретировать их гороскопы.

Но даже поменяв траекторию, я взял с собой набор инструментов, который приобрел за четыре года в астрофизике. Используя те же навыки критического мышления, я закончил обучение не только с высшими баллами на курсе, но и с самым высоким средним баллом за всю историю факультета. Выпустившись, я получил желанную должность секретаря Апелляционного суда по девятому округу США[26] и два года занимался юридической практикой.

Затем я решил преподавать. Я хотел привнести в образование знания о критическом мышлении и творчестве, полученные мной из ракетостроения. Вдохновленный своим разочарованием в конформистской системе турецкого образования, я надеялся дать своим студентам возможность мечтать о большем, подвергать сомнению и активно участвовать в формировании быстро развивающегося мира.

Понимая, что мой охват в классе был ограничен только зачисленными студентами, я запустил онлайн-платформу, чтобы поделиться этими идеями с остальным миром. В своих еженедельных статьях, достигающих миллионов просмотров, я пишу о вызове общепринятым нормам и о переосмыслении статус-кво.

По правде говоря, я понятия не имел, куда иду, пока туда не пришел. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что конец был здесь с самого начала. Все это время в моих самых разных занятиях безошибочно прослеживалась общая нить. С переходом от ракетостроения к юриспруденции, а затем к писательству и выступлениям перед различными аудиториями, моей главной целью была разработка инструментария для мышления ракетостроителя и передача этого знания другим. Перевод неуловимых понятий на простой язык часто требует, чтобы кто-то извне заглянул внутрь – кто-то, кто знает, как мыслят ракетостроители, и может анализировать этот процесс, но достаточно абстрагирован от их мира.

Теперь я нахожусь на этой границе между внутренним и внешним миром, понимая, что случайно потратил всю свою жизнь на подготовку к написанию этой книги.

Я ПИШУ ЭТИ СЛОВА в то время, как разногласия в мире достигли апогея. Несмотря на эти земные конфликты, с точки зрения ракетостроения, общего у нас больше, чем разного. Когда вы смотрите на Землю из космоса – бело-голубой разрыв в сплошь черной Вселенной, – все земные границы исчезают. Каждое живое существо на Земле несет на себе следы Большого взрыва. Как писал римский поэт Лукреций, «семени мы, наконец, небесного все порожденья»[27]. Каждый человек на Земле «гравитационно притянут к одной и той же мокрой глыбе диаметром 12 742 километра, который несется куда-то в пустом пространстве, – объясняет Билл Най, – Тут никто в одиночку ничего не сможет. Мы все в одной лодке»[28][29].

Необъятность Вселенной помещает наши земные заботы в надлежащий контекст. Она объединяет нас общим человеческим духом – тем, кто тысячелетиями смотрел в одно и то же ночное небо, заглядывая на триллионы километров в звезды и на тысячи лет назад, задавая одни и те же вопросы: «Кто мы? Откуда мы пришли? И куда же мы идем?»