— В прежние года, — поднял ложку дед, — когда я служил в пушкарях в Шестом Яртаульском семисотенном гвардейском…
Во дворе хрипло, как треснутый кувшин, заблеял Разбой.
— Вражья сила! — Дед бросил ложку. — Припожаловал!
Капа и Георгий выбежали на порог.
Автомобиль окружили козлы. Разбой взобрался в кабину, что-то дожевывал и покрикивал — подбадривал дружков.
Георгий схватил лопату, начал разгонять стадо.
Разбой подпрыгнул, боднул лопату и убежал за угол дома.
— Сигареты слопал, — сказал Георгий, поднимая со дна машины пустую пачку.
Из-за угла высунулась повыдерганная борода и косящий черный глаз.
— Поймаю — привяжу за бороду к машине и отвезу на меховую фабрику! — пригрозил Георгий Разбою. — Так и запомни!
Разбой ответил треснутым кувшином и убрал бороду.
Георгий поставил лопату на порог и спросил у Капы:
— Может, в магазин подвезти? Чего по хозяйству нужно?
— Дедусь! — крикнула Капа в дом. — У нас чай кончается. Я поеду в Джурчи!
— Поезжай.
Дед сидел у открытого окна, набивал трубку.
Капа взяла кошелку, положила неполную бутылку козьего молока и кусок хлеба.
Георгий развернул автомобиль.
Капа села, как всегда, впереди. Кошелку пристроила у ног, чтобы не пролить молоко. Георгий дал газ, и автомобиль помчался.
Пустая бочка громко тряслась на буграх. Из-под колес часто выскакивали дикие кролики. Они расплодились на стрелке. Хлопая желто-синими крыльями, вспархивали сизоворонки и опять садились, исчезали среди песков.
В низине, где густо цвели дроки, Капа попросила Георгия остановиться. Достала из кошелки бутылку молока и подошла к дрокам:
— Марик, Марик!
Никто не показывался. Капа тихонько присвистнула и зашипела:
— Пст-шш… Пст-шш…
Из дрока высунулась голова ужа.
Капа протянула ладонь:
— Марик, это я, Капа!
Марик положил на ладонь голову и закрыл глаза.
— Марик, я спешу в Джурчи, в магазин, — сказала Капа. — Буду возвращаться — тогда с тобой посижу, — мне надо купить чай.
Капа отыскала в кустах блюдце, которое здесь прятала, и налила молока.
Махнула Марику на прощание рукой и пошла к автомобилю.
Возле деревянного настила через сухую канаву Георгий сам остановил машину.
Под настилом жил кролик Пухляш. Серый с черным рваным ухом.
Когда Пухляш был маленьким, ухо ему порвал кобчик.
Капа долго звала кролика, но Пухляш не показывался.
Капа положила под настил хлеб, и автомобиль покатил дальше.
В поселке Капа распрощалась с Георгием и пошла в магазин.
В магазине Капа купила две большие пачки чая, послушала новые пластинки с песнями. Их заводил на патефоне продавец Витя, чтобы веселее было торговать. С разрешения Вити перемерила все береты и шляпы. Просто так, тоже для веселости. Потом пошла на почту к Зое за свежими газетами и журналами.
3
Капа сидела в «Гноме».
На борту было развешано мокрое белье. Капа закончила стирку и отдыхала.
На дне «Гнома» валялись банки из-под краски, черпак, багор, пробковые поплавки для кошельковых неводов, вешки.
Море дремало, и тихие волны не трогали на берегу коричневый поясок водорослей, оставленный большим прибоем. Крабы и улитки перебрались из пояска ближе к воде.
Вокруг «Гнома» вились стрекозы. Цеплялись к мокрому белью и повисали голубыми крестами с прозрачной перекладиной.
Над стрелкой курилось полуденное марево.
Если в него поглядеть повнимательнее, то в дрожании степного жара можно увидеть горы, деревья, водопады или застывшие выдуманные цветы.
Это мираж.
Капе нравилось наблюдать горы, деревья, водопады и застывшие выдуманные цветы. Тогда и стрелка, и «Гном», и море становились сказкой солнца.
И начиналось путешествие, которое Капа придумывала сама для себя.
Старый «Гном», поскрипывая килем, медленно сползает по каткам и шумит парусами, разворачивается, чтобы унести ее в солнечный разлив, где поднимается в небо дым облаков и летают соленые косяки брызг. Часто смотрела она туда вдаль с берега.
По темному следу за кормой летят голуби, провожают.
Медный флюгер повернулся, тоже провожает — пусть скорее несется баркас, вскидывает носом упругие волны.
В глубине моря лежат корабли, не пришедшие в гавань…
В заросшем скалистом гроте затаились длинные тени. Это рыбы-меченосцы.
Еще здесь хранятся чугунные пушки, из которых стрелял дедушка.
На тяжелых лафетах, с затравкой, они бросали ядра в пятнадцать фунтов весом и могли сокрушить любой вражеский фрегат или крепость.
А вокруг грота возвышаются рифы, окаменелые растения, сидят старые бородатые крабы, светятся зелеными искрами моллюски.
Но «Гном» несется все дальше и быстрее. Напрягаются паруса и канаты, срывает пену железный якорь, похрустывают переборки…
Время перешло за полдень. Мираж исчез.
Капа прилегла на скамейке «Гнома», посчитала, когда должен приехать Георгий. Нет, не сегодня. Она решила сделать в доме уборку: помыть полы и окна. Для этого надо много воды. Дедушка тоже ждет Георгия: кончился табак.
Капа услышала крик чаек. Вначале далекий, а потом все ближе и ближе.
Чайки к стрелке прилетали редко, с тех пор как ушла рыба.
Удивленная Капа поглядела в море.
Низко над водой кружились десятки чаек, кричали и суетились.
Капа влезла на рыбацкую вышку. Ладонью прикрыла от солнца глаза. На поверхности моря колыхалось бурое пятно.
«Рыба! Целое поле рыбы».
Капа спустилась с вышки и побежала к дому:
— Дедусь! Дедусь!
Дед Ермак прибивал к форточке нарезанную полосками бумагу от мух.
— Дедусь! Рыба пришла! Много рыбы! У стрелки стоит!
— А не привиделось тебе?
— Да нет же! Вы молотком стучите и не слышите, что на море чайки кормятся.
Дед Ермак прислушался, потом кинул на землю молоток и заспешил вслед за Капой к вышке.
— Сейнер надо, — сказала Капа. — А где его взять?
Дед Ермак взобрался на вышку, поискал по карманам трубку.
— Пустая она, на лавке валяется, — напомнила Капа.
— Ну и бес с ней, — неожиданно равнодушно сказал дед. Он вглядывался в бурое пятно. — Да. Сейнер требуется, — задумчиво покачал дед головой. Вдруг, оживившись, сказал: — Беги в Джурчи, Капитолина. Во всю мочь беги! Ноги у тебя крепкие. И позвони в Керчь.
— А кого спрашивать, дедусь, в Керчи?
— Кого спрашивать?.. Штаб путины еще не работает. Вот что: спрашивай базу Гослова или правление ближайшего колхоза. И все обскажи. Рыбу где-то спугнули, и она к нам в тишину пришла, спряталась. А может, и пастбища отросли, и она кормится. Ну беги, беги же!
Сначала Капа бежала быстро, потом медленнее, потом пошла шагом.
Передохнула и вновь побежала.
Степной жар, хотя и спал после полудня, все равно затруднял дыхание, обжигал лицо. Сухая трава царапала ноги, хотелось пить.
Повстречался бы Георгий или продавец Витя с велосипедом!
Но нигде никого.
Пусто.
Песок да ракушки.
Георгий, очевидно, уехал за бензином в Славуту, а Витя крутит пластинки и ни о чем не догадывается.
Капа добралась до Джурчей, раскраснелась и едва дышала.
Ее окликнули, хотели расспросить о деде Ермаке.
Она ответила:
— Некогда мне. После!
И бежала дальше, на почту.
На почте было прохладно от побрызганных водой полов. Тихо постукивал телеграфный аппарат. Пахло штемпельной краской и теплым сургучом.
Телеграфистка Зоя читала ленту, которую отстукивал аппарат.
— Тетя Зоя! — кинулась к окошку Капа. — Мне надо позвонить в Керчь.
— Погоди, освобожусь.
— Нельзя ждать.
— Дедушка заболел?
— Дедушка здоров. Рыба пришла. Тетя Зоя, скорее, скорее!
Зоя оставила ленту и подошла к коммутатору:
— С кем соединить?
— С базой Гослова.
Зоя надела наушники, включила линию:
— Алло, Керчь! Алло, Керчь! Отвечайте.
Телеграфный аппарат продолжал стучать и выдавать ленту. Она скручивалась на столе белыми шуршащими кольцами.
