Предисловие:

Творчество Михаила Юрьевича Лермонтова многогранно. Каждому читателю, любящему русскую поэзию, каждому новому поколению исследователей оно, как творчество любого гения, открывается с новой стороны. Для каждого поколения его произведения наполняются новым смыслом. Лермонтов – гений, а творчество гения неисчерпаемо по своей глубине, поэтому цель моей книги – лишь рассмотреть лишь одну из граней его творчества, а именно декадентские мотивы его ранней и поздней лирики, а задача – проследить преломление этих мотивов в его конкретных поэтических произведениях.

Тема декаданса в поэзии Лермонтова исследователями его творчества специально не изучалась, поэтому трудно назвать исследователей, в прошлом обращавшихся в своих трудах по творчеству поэта именно к данной теме. Да и в современности их практически нет, так что тема эта до сих пор остаётся очень мало изученной. Вот поэтому я и хочу в некотором роде восполнить пробел в изучении творчества Лермонтова по данной теме.

Эта книга может быть полезна учителям русского языка и литературы, преподающим в старших классах средней школы, преподавателям и студентам гуманитарных вузов а также всем любителям творчества поэта.

Лермонтов и его эпоха

Эпоха, в которой пришлось жить и творить Михаилу Юрьевичу Лермонтову, была весьма суровой. Это было время Николаевской реакции. Подавлено восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Пятеро повешены, сто двадцать один человек сослан в Сибирь и на Кавказ. В стране господствует III Отделение Его Императорского величества Канцелярии (жандармерия), занимающееся уголовными делами и политическим сыском. Управляющим III Отделением был А.Н. Мордвинов, а шефом – А.Х. Бенкендорф. В это время усиливается политическая реакция, идут гонения на всякое, даже малейшее свободомыслие.

Николая I не зря прозвали жандармом Европы: он открыто заявлял, что никаких в Европе не допустит, подавил восстания в Польше и Венгрии. Что уж говорить про Россию! В России в ту пору принимались жёсткие меры по искоренению вольномыслия, особенно в образовательных учреждениях, т.к. именно они были «рассадниками вольнодумия» – центрами свободомыслия.

Принимались суровые меры по искоренению вольномыслия и в русском обществе. Николай I говорил: «Долг верноподданного – не умствовать, а подчиняться». Тайные шпионы и соглядатаи шныряли повсюду, ими были буквально наводнены Москва и Петербург. Недаром как-то герой Отечественной войны 1812 года генерал Алексей Петрович Ермолов саркастически сказал об одном генерале, намекая на его связь с жандармами: «Мундир на нём зелёный, а если хорошенько поискать, то наверное в подкладке обнаружишь голубую заплатку» (жандармы в ту пору носили голубые мундиры с красными воротниками). Лермонтов позднее подтвердил его слова:

Куда ни глянешь – красный ворот

Как шиш торчит перед тобой

(«Примите дивное посланье…», 1832 г.)

Декадентские мотивы в ранней лирике Лермонтова

Этот характер эпохи и был во многом причиной пессимизма Лермонтова. Именно характер эпохи определил в творчестве Лермонтова декадентские мотивы одиночества, изгнания, тоски, ухода от реалий светской жизни в мир мечтаний и грёз. О них мы с вами, уважаемые читатели, и поговорим подробнее.

Эти четыре мотива возникают уже в раннних романтических стихотворениях Лермонтова. В этот период на его поэзию ярко влияет поэзия Байрона. Уже тогда юный поэт понимал, что его отвергнут, его стихи не примут и не поймут, что он обречён на вечное душевное одиночество. Но в то же время он осознавал и свою самобытность:

Нет, Я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

(«Нет, я не Байрон…», 1832 г.)

В романтической лирике Лермонтова тема одиночества представлена очень ярко. Лирический герой этих произведений – борец-одиночка, гордый бунтарь, восставший против существующего уклада жизни с его пороками и грехами. Он не приемлет мира, тишины, покоя, ему нужны бури, разгул стихий:

Подним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой,

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

(«Парус», 1832 г.)

Буйство стихии – это покой для лирического героя Лермонтова того периода. Его герой чувствует в себе необъятные силы, он способен двигать и повелевать стихией, способен изменить мир к лучшему:

…О, я как брат,

Обняться с бурей был бы рад!

Глазами тучи я следил,

Рукою молнии ловил…

(«Мцыри», 1839 г.)

Лирический герой считает стихию родственной своей душе:

Забыл печали бытия

И бурю братом назвал я

(«Боярин Орша», 1835-1836 гг.)

Лирический герой в романтических произведениях Лермонтова осознаёт совё одиночество, но отнюдь не страдает от этого, так как находит отдушину и отраду в бунтарстве. Он совсем не жалеет о своём прошлом, потому что ничего свелого и радостного у него в нём не было6

Я не крушуся о былом,

Оно меня не усладило.

Мне нечего запоминть в нём,

Чего б тоской не отравило!

(«Стансы», 1830 г.)

Возникает мотив тоски, гнетущей, ложащейся камнем на душу лирического героя, и причина этой тоски – прошлое, потому что романтические надежды и ожидания оказались мифом, мыльным пузырём, который лопнул, а внутри – пустота. Его любовь была отвергнута:

Ответа на любовь мою

Напрасно жаждал я душою –

(«Стансы», 1831 г.)

и поэтому лирический герой добровольно выбирает удел одиночества. Оно – его родная стихия, только в одиночестве он чувствует себя хорошо и привольно. Он не нуждается в друге: тот ему только помеха:

Я к одиночеству привык,

Я б не умел ужиться с другом:

Я б с ним препровождённый миг

Почёл потерянным досугом.

(«Стансы», 1830 г.)

Лирическому герою тяжело жить в мире суеты и порока, где он – лишний, и он уходит в добровольное изгнание. Его никто не жалеет – и ему никого и ничего не жаль, он расстаётся с такой жизнью без сожаления:

На светлый запад удалюсь,

Вид моря грусть мою рассеет,

Ни с кем в Отчизне не прощусь,

Никто о мне не пожалеет.

(«Стансы», 1830 г.)

Лермонтов предполагал, что его стремления способствовать изменению жизни в лучшую сторону окажутся тщетными, поэтому он начинал расценивать свои силы как ничтожные?

Как беден то, кто видит наконец,

Своё ничтожество, и в чьих глазах

Всё, для чего трудился он,

На воздух разлетелось…

(«Ночь. I», 1830 г.)

Это одна из первых черт усвоенной им байроновской мрачности. В стихотворении «Одиночество» она – эта мрачность – ещё более усиливается; происходит нагнетение мрачных черт:

Один я здесь, как царь воздушный,

Страданья в сердце стеснены, И вижу, как, судьбе послушно,

Года уходят, будто сны-

(«Одниночество», 1830 г.)

мотив сна, то есть сравнение жизни со сном. И здесь возникает перекличка со строкой Пушкина из «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях»: у Пушкина:

Год прошёл как сон пустой

(А.С. Пушкин «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»),

а у Лермонтова вся жизнь проходит «как сон пустой», и эта перекличка с пушкинской строкой наполняет её новым смыслом, расширяя пушкинскую строку до объёма всей жизни человека. Появляется также мотив пространственного одиночества, который потом перейдёт в стихотворение «Выхожу одни я на дорогу…». И появляется ещё мотив страданий лирического героя оттого, что нельзя претворить в жизнь свои идеалы. Но лирический герой всёже надеется на лучшее, и если в «Одниночестве», по мнению поэта, человек рождается с мечтой о лучшей жизни, о свершении чего-то великого, но эта мечта оказывается обманом, то есть круг существования человека неизменен и замкнут, впереди всех и каждого ждёт смерть, тлен, тогда незачем жалеть о потерянной жизни: человек всё равно станет прахом; смерть преобладает над жизнью, она – избавление от всех мук, отрада: