Солдаты вермахта слаженно действовали в составе подразделения, когда же они оставались наедине с опасностью, то терялись и впадали в замешательство.

Трамбовать мертвеца было некуда, Глеб оставил его на месте, прокрался, сжимая лопатку, вдоль сруба. Внутри гуляла почтенная публика, разражались взрывы смеха. Окна в парной отсутствовали. Имелось окно в предбаннике, где сидели люди, но настолько мутное и грязное, что им можно было пренебречь.

На крыльце центральной избы курил часовой. Сбоку вырос Кошкин, схватил немца за ноги, резким движением стащил с крыльца. Леха рисковал – тот мог закричать, но ударился головой и остался нем. Поединок продолжался за крыльцом, Кошкин сопел, нанося удары, немец сопротивлялся. Потом стало тихо, боец перевел дыхание. В темноте поблескивали шальные глаза.

– Товарищ лейтенант, это вы? – протянул он тягучим шепотом.

– Это я, – отозвался Шубин, поднимаясь на ноги. – Леха, мы не закончили…

– Ну да, один еще бегает, – подтвердил разведчик. – Хотя точно не установлено…

– Вроде всех охватили, – неуверенно заметил Курганов, отделяясь от сарая. – В бане еще денщик, ведрами гремит, напевает что-то, дрова подбрасывает…

Досадный пробел – не научиться считать до шести! Глеб и сам путался. На краю подворья показались двое – Шперлинг и Халевич. Не хватало Вартаняна. Бойцы озирались – не всем давалась в школе элементарная алгебра.

Вскоре все прояснилось: заскрипела дверь покосившегося сортира на другой стороне двора, отттуда вывалился, подтягивая штаны, шестой солдат. Нашлась пропащая душа! Караульный почуял неладное, растерянно заморгал. Отсутствовал товарищ на крыльце, а за ступенями валялось что-то бесформенное. Плюс подозрительные силуэты по периметру – явно не сослуживцы. Он попятился было обратно в сортир, но дверь уже захлопнулась, уперлась в спину. Сделал движение, словно собрался скинуть карабин с плеча, но оружие отсутствовало – оставил на крыльце перед посещением туалета.

Халевич метнул нож за мгновение до вопля. Но слишком далеко оказалась мишень – холодное оружие рассекло воздух и метко ударилось в грудь. Жаль, что рукояткой. Крик застрял в горле, запутались ноги. За спиной возник потерявшийся Вартанян, прыгнул на гитлеровца, повалил его носом в глину, стал колотить по загривку. Чувство меры не отказало. Арсен схватил его за ноги, потащил в темноту, где и продолжил экзекуцию до победного конца. Шубин облегченно выдохнул. По краю ходим, мужики, по самому краю…

Тени заскользили в вечернем воздухе, разведчики подкрались к бане. Снова незадача: заскрипела дверь, вышел приземистый упитанный солдат, выплюнул окурок. Разведчики застыли. О существовании седьмого, в принципе, знали, потому не растерялись. Денщик мурлыкал песенку, по сторонам не смотрел, что и позволило ему прожить лишнюю минуту. Он спустился с крыльца, помахивая пустым ведром, присел у поленницы и стал набирать дрова. Закончив, побрел обратно к крыльцу. Остановился, не увидев часового у избы, крикнул:

– Эй, Гюнтер, ты здесь?

Ответа не дождался, пожал плечами и вошел в баню. В узком тамбуре горела свеча, там топилась печка, стояла табуретка и больше ничего. Тяжелая дверь в предбанник была закрыта, за ней картаво лаял немец, повизгивала женщина. Шубин вошел за денщиком, придержал дверь. Тот заметил силуэт за плечом, резко повернулся и застыл, охваченный страхом. Сильные пальцы сжали горло.

– Спокойно, – прошептал по-немецки Шубин. – Поставь ведро. Осторожно опусти… вот так… – Подогнулись ноги, рыжеволосый упитанный малый в звании обер-ефрейтора опустил ведро. Звякнула металлическая дужка. – Вот и умница, спасибо… – Немец смертельно побелел, глаза полезли из орбит. Он произнес спутанную речь, после чего лейтенант сдавил горло еще сильнее. Мало приятного – наблюдать, как в твоих руках умирает человек. Немец тужился, покрываясь пятнами.

Глеб опустил бездыханное тело рядом с печкой, прижал палец к губам – в баню сунулся возбужденный Кошкин. Понятливо закивал, осклабился. Разведчики входили на цыпочках – страшные, как демоны, в облезлых фуфайках, в залатанных мешковатых штанах. Шубин на цыпочках подошел к двери, стал слушать.

Веселье текло своим чередом. Поперхнулась женщина, стала икать. Мужской половине собрания стало весело, они загоготали, кто-то ударил бабу по спине. Несчастная поперхнулась и перестала икать.

– Конрад, да ты прямо доктор! – восхитился немец. Участники гульбы уже здорово набрались и наелись. Забулькал шнапс, родился тост: —За скорую победу великой Германии, за то, чтобы не возиться с этими русскими до зимы!

Пирующие сдвинули стаканы, выпили. Потом кто-то предложил еще раз посетить парную. Не желают ли дамы присоединиться? «Дамы» запищали, что они уже не могут, там жарко, и если господа офицеры позволят им остаться, они будут премного благодарны.

– Я тоже останусь, герр майор, – бросил один из присутствующих. – Не понимаю этого удовольствия – сидеть и обливаться потом. Русские еще вениками хлещутся – зачем? А мы им уподобляемся…

Низкий голос согласился, что он тоже многого не понимает, однако в этой бане что-то есть. Не зря же союзники-финны так ценят свои сауны, которые мало чем отличаются от русских бань.

Скрипнула дверь. Трое удалились в парную.

– И что мы мнемся, как погорельцы? – не понял Курганов.

Шубин распахнул дверь, ворвался в предбанник с автоматом наперевес. Возникла немая сцена. Предбанник был просторный, и обстановка – самое то. Возможно, до войны сюда приезжали париться представители сельских парторганизаций, директора колхозов.

Дверь в парную была закрыта. На вешалке висела одежда – женские пальто, офицерское обмундирование, ремни с портупеями и кобурами. За дубовым столом сидели четверо – одетые весьма условно, разморенные, раскрасневшиеся. Сельские девки со спутанными волосами – не первые красотки на деревне, но уж что нашли. Выделялся жилистый тип под сорок, с залысинами и выпуклыми рыбьими глазами. Из одежды – только трусы, а у представительниц прекрасного пола – простыни на голых телах. Не сказать, что стол ломился от яств – три бутылки шнапса, две из которых уже «приговорили», консервы, солености, нарезанное кольцами вяленое мясо.

Компания оторопела, все застыли с открытыми ртами. Шубин вышел вперед, ствол ППШ уставился немцу в лицо. У того медленно отвисла челюсть.

– Ой… – прошептала крупная барышня со следами оспы на лице. Громко икнула ее товарка – худая, нескладная, но на лицо, пожалуй, самая симпатичная. Третья затряслась, первой вышла из ступора, стала зачем-то креститься – она была самой упитанной, видимо, неплохо ей жилось на немецких харчах.

Разведчики наводнили предбанник. Немая сцена затянулась. В парной упал тазик, раздался дружный гогот. Глеб покосился на дверь и накинул на скобу массивный стальной крючок. Бросил через плечо:

– Эй, на галерке – подкиньте дров, пусть люди погреются.

Злорадно засмеялся Шперлинг, отступил в тамбур и загремел ведром. Напрасно Шубин отвел глаза – немцу этого хватило! Он издал отчаянный рев, отшатнулся вместе с табуреткой. Не успел никто опомниться, как офицер прыжком подлетел к окну и вывалился наружу, выбив плечом раму! Брызнули осколки, затрещало дерево. Завизжали перепуганные девки. Цирковой трюк, как ни странно, удался. Голое туловище в полосатых «гусарских» трусах перевалилось через подоконник и рухнуло в битое стекло.

– Человек за бортом! – ахнул Вартанян.

Курганов оттолкнул его, выхватил из-за пазухи ТТ с навернутым глушителем «БраМит» – осталась еще парочка от прежней жизни, подбежал к окну, стал бегло палить. Голый немец далеко не ушел, пуля догнала его, швырнула на землю. Курганов выпустил следом еще две пули.

– Фу, спасли утопающего… – облегченно выдохнул Вартанян и засмеялся.

Бабы заголосили, кутаясь в простыни. Закричали офицеры в парной, стали биться в дверь. Она прыгала на петлях, но крючок держался.

В тамбуре колдовал Шперлинг, щедро подбрасывал дрова в топку. Дерево трещало, жадно горело. Из разбитого окна тянуло холодком. Но вряд ли на это обратили внимание. Возню в парной разведчики игнорировали – пусть парятся господа. Выйти немцы никак не могли – окна отсутствовали.