— Что это? — спросил я, чуть не захлебнувшись. Вода текла мне по шее, неприятно холодя.

— Просто чтобы ты расслабился.

— Рэйчел, послушай. Почему бы не снять с меня эти штуки? Мы можем нормально поговорить обо всем.

Она покачала головой.

— Потом. Когда закончу.

— Закончишь что?

Она наклонилась, и я увидел на ней нечто странное. Это был шлем — что-то подобное надевал доктор Маккави, когда выполнял операцию на моем глазу. Он немного походил на традиционную каску шахтера с фонарем на уровне лба.

— Рэйчел, зачем это? — язык еле ворочался.

Вдобавок ко всему, вид этого шлема напомнил мне о боли, перенесенной во время глазных обследований. Ужасная пытка, когда тебе в глаза светят ослепительным светом, глазные сосуды расширяются и превращаются в кровавые кораллы. Я пришел в ужас от того, что попал в ловушку.

Она вместо ответа извлекла из сумки пару маленьких предметов.

— Знаешь, на самом деле меня зовут вовсе не Рэйчел, — сказала она. — Но это имя мне нравится, так как заставляет чувствовать себя симпатичной, — она проговорила это странным голосом, словно напевала.

Судорога прошла по всему телу, когда до меня дошло, что она держит в руках.

Зажимы для глаз!

— Нет, пожалуйста, Рэйчел, пожалуйста, не надо…

Она не реагировала.

— Знаешь, а я работала в Мурфилдзе некоторое время. Забавное место. Маску эту я украла оттуда, когда увольнялась. И именно там я впервые увидела тебя и поняла, что мы должны быть вместе. Тебя вывозили из операционной. Ты был без сознания и выглядел таким красивым, как ангел. Тогда же я посмотрела твои данные. Одна из медсестер рассказала, что твоя сестра инвалид. И ты упомянул, что она ищет помощника. Это было знаком судьбы. Что может быть лучше, чем оказаться рядом и наблюдать за тобой, — она покачала пальцем, как это делают расшалившемуся малышу. — Хотя я была разочарована, что ты слишком редко приезжал.

Она щелкнула зажимами на моих глазах, зафиксировав их в открытом положении. Я видел ее лицо, попытался отвернуть голову, но она схватила меня за подбородок и заставила смотреть прямо. На глаза навернулись слезы и потекли по щекам. Она вытерла их салфеткой. Твердый металл зажимов вонзался в глазницы, боль была такая, как будто кто-то заталкивает ложки в глаза. Я попытался пнуть Рэйчел, но она оседлала меня, крепко придавив.

— Когда я заставила Фрэзера столкнуть тебя с лестницы в метро, то надеялась, что ты сломаешь позвоночник. И была очень разочарована. Ведь я мечтала стать твоей сиделкой и присматривать за тобой. Мы были бы вместе все время, — она облизнула губы. — Но это не сработало. Фрэзер… он такой дурак.

— Рэйчел…

Она снова проигнорировала меня.

— Это будет лучше, чем сломанная спина. Теперь я не хочу, чтобы ты был парализован, Эндрю, потому что тогда ты не сможешь заниматься со мной любовью, — она наклонилась вперед и поцеловала меня в губы. — Ты красивый. Я могу смотреть на тебя целый день. Совсем скоро я буду делать это постоянно.

Затем вытащила кляп из сумочки и сунула его мне в рот.

— Ты же не хочешь кричать и беспокоить соседей?

Она подняла скальпель.

— Когда ты ослепнешь, рядом нужен будет кто-то, способный позаботиться о тебе. И еще это прекрасно тем, что тогда ты больше не сможешь смотреть на других женщин. Я — последняя, кого ты видишь, Эндрю. Мое лицо навсегда останется в твоей памяти.

Она занесла скальпель над моим левым глазом, и я закричал в кляп.

Глава сорок первая

Поверхность глаза покрыта тонкой мембраной, ее еще называют конъюнктивой. Она защищает склеру или белок глаза. Я знал это, потому что разглядывал плакат в приемном покое Мурфилдза. Радужная оболочка, сетчатка, зрачок, роговица, зрительный нерв: это проносилось у меня в голове со скоростью молнии. И снова: радужная оболочка, сетчатка, зрачок, роговица, зрительный нерв. Я кричал и умолял Рэйчел прекратить, оскорблял ее, просил пощады, — радужная оболочка, сетчатка, зрачок, роговица, зрительный нерв, — но все звуки, которые я издавал, приглушенные кляпом во рту, напоминали мычание. Соседи были так близко, но услышать не могли, — радужная оболочка, сетчатка, зрачок, роговица, зрительный нерв — сильная боль от зажимов, вонзавшихся в глазницы, усилилась, когда я отчаянно пытался вырваться, извиваясь и тщетно стремясь высвободить руку из оков. Но все было напрасно. Рэйчел крепко сидела на мне верхом, а наручники сжимали запястья, как тиски. Препарат, который она заставила меня выпить, сделал меня слабым, а мышцы вялыми. И пока мой мозг бился и визжал в ужасе, тело становилось все более беспомощным.

Со спокойной точностью хирурга Рэйчел разрезала конъюнктиву и склеру левого глаза, а затем поперек рассекла роговицу и зрачок. Работая лезвием, она что-то напевала себе под нос…

Я отключился.

А когда пришел в себя, она все еще была сверху, промокая щеку тряпкой.

Боль в глазу оглушила, как цунами, и я чуть снова не потерял сознание. Но она похлопала меня по щеке, не давая отключиться.

— Посмотри на меня, — сказала тихо.

Левый глаз, над которым хирурги так усердно поработали в прошлом году, стал слепым. Оставшийся здоровый был развернут к ней и широко раскрыт. Зажим вонзился в кость. Слезы стекали по лицу. Дыхания не хватало, и она вынула кляп.

Я попытался произнести хоть слово, но издавал лишь какие-то невнятные хриплые звуки. Любезно улыбаясь, эта сумасшедшая вылила мне в рот немного воды.

— Умоляю тебя, Рэйчел, — удалось заговорить мне. — Я буду жить с тобой и делать все, что захочешь. Только, пожалуйста, не делай меня слепым. Пожалуйста.

Она осторожно сняла зажим с раненого глаза, и я сжал веки. Боль была неописуемая.

Рэйчел наклонилась вперед и поцеловала кровавое веко.

— Внимательно посмотри на меня, Эндрю, — пропела она. — Я хочу, чтобы ты запомнил, как я выгляжу, и чтобы ты смог воображать только меня, когда мы будем заниматься любовью.

— Пожалуйста, Рэйчел, пожалуйста…

Она поднесла скальпель к правому глазу, пока я боролся и тщетно пытался сбросить ее. Вот тогда я плюнул ей в лицо.

Тут садистка откинулась назад с выражением изумления и ужаса. На одно короткое мгновение я почувствовал себя лучше.

— Я бы лучше трахал собаку, чем тебя, — яростно бросил ей я.

Ответом мне была улыбка, словно адресованная неразумному малышу.

— Не следовало этого делать, — заявила она, дергая меня за челюсть и заталкивая кляп обратно в рот. — Надо быть хорошим мальчиком. Когда я стану ухаживать за тобой, а ты не будешь слушаться, мне придется тебя наказывать. Вот так.

Откинувшись, она полоснула скальпелем мне по груди. По сравнению с болью в глазу это была царапина. Я хотел закричать и кинуть еще нечто оскорбительное. Хотел умереть, но больше всего хотел, чтобы умерла она. Я собирал остатки сил, пытался вырваться, но она только смеялась над моими жалкими потугами.

И опять поднесла скальпель к правому глазу. Но в этот момент хлопнула входная дверь.

Рэйчел присела рядом и взглянула на часы, как будто ожидала кого-то, но не так скоро. Я затаил дыхание, осторожно выдохнув через нос, и на меня нахлынула надежда на спасение. Рэйчел взяла с тумбочки нож для мяса, двигаясь медленно и стараясь не шуметь.

— Привет! — донесся из коридора голос Чарли.

Я старался кричать через кляп изо всех сил, чтобы предупредить ее. Но все, что смог сделать, это повернуть голову и смотреть оставшимся здоровым глазом — о боже, я был слеп на один глаз! — как Чарли входит в комнату. Когда она увидела эту сцену: Рэйчел с ножом, а я голый и окровавленный на кровати, — ее рот в ужасе раскрылся, и она сделала шаг назад. Но Рэйчел схватила ее за руку, дернула и швырнула через комнату. Чарли врезалась в комод и упала на колени.

— Что ты творишь? — воскликнула она, глядя на нож.

Рэйчел тяжело задышала, игнорируя вопрос.

— А как ты добралась сюда так быстро?