— Это, Гастон, нетривиальная задача, которую, думается мне, можно решить разными способами. Вариант первый — действительно попытаться барона грохнуть. Мне этот вариант, если честно, не нравится, но, думаю, несколько опытов поставить можно. Ну, не знаю: потыкать, там, барона пикой.

— А второй вариант?

— Второй вариант — отговорить Оберна от самоубийства.

— Фигаро, барону черт-те сколько лет. Он безвылазно сидит в этом замке, потому как простой люд будет пытаться его прикончить, а, к примеру, в Академии его посадят в силовой куб и будут изучать. И если, упаси Святый Эфир, кто-то прознает, что барону известен способ обретения бессмертия…

— А если… ну, замаскировать его?

— Как? Завернуть в простынку и пусть живет как привидение на чердаке? А чем это будет принципиально отличаться от того, что есть сейчас?

— Кстати, вы видели, какая у барона библиотека? — Фигаро поцокал языком. — Лучший сборник трудов по метафизике, демонологии и некромантии, что я кода-либо видел. Там есть такие книги, за одно упоминание которого Оберн до гипотетического конца своих дней будет обретаться не в Академии, а в Центральном редуте Инквизиции. Там есть книги со штампами Большой библиотеки Квадриптиха; я даже представить не могу, сколько это добро может сейчас стоить.

— Так что нам делать? — Сальдо поерзал на месте. — Будут какие-то практические предложения?

— Раз, — Следователь принялся загибать пальцы, — нужно исследовать замок. Барон, конечно, говорит, что лаборатория взорвалась, но вдруг мы найдем что-нибудь, что поможет нам разобраться в случившемся здесь двести лет назад… Тебя, Сальдо, это тоже касается — барон занимался алхимией, вот и попробуй выяснить, какой именно.

— Вы думаете, барон что-то… недоговаривает?

— Все врут, — печально вздохнул следователь. — Все врут, куда ни плюнь. Я пока не понимаю, зачем Оберну говорить нам неправду, но свое личное расследование необходимо.

— И что мне искать?

— Что угодно. Все, что покажется подозрительным.

— В древнем замке, где живет бессметный колдун, столетиями ставивший запрещенные опыты?

— Кхм… Ну… Скажем так: все, что покажется интересным и стоящим рассмотрения… Два — вы, Гастон, попробуете разговорить барона. У меня странное, почти на грани интуиции, чувство, что Оберн недоговаривает о чем-то очень важном. Ну и три — нам обязательно нужно получить доступ в винные погреба.

— О, редкий случай, когда я с вами согласен, Фигаро! — Сальдо облизнулся. — Вино у барона шикарное!.. Однако у меня другой вопрос: что вы думаете по поводу ситуации с бароном как специалист-метафизик?

— В сотый раз говорю: я не специалист. Однако же да, давайте подумаем коллективно. Вот вы, Гастон — что скажете?

— Ну, — администратор покраснел и принялся тереть затылок, — я же только первокурсник… Что я могу сказать, так это то, что тело Оберна не похоже на так называемые псевдо-тела Других. Он живой человек, вот только эфир вокруг него крайне напряжен.

— Вот да, — Фигаро благодушно покивал головой, — тут вы правы. Барон — не Другой. Не та сигнатура ауры, имеют место эфирные искажения, да и жрет-пьет он не хуже меня. Хотя и утверждает, что может без этого и обойтись… Тут вот что странно: ну хорошо, допустим, “виталис”, жизненная сила убиенных бароном разбойников действительно вошла в него и каким-то образом изменила. Но я впервые слышу о подобных трансформациях, если честно. Человеческое тело способно удержать лишь определенное количество “виталиса”. Исключение — Легкие вампиры, но они, как бы, не люди.

— Может, дело в аппарате барона?

— Может быть, но тогда мы в тупике, поскольку аппарат приказал долго жить, и что-то мне подсказывает, что чертежами Оберн не поделится. Но вспомним то, что барон успел рассказать: его устройство выкачивало “виталис” у жертвы и закачивало в тело реципиента. Я что-то не помню, чтобы барон как-то менял структуру своей ауры при этой процедуре… Ладно, это нужно будет уточнить у него самого.

Следователь подбросил в камин еще одно полено, которое тут же принялось шипеть, плюясь влагой.

— Поймите вот что: проблема бессмертия не дает людям покоя ровно столько, сколько существует человечество. И в период расцвета метафизики к ней просто не могли не подключится колдуны. Был период в истории Квадриптиха — и довольно длительный — когда Белая Башня направляла на подобные исследования немалые средства. Потом, конечно, перестала, но отдельные богатые колдуны и по сей день корпят над задачей бесконечной жизни, или, хотя бы, ее максимально возможного продления. Слухами земля полнится, и время от времени то тут то там начинают говорить об очередном метафизике, одолевшем смерть. Не буду судить, насколько эти слухи правдивы, но я, собственно, о чем: взять чужую жизненность, чужой “виталис” и перекачать его в себя — очень простая и далеко не новая идея. Это пытались сделать очень и очень многие — всегда безуспешно. Потому-то и пришлось придумать “Мортис сиренити” — ритуал изменяет человеческое тело так, чтобы оно могло поглощать и хранить чужой “виталис”.

— А если жизненную силу просто… ну, перекачать как есть?

— Ваше тело в этом случае либо перегреется и взорвется, либо — если вам повезет — само включит защитные механизмы и отвергнет “подарок”. Ну и есть вариант, что “виталис” просто пройдет сквозь вас, почти не задержавшись. Вы почувствуете эйфорию, это немного омолодит вас, придаст сил — но и только.

— А если постоянно выкачивать из окружающих жизнь и гнать через себя?

— Ага, есть такие заклятья. За них — пожизненная каторга на Дальней Хляби.

…где-то в темноте за окнами раздался протяжный стон — казалось, звук издает сама земля. Стены замка ощутимо вздрогнули, и Фигаро всем телом ощутил странную пульсацию, рвущуюся откуда-то снизу, из некоей бездны. Гастон поежился.

— Опять. Уже дважды за день. Слушайте, а, может, лучше останемся в замке? Поставим палатку прямо в коридоре… Черт, да почему же здесь как холодно?

— Кстати, не самая худшая идея — насчет палатки в коридоре. Сдается мне, что вокруг замка-то лесная чудь в основном и кучкуется… Что, если честно, странно: я не чувствую здесь эфирных шрамов, оставленных опытами Оберна. Скорее, тут в воздухе витает… некое напряжение. Эфир замка скручивается в тугие вихри, и я понятия не имею, почему так. Впервые вижу подобное.

— Ладно, господа, — Гастон зевнул, — это был долгий день. Предлагаю перекусить — и на боковую… Да, и пусть завтра питомец барона поймает пару зайцев, а то жратва заканчивается.

…Проснувшись, Фигаро некоторое время лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, что его разбудило.

Кажется, только что ему снился сон — яркий и сумбурный — где он ходил по странному каменному лабиринту, в центре которого находилось что-то очень большое и холодное, и никак не мог найти нужный поворот. Если бы он сумел попасть в центр, то все сразу встало бы на свои места, и… А вот что “и” следователь не помнил, а, может, просто такова была странная логика сновидения.

Рядом в спальных мешках мирно сопели Сальдо с Гастоном. Алхимик похрапывал, забавно присвистывая носом, а администратор…

— Фигаро! Вы это слышали?

— Гастон, вы почему не спите? — прошипел Фигаро, высвобождая из спальника руку. — Это вы меня разбудили?

И тут в коридоре за дверью раздался звук: заунывный вой, а затем — грохот, будто на пол упало что-то тяжелое. И сразу — шаги: шарк! Тумпс! Шлеп!

— Там кто-то есть, — прошептал Фигаро. — Ходит. Ночью.

— Разбудим Сальдо?

— На кой черт? Путь дрыхнет. Подайте мне мой саквояж… Спасибо. Так, ага, а вот и “мерило”. Идем, прогуляемся. Узнаем, кто это тут буянит.

…В коридоре было светло: лунный свет лился в арки высоких окон, превращая интерьер в идеальную открытку для рекламы какого-нибудь готического романа. На стенах темнели мрачные пыльные гобелены: какие-то конные господа, бледные дамы с веерами, башни на холмах. Слой древней пыли на полу, и фестоны паутины органично дополняли картину, не хватало только дряхлого призрака, потрясающего цепями и стонущего “о горе! Горе живым!”