- Нявесту взяли! - отвечал парень нехотя и протяжно.

- А ну-ка, расскажи!

- Да что тут рассказывать! Наехали, да и взяли!

- Ну, а потом?

- Что ж потом! Потом ничаво!

- Зачем же ты не отбил невесты?

- Где ж ее было отбивать? Как наехали, так и взяли!

- А ты на них так и смотрел, разиня рот?

- Нет, опосля, как удрали-то, так уж так осерчал, что боже сохрани.

Разбойники опять захохотали.

- Да ты, брат, видно, тяжел на подъем!

Парень скроил глупое лицо и не отвечал.

- Эй ты, пареная репа! - сказал один разбойник, - взяли у тебя невесту, так из-за этого еще нечего киснуть! другую найдешь!

Парень смотрел разиня рот и не говорил ни слова.

Лицо его разбойникам показалось забавным.

- Слышь ты, с тобой говорят! - сказал один из них, толкая его под бок.

Парень молчал.

Разбойник толкнул его крепче.

Парень посмотрел на него так глупо, что все опять принялись хохотать.

Несколько человек подошли к нему и стали толкать его.

Парень не знал, сердиться ли ему или нет; но один толчок сильнее других вывел его из сонного хладнокровия.

- Полно вам пхаться! - сказал он, - что я вам, куль муки, что ль, дался? Перестаньте, осерчаю!

Разбойники пуще стали смеяться.

Парню и в самом деле хотелось рассердиться, только лень и природная сонливость превозмогали его гнев. Ему казалось, что не стоит сердиться из-за безделицы, а важной-то причины не было!

- Серчай же, дурень! - сказали разбойники, - что ж ты не серчаешь?

- А нут-ка, толкните-ка ящо!

- Вишь какой лакомый! На вот тебе!

- А ну-тка крепчае!

- Вот тебе!

- Ну, тяперь держитесь! - сказал парень, рассердясь наконец не на шутку.

Он засучил рукава, плюнул в кулаки и принялся катать правого и виноватого. Разбойники не ожидали такого нападения. Те, которые были поближе, в один миг опрокинулись и сшибли с ног товарищей. Вся ватага отхлынула к огню; котел упал, и щи разлились на уголья.

- Тише ты, тише, сатана! Чего расходился! Говорят тебе, тише! - кричали разбойники.

Но парень уже ничего не слыхал. Он продолжал махать кулаками вправо и влево и каждым ударом сшибал по разбойнику, а иногда и по два.

- Вишь, медведь! - говорили те, которые успевали отскочить в сторону.

Наконец парень образумился. Он перестал драться и остановился посреди опрокинутых и разбитых горшков, почесывая затылок, как будто желая сказать:

«Что же это я, в самом деле, наделал!»

- Ну, брат, - сказали разбойники, подымаясь на ноги и потирая ребра, - кабы ты тогда в пору осерчал, не отбили бы у тебя невесты! Вишь какой Илья Муромец!

- Да как тебя зовут, молодца? - спросил старый разбойник.

- А Митькою!

- Ну Митька! Ай да Митька!

- Вот уж Митька!

- Ребята! - сказал, подбегая к ним, один молодец, - атаман опять начал рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни петь, и сказки слушать, сидят вокруг атамана. Пойдем поскорее, а то места не найдем!

- Пойдем, пойдем слушать атамана! - раздалось между разбойниками.

На срубленном пне, под тенью огромного дуба, сидел широкоплечий детина среднего роста, в богатом зипуне, шитом золотом. Голову его покрывала мисюрка, или железная круглая шапка, вроде тафьи, называвшаяся также и наплешником. К шапке приделана была бармица, или стальная кольчатая сеть, защищавшая от сабельных ударов затылок, шею и уши. Широкоплечий детина держал в руке чекан [ 88 ], молот, заостренный с задней стороны и насаженный на топорище. В этом убранстве трудно было бы узнать старого нашего знакомца, Ванюху Перстня. Глаза его бегали во все стороны. Из-под коротких черных усов сверкали зубы столь ослепительной белизны, что они, казалось, освещали все лицо его.

Разбойники молчали и слушали.

- Так вот, братцы, - говорил Перстень, - это еще не диковина остановить обоз или боярина ограбить, когда вас десятеро на одного. А вот была бы диковина, кабы один остановил да ограбил человек пятьдесят или боле!

- Эх, хватил! - отозвались разбойники, - малого захотел! Небось ты остановишь!

- Моя речь не про меня, а знаю я молодца, что и один обозы останавливал.

- Уж не опять ли твой волжский богатырь!

- Да не кто другой. Вот, примерно, тянулось раз судишко на бичеве из-под Астрахани вверх по матушке-Волге. На судишке-то народу было немало: все купцы молодцы, с пищалями, с саблями, кафтаны нараспашку, шапки набекрень, не хуже нашего брата. А грузу-то: золота, каменьев самоцветных, жемчугу, вещиц астраханских и всякой дряни еще, али полно! Берег-то высокий, бичевник-то узенький, а среди Волги остров: скала голая, да супротив теченья, словно ножом угол вышел, такой острый, что боже упаси.

Вот проведал мой молодец, с чем бог несет судно. Не сказал никому ни слова, пошел с утра, засел в кусты, в ус не дует. Проходит час, проходит другой, идут, понатужившись, лямочники, человек двенадцать, один за другим, налегли на ремни, да и кряхтят, высунув языки. Судишко-то, видно, не легонько, да и быстрина-то народу не под силу!

Вот мой молодец и прожди, чтоб они скалу-то остру миновали саженей на полсотни. Да как выскочит из-за кустов, да как хватит саблей поперек бичевы, так и перерубил пополам, а лямочники-то как шли сердечные, так и шлепнулись оземь носами. Тут он кого кистенем, кого кулаком, а кто вскочил да давай бог ноги! Понесло судно назад по течению прямо на скалу. Всполошились купцы, никто и стрелять не думает, думают только, как бы миновать угол, чтобы судна-то не разбить! А мой молодец одной рукой поймай бичеву, а другой ухватись за дерево, да и останови судно:

«Эй вы, аршинники, купцы! удалые молодцы! Бросайте в воду сабли да пищали, честью прошу, не то бичеву пущу, так вас и с грузом поминай как звали!»

Купцы навели было на богатыря стволики, да тотчас и опустили; думают: как же это? убьем его, так некому и бичевы подержать!

Нечего делать, побросали оружие в воду, да только не все, думают, как взойдешь, молодец, на палубу грабить судно, так мы тут тебе и карачун! Да мой богатырь не промах.

«Добро, говорит, купчики голубчики, пошло оружие ко дну, ступайте ж и вы куда кому угодно! А сказать другими словами: прыгайте с судна вниз головами!»

Они было замялись, а он, ребятушки, зацепил бичеву за дерево, схватил пищаль, да и пустил по них пулю.

Тут все, сколько ни было их, попрыгали в воду, словно лягушки.

А он кричит:

«Не плыть сюда, приставай к тому берегу, не то всех, как уток, перестреляю!»

- Что, ребята, каков богатырь?

- Молодец! - сказали разбойники, - вот уж подлинно молодец! Да что ж он с судном-то сделал?

- С судном-то? А намотал на руку бичеву, словно нитку с бумажным змеем, да и вытащил судно на мель.

- Да что ж, он ростом с Полкана [ 89 ], что ли?

- Нет, не с Полкана. Ростом-то он не боле мово, да плечики будут пошире!

- Шире твоих! Что ж это, на что ж он похож, выходит!

- Да похож на молодца: голова кудластая, борода черная, сутуловат маленько, лицо плоское, да зато глаза посмотреть - страх!

- Воля твоя, атаман, ты про него говоришь, как про чудо какое, а нам что-то не верится. Уж молодцеватее тебя мы не видывали!

- Не видывали лучше меня! Да что вы, дураки, видели! Да знаете ли, - продолжал Перстень с жаром, - знаете ли, что я перед ним - ничего! Дрянь, просто дрянь, да и только!

- Да как же зовут твоего богатыря?

- Зовут его, братцы, Ермаком Тимофеичем!

- Вишь какое имя! Что ж он один, что ли, без шайки промышляет?

- Нет, не один. Есть у него шайка добрая, есть и верные есаулики. Только разгневался на них царь православный. Послал на Волгу дружину свою разбить их, голубчиков, а одному есаулику, Ивану Кольцу, головушку велел отсечь да к Москве привезти.

- Что ж, поймали его?

- Поймали было царские люди Кольцо, только проскользнуло оно у них промеж пальцев, да и покатилось по белу свету. Где оно теперь, сердечное, бог весть, только, я чаю, скоро опять на Волгу перекатится! Кто раз побывал на Волге, тому не ужиться на другой сторонушке!