Вскоре после заседания Совета Елизавета слегла с тяжелым желудочным недомоганием, которое было вызвано отчасти нервным напряжением, а отчасти своеобразным выбором меню на завтрак: «сладости из ячменя, вымоченного на сахаре и воде и доведенного до густоты хлебом»[128]. Едва оправившись, королева послала в Голландию для сбора сведений Уильяма Дэвисона – верного секретаря Уолсингема и ярого сторонника голландских мятежников. Памятуя о готовности герцога де Гиза в любой момент развязать войну за французский престол, Елизавета нуждалась также в надежных источниках и во Франции, и выбор ее пал на Генри Стэнли, графа Дерби, – вполне преданного ей некровного родственника и обладателя невыразимо элегантного почерка. Дабы расширить полномочия Стэнли, Елизавета дарует ему звание тайного советника и посылает в Париж, где тот под остроумным предлогом – необходимость вручить королю Генриху орден Подвязки – завоевывает доверие французского двора. Это был легкий способ узнать, как французы отнесутся к предложению голландцев.
В пятницу 5 марта 1585 года во внутреннем дворе Гринвичского дворца послышался топот копыт и хруст гравия. Из Парижа в спешном порядке прибыл забрызганный грязью всадник. Это был Чарльз Мербери, посланник графа Дерби, и он привез важную новость: Генрих отклонил предложение голландцев[129]. Бёрли немедленно созывает второе заседание Тайного совета[130]. Рано утром в понедельник одиннадцать советников собираются в его имении Сесил-хаус на улице Стрэнд с плотными стенами из кирпича, устремленными к небу башнями, банкетным залом и садами, полными экзотических растений, простиравшимися аж до полей Ковент-гардена.
К тому моменту обстановка в столице была накалена до предела. Не далее как в прошлый вторник во внутреннем дворе Вестминстерского дворца был жестоко казнен доктор Уильям Пэрри, валлиец и один из бывших шпионов Бёрли. В Венеции и Риме Уильяма подкупили папские агенты, за чем последовало обвинение в государственной измене и приговор – казнь через повешение. Эгоистичный карьерист, Пэрри перешел в католичество и прошел конфирмацию в коллегии иезуитов в Париже, сопроводив ее клятвой убить Елизавету. Роберт Дадли, граф Лестер, занял самую выгодную точку для обзора казни и наблюдал за смертью предателя с деревянной кафедры, специально сколоченной по этому случаю. По приказу королевы веревка на шее Пэрри была перерезана через несколько секунд после того, как палач выбил лестницу из-под его ног, затем еще находящегося в сознании Пэрри выпотрошили мясницким ножом[131]. В момент, когда лезвие глубоко вонзилось в тело предателя, он издал «великий стон», как позже запишет один из пораженных наблюдателей. В качестве финального акта казни голову и конечности осужденного отделили от торса, и, вздернутые над Лондонским мостом и городскими воротами, они служили напоминанием о страшной цене государственной измены[132].
А тем временем в Нидерландах армия герцога Пармского столь яростно и успешно крушила полки кальвинистов, что казалось, сопротивление смогут оказать только три северные провинции – Голландия, Зеландия и Утрехт. Вот-вот готов был пасть Антверпен, и в тот понедельник Тайный совет настойчиво склонял королеву вмешаться в ход военных действий ради спасения голландцев. Бёрли представляет Елизавете мнение Совета в письменном виде, и уже на следующий день она посылает Эдуарда Бёрнема, еще одного доверенного помощника Уолсингема, проинформировать голландские штаты о том, что, «почитая великой угрозой овладение королем Испании этими землями… она исполнилась решимости взять их под свою защиту»[133]. Ошибочное утверждение предыдущих биографов, что Елизавета была вынуждена прибегнуть к силе, чтобы принудить Бёрли к согласию, восходит к «Анналам» Кэмдена и может быть следствием неверно установленного авторства наиболее значимых документов дела[134].
Когда Бёрли отдал приказ укрепить ключевые порты Англии – Дувр и Портсмут, а также подготовить запас боеприпасов в Тауэре, переговоры об условиях англо-голландского соглашения еще не были завершены. Сильный шторм помешал голландским послам, отправившимся в Англию для согласования всех деталей, пересечь Ла-Манш вовремя, и они прибыли в порт Маргейт в графстве Кент только 24 июня. Главные пункты соглашения, так называемые «положения», были подписаны в августе в замке Нонсач в Суррее, еще одном увеселительном дворце Генриха VIII. Сады вокруг замка и украшения из лепнины в итальянском стиле создавались по образцу дворца Фонтенбло (название «Нонсач» буквально переводится как «непревзойденный»). Было постановлено, что Елизавета отправит «вельможу высокого звания и доброй репутации» во главе многочисленной и хорошо оснащенной экспедиционной армии, чтобы оказать помощь голландцам в их противостоянии с Филиппом[135]. На счету был каждый день. Испанцы готовились к войне. К тому моменту они уже наложили запрет на загрузку и разгрузку английских и голландских судов в портах Испании – эту тревожную новость сообщил Уолсингему капитан лондонского торгового судна «Примроуз», которому чудом удалось увести свое судно из Бильбао, избежав захвата вассалами Филиппа[136].
Из всех «вельмож высокого звания и доброго имени» по обе стороны Северного моря наиболее подходящим для того, чтобы повести за собой английскую экспедиционную армию, был граф Лестер. На протяжении более двадцати лет он не знал себе равных в борьбе за дело Реформации в Северной Европе и имел репутацию «доблестного и милосердного предводителя». Теперь же многие возлагали на него надежду, полагая, что он освободит голландский народ от подчинения, как некогда Моисей освободил сынов Израилевых от египетского рабства[137]. Лестер и сам страстно желал возглавить войска. Наиболее серьезным препятствием на пути к этому могла стать привязанность Елизаветы к своему фавориту, единственному мужчине, которого она по-настоящему любила. Лестер не зря опасался, что королева не отпустит его от себя на столь рискованное задание, и в этих опасениях он был не одинок.
Лестер отличался атлетическим телосложением, высоким ростом, стройной и грациозной фигурой. Пронзительные серо-голубые глаза, нежные, волнистые каштановые волосы с золотистым оттенком и усы, обильно посеребренные сединой, – именно таким типом красоты восхищалась Елизавета. К тому моменту их отношения длились уже почти сорок лет, а начались они еще в те времена, когда граф Лестер звался Робертом Дадли, а Елизавета была еще ребенком и жила в Хартфордшире под присмотром гувернантки[138]. Когда ей было девять, а Роберту на год или около того больше, отец Елизаветы, с которым она никогда не была по-настоящему близка, но которого всегда глубоко почитала как волею Божьей государя, поселил ее сводного брата Эдуарда в то же поместье, где жила она[139]. Распорядителем в доме стал сэр Уильям Сидни. Его сын-подросток Генри был одним из постоянных компаньонов юного принца и обучался вместе с ним. Семейства Сидни и Дадли всегда были близки: знакомство Елизаветы с Робертом Дадли состоялось, когда он, будучи еще мальчиком, впервые приехал погостить в поместье. В 1551 году Генри Сидни женится на сестре Роберта Мэри, и весьма вероятно, что именно она приобщила Елизавету к чтению дрянных итальянских новелл, которые та впоследствии так полюбила[140]. Именно Мэри Сидни ухаживала за королевой, когда та слегла, пораженная тяжелейшей оспой. Мэри пришлось заплатить за это горькую цену: она заразилась от своей госпожи и была жестоко обезображена болезнью. Елизавета, лицо которой после выздоровления носило лишь слабые признаки пережитого недуга, бессердечно отвергла подругу, отдалилась от нее как физически, так и духовно, желая поскорее забыть о своих собственных небольших шрамах, которые стала тщательно скрывать, используя различные мази[141].
